Московский упырь - Андрей Посняков

– Так-так… – прошептал Иван. – Значит, Марья с Кузнецкой… А что, – юноша повысил голос, – не дальний ли круг – со Скородома на Кузнецкую через Чертолье таскаться?

Михайло насторожился, посмотрел подозрительно:

– А ты откель знаешь, что Ефим со Скородома?

– А… вон, Корней сказывал…

Купчина Корней уже сладко спал, уронив голову на руки. С бороды его все так же свисала капуста.

– Тут все в тайности дело, – негромко пояснил Михайла. – За Ефимом-то батюшкой его человечек специальный был пущен – следить. Ефим про то прознал – вот и делал вид, что ездил просто на постоялый двор – пьянствовать. А на самом-то деле здесь только переодевался – и в Замоскворечье, к зазнобушке… Да что мы все о грустном? Выпьем?

Не дожидаясь ответа, Михайла намахнул кружку и, утерев губы рукавом, поднялся с лавки:

– Ну, благодарствую за вино… Пора мне.

– Счастливо.

Приятели дождались, пока он вышел, и тоже направились по своим делам. Хозяину, Флегонтию, сказали, что еще вернутся, хотя, конечно, понимали, что вряд ли.

Засели у себя на усадьбе – по пути было, от Большой Якиманки до Кузнецкой идти – тьфу. Поговорили, прикинули, что к чему, выходило – на Кузнецкой следовало искать какого-нибудь богатого человека, купца или из мастеровых. Ясно, что не боярина и даже не дворянина.

– Тем лучше, – потер руки Прохор. – Быстрей найдем.

Тут же и отправились, пересекли проулками Козьмодемьянскую, Ордынку – и вот она, Кузнецкая, до самой крепостной стены стелется. Пара церквей золотятся маковками. Высоких хором нет, зато много обширных усадеб – ну, понятно, считай, кругом кузнецы, потому и улица так названа. Морозец после полудня спал, небо затягивалось палевыми полупрозрачными облачками, сквозь их пелену мягонько проглядывало солнышко. Оно еще улыбалось, светило, но уже ясно было, что к вечеру пойдет снег. Ну и пес с ним, пусть идет, детишкам на радость, лишь бы не мокрый, с дождем.

Выехав на Кузнецкую, приятели придержали коней.

– Ну что? В какой-нибудь кабак заглянем? – предложил Прохор.

Ивана передернуло. Да уж, не хватало еще кабака!

– Нет… Уж лучше – к церкви.

Подъехав к Божьему храму, спешились, подошли к паперти, осмотрелись. Рядом с горки, крича, неслись на санях вниз ребятишки, смеялись, слетая кувырком в снег.

Прохор аж позавидовал:

– От, славно-то!

– Так спроси санки-то, прокатись! – засмеялся Иван.

– А и прокачусь! – Парня, видно, заело. – На спор?

– На спор! – Иван азартно протянул руку. – Что ставим?

– Алтын!

– Алтын? Согласен… Ну, что стоишь? Иди, прокатись.

Прохор замялся – к церкви как раз подошли какие-то девушки в беличьих шубках, и ему не очень хотелось выглядеть глупо. Вот, скажут, несется на санках этакая орясина – в детство впал, что ли? Девки, как назло, не уходили, наоборот, во все глаза смотрели на горку, шушукались. И Прохор наконец решился.

Сдвинув набекрень шапку, подошел ближе:

– А что, девушки, прокатимся?

Девчонки оглянулись и засмеялись:

– А у тебя санки есть?

– Так вон, спросим у ребятишек!

Иван даже позавидовал – вот ведь повезло черту!

И в самом деле, Прохор живо отыскал санки, длинные, с полозьями, усадил девок и, присвистнув, помчался под гору. Эх, и здорово же они неслись… правда, недолго – налетев на какую-то коряжину, кубарем покатились в сугроб, поднимая снежную, золотящуюся на палевом солнышке пыль.

С хохотом выбрались из сугроба.

– Ну что, девчонки? Еще разок?

Те опасливо оглянулись:

– У нас тут маменька посейчас выйдет… Боимся! Нет, мы лучше пойдем. А за катанье благодарствуем – уж больно весело!

Девчонки, стряхнув друг с дружки снег, быстренько побежали к церкви.

А к Прохору пристал плачущий мальчишка – тот, чьи санки.

– У-у-у, – заныл. – Полозье-то мне сломали-и?и…

– Какое еще полозье? – обернулся Прохор.

– Какое-какое… Вот это! Железом, про между прочим, оббитое… у-у-у-у…

– Да не реви ты, ровно корова, сделаю я тебе полоз – сам кузнец. Лучше скажи: где тут ближайшая кузня?

– Эвон, – парнишка показал рукой. – Тимофея Анкудинова кузницы… У него самолучшие кузнецы.

– Тимофея Анкудинова? – переспросил Прохор. – Кузницы… Так он, стало быть, богат, твой Тимофей?

Мальчишка шмыгнул носом:

– Да уж, не беден.

– Кузницы, говоришь, у него… А дочки на выданье, случайно, нет?

– Как же нет? Есть… Марьюшка.

Митрий явился в приказ к вечеру. Сбросил однорядку на лавку, кинул шапку на стол.

– У всех, – сказал. – У всех убиенных чего-то не хватало – про сердце-печень не знаю, а жир срезан!

– Ну, я же говорил – ворожеи! – хлопнул в ладоши Иван. – Чего Ртищев-то мыслит?

– Ворожей велит пощипать осторожненько… Да ведь ты и сам его слова слышал.

– Да слышал… Ну, теперь хоть ясно, где искать.

– Ясно? – перебил обоих Прохор. – А, между прочим, остоженские на ошкуя думать горазды!

– Ошкуй, ошкуй, – Иван задумчиво провел рукой по столу. – А может, ошкуй-то – прикормленный?! Теми же ворожеями-колдунами!

– А может, колдуны просто за этим медведем следом ходят, – предположил Митька. – И как тот кого задерет, так и они тут как тут – и жир берут, и внутренности. А знатных выбирают, потому что ведь с кого еще-то жир можно срезать? Простой-то народ, чай, до сих пор голодает. Не такой, конечно, голод, как два лета назад, но все ж не сытно.

Иван с Прохором переглянулись:

– Молодец, Митрий! Смотри-ка, ловкая у тебя придумка вышла. И впрямь – вот, оказывается, чего богатеев-то режут. А мы – народ небогатый – ночами можем запросто по Чертолью ходить.

Митрий покривился:

– Ага, иди-ка пройдись. Живо по башке кистенем получишь! Жира у нас, конечно, нет… Зато на кафтаны да зипуны любой тать польстится.

Снаружи послышались шаги и надсадный кашель, и в приказную горницу вошел Ртищев. На думном дворянине поверх кафтана был накинут длинный испанский плащ из плотной черной ткани с серебряной вышивкой, острая – на европейский манер – бородка победно топорщилась.

– Был у Семена Никитича, – взмахом руки велев подчиненным сесть, объявил Ртищев. – С думами нашими насчет ворожеев он согласился, велел искать. Про ошкуя тоже не забывать наказывал, боле того… – Андрей Петрович вытащил из-за пазухи бумажный свиток. – Вот списки бояр, кои медведей ручных держат.

– Ничего себе! – удивленно воскликнул Митрий. – Это как же узнали? Неужто по боярским усадьбам ходили, а?

– То не наше дело, – Ртищев помрачнел. – Сами знаете, в сыскном нынче людей – мнози. Все Семена Никитича радением.

– Угу, – скептически усмехнулся Иван. – Только, сдается мне, эти люди в основном крамолу ищут, а не за ворами да татями следят. Одни мы…

Ртищев стукнул ладонью по столу:

– Язык-то попридержи, Иване! Не то дождешься – отрежут. Думаешь, у нас в сыскном соглядатаев нет?

Иван послушно замолк.

– Андрей Петрович, а нам кузнеца-то разрабатывать? – неожиданно поинтересовался Прохор.

– Кузнеца? Какого еще кузнеца?

– Ну, того, к чьей дочке Ефим Куракин хаживал.

Думный дворянин пожал плечами:

– Ну конечно же, разрабатывать! В нашем положении любая мелочь – важная. Ты ведь, Прохор, помнится, и сам кузнец?

Прохор улыбнулся:

– Да бывало когда-то, махал кувалдою…

– У тихвинского оглоеда Узкоглазова, – засмеялся Ртищев. – Знаю, знаю твое прошлое, парень. Тебе и кости в стакан – иди-ка завтра с утречка к тому кузнецу, вызнавай что надо. Дочку его заодно расспросишь, может, и она ошкуя видала… или того лучше – колдуна-ворожея!

Прохор важно кивнул:

– Да уж, что смогу, вызнаю.

– Ну и славно. А вы… – Андрей Петрович посмотрел на Митьку с Иваном. – А вы, парни, отчеты пишите!

– Как, опять? – возмущенно воскликнули оба. – Вчера ведь только писали.

Ртищев с усмешкой пожал плечами:

– То не мое желанье – Семена Никитича.

– Вот, ей-богу, утонем скоро в бумагах! – в сердцах заругался Митька.

Ртищев взглянул на него, вздохнул и ничего не сказал, лишь закашлялся.

– Ой, Андрей Петрович, – покачал головой Прохор. – Вам бы самому к этим ворожеям – да полечиться.

– Не верю я им, – откашлявшись, отмахнулся начальник. – Никому что-то в последнее время не верю, окромя себя и вот, наверное, вас. Что смотрите? Отчеты пишите, да побыстрее. Завтра боярину отнесу.

– Андрей Петрович, а может, мы отчет един на всех напишем? Ведь боярину-то все равно.

Ртищев почесал бородку:

– Наверное, все равно… Инда, пес с вами – пишите един. Только быстрее!

Накинув на плечи плащ, Андрей Петрович покинул приказ. За окном темнело.

Митька потер руки:

– Пожалуй, пора и нам. Отчет, думаю, и дома напишем.