Мусорщик - Андрей Константинов

Обнорский и Лена остались одни. В общем-то, это было необычно: вечерние часы наши герои проводили втроем. Андрей был уже изрядно утомлен сексом с двумя партнершами, но тем не менее они оказались в ванной, которая как-то незаметно и естественно стала постоянным местом для любовных утех. Острота ощущений прошла. Они занимались сексом почти механически, так же, как играли в карты или смотрели телек, комментируя новости из России.

Потом вяло курили, лежали в горячей пенной воде. В окно лился вечерний свет, негромко шипела, оседая, пена. Андрею разговаривать не хотелось, а Лена — напротив — была настроена на лирику.

— Скоро расстанемся, Андрюша, — сказала Лена. — Тебе не жалко?

Ему было не жалко, но ответить так женщине, с которой ты только что занимался любовью, было, по меньшей мере, не очень этично.

— Так ли скоро? — ответил он. — Как я понял, бабки будут перебрасывать в несколько этапов. Это довольно долго.

— Да, но я в этом не участвую. Моя миссия почти закончена. Через два-три дня я вернусь в Россию. Скорее всего, в сопровождении первого транша… жаль.

— И мне тоже, — солгал он. Это получилось легко. До отвращения легко.

Лена грустно улыбнулась и сказала:

— Вот так. Получит твоя мадам денежки со счетов, и я — ту-ту… Отвезем их в Финляндию, а там…

Внезапно Лена замолчала.

— А что там? — спросил Обнорский.

— Вообще-то я не имею права говорить, — с улыбкой ответила она.

Обнорский хмыкнул и привстал, чтобы выбраться из ванны.

— Ты что, обиделся?

— Что обижаться? Мне это и на хрен не нужно. Лишь бы все поскорее закончилось. За эти — чужие, кстати, — деньги я уже заплатил очень дорогой ценой, Лена. Свободой.

Он присел на край ванны. Пена стекала по голому телу. Ратникова посмотрела на него с сочувствием.

— Я понимаю, Андрей. Все понимаю. Но теперь уже скоро ты будешь свободен. Полтора-два месяца максимум… Всего четырнадцать траншей. Все деньги сосредоточены здесь, в Скандинавии. А переброска пойдет через чухонцев, это и быстро и безопасно. Приехали, загрузили в микроавтобус — и обратно в Россию.

— Как — микроавтобус? — удивился Обнорский. — Они хотят перевезти пятьдесят миллионов баксов микроавтобусом, как челноки?

Лена заметила его удивление, рассмеялась.

— Именно так. Так — как раз предельно безопасно. Ты знаешь, какой поток челноков тащится в Россию через Торфяновку? Тьма. И какой-то зачуханный «фольксваген», на котором везут бэушную резину или холодильники, вообще в потоке незаметен. День туда — день обратно. Четырнадцать ходок — и вся любовь. А Валя Кравцов дело знает туго.

— Что это за гусь? Из ваших?

— Да вы знакомы, Андрей. Это именно он спас тебя в Триполи. Ты вспомни: простой такой, с виду какой-нибудь механизатор-тракторист.

— А-а, — сказал Андрей, — как же! Помню, курносый-русоволосый.

— Вот Валя-то и осуществляет перевозку. Ты не думай, он мужик нормальный и сделает все как надо.

— Флаг ему в руки, нормальному.

За окном ванной потихоньку смеркалось — весенние дни в Скандинавии длинные. Когда после рандеву с Наумовым вернулась Катя, Обнорский и Ратникова мирно играли в «дурака».

То, что Лена рассказала Андрею о некоторых деталях операции по перевозке денег, было грубейшим нарушением режима секретности. Это даже нельзя назвать ошибкой. И невозможно объяснить… по крайней мере, рационально. Авторы и не пытаются это сделать, памятуя, сколько подобных «проколов» знает история спецслужб всего мира. Сколько инструктажей о необходимости соблюдения режима секретности проводится с секретоносителями. И как легко даже матерые контрразведчики и разведчики об этом забывают.

Глубокой ночью Рахиль Даллет встала и тихонько прошла в ванную. Плотно закрыла дверь и сняла с полки миниатюрный диктофон «Soni». Машинка не боялась высокой влажности и перепадов температуры. Но главное, она хорошо писала в диапазоне, соответствующем человеческому голосу, и «фильтровала» посторонние шумы. Она, собственно, и включалась от звука человеческого голоса.

Катя взяла магнитофон и подключила к нему миниатюрный наушник. Слушала она с сосредоточенным лицом, иногда отматывала кассету назад и прослушивала снова. «Ахи» и «охи», которые предшествовали собственно разговору, заставили ее кусать губы. Но она старалась концентрироваться все-таки на разговоре.

Катя положила «соньку» на место и неслышно вернулась в спальню. Обнорский спал как ребенок. В темноте, слегка разжиженной светом уличного фонаря, Катя долго смотрела в бородатое лицо. Потом покачала головой и легла. Заснула она только под утро. Ей было почти физически плохо от того, что она так и не сумела заплакать.

Внешне Валентин Кравцов действительно больше всего походил на комбайнера-механизатора из какой-нибудь Ивантеевки Псковской губернии. Однажды, когда Кравцов вел в московском метро одного деятеля из Внешторга и случайно толкнул женщину, он сказал: «Извините, гражданочка». Ему и ответили: «Понаехавши из деревни… лимита».

Курносая, простодушная физиономия Кравцова вполне могла принадлежать фермеру из Айдахо или финскому лесорубу… В общем, человек из «народа». За этой простотой скрывалось знание двух языков, восемь лет службы в самой секретной спецслужбе Советского Союза, несколько десятков операций внутри страны и вне ее. Две ответственные ликвидации и правительственные награды… Все в прошлом… Все в прошлом.

В данный момент бывший сотрудник ЦК КПСС сидел на корточках внутри грузопассажирского микроавтобуса «фольксваген» и вывертывал саморез крепления обшивки. Рядом с секундомером в руках сидел Семенов. Валентин вывернул последний саморез и снял кожух. Открылась полость в боковине грузового отсека. После этого Кравцов раскрыл чемодан, который был набит… кусками пенопласта. И начат аккуратно заполнять полость. Уложил. Потом раскрыл второй чемодан, затем третий.

— Еще и остается место-то, а, Роман Константиныч? — сказал Кравцов.

— Вижу, Валя, — отозвался Семенов.

— Так может, добавим пачек десять?.. Даже больше. Я пенопласт-то пилил, давая припуск по пять миллиметров на все размеры. Ух и задолбался! Хоть он и мягкий, но пока триста пятьдесят штук напилил… Может, добавим? Место есть.

— Не надо, — сказал Семенов. — Раз уж обговорили с Наумовым, то менять уже ничего не будем.

Кравцов пожал плечами и начал ставить на место панель. Когда он завернул все шесть саморезов, Семенов щелкнул секундомером.

— Двадцать четыре минуты… нормально! А когда будешь четырнадцатый рейс делать, наловчишься вдвое быстрей.

— Да спешить-то незачем…

Затем Семенов и Кравцов вместе освободили полость в боковине «фольксвагена», пропылесосили ее и закрыли. Триста пятьдесят аккуратно напиленных кусков пенопласта легли обратно в чемоданы.

— Ну, — сказал директор агентства «Консультант», — давай еще раз пробежимся по схеме… поищем слабые места.

— Давайте, — согласился Кравцов, хотя про себя подумал: уже трижды «пробегались», совершили пробную поездку, провели полное техобслуживание «фольксвагена», подготовили все необходимое снаряжение. Тем не менее он сказал: давайте.

Два спеца по тайным операциям сели на чемоданы с пенопластом, на третьем развернули большую карту. Они работали. Они знали, что мелочей в их деле не бывает.

Утро выдалось хмурым. Моросил дождь, ветер раскачивал кроны деревьев. Катя тоже выглядела не лучшим образом. Не выспалась, да и все прочие обстоятельства… не способствовали.

За завтраком Катя несколько раз посмотрела на Обнорского странным каким-то взглядом.

— Что, Катерина Дмитриевна, вы так на меня смотрите?

«…Потому что мне жалко тебя… И еще больше себя! Но изменить я уже ничего не могу. Ты, Андрюша, мне в сердце плюнул!»

— Ничего… просто — смотрю. Да, кстати, позвони после завтрака и закажи билеты на паром в Хельсинки, — сказала Катя, глядя в тарелку.

— Для кого? — удивился Обнорский.

— Для нас троих.

— Мы едем в Хельсинки? Когда?

— Сегодня, родной… сегодня.

— Что же ты вчера не сказала? «Потому что мне страшно посылать тебя на смерть. Но по-другому я не могу».

— Забыла, — ответила Катя с вызовом в голосе.

Ратникова посмотрела на Катю с прищуром. Для нее информация о поездке в Хельсинки новостью не была: ежедневно Лена звонила в Россию, «папе», и уже знала кое-что… Но далеко не все.

— А что мы там будем делать? — задач вопрос Обнорский.

— Ты что, дурак? — сказала Катя, положила вилку и встала из-за стола.

— Вопрос, конечно, интересный, — задумчиво произнес Андрей. — Я сам частенько задаю его себе и, признаться, ответа еще не нашел… А как думаешь ты, Катя?

Катерина, не отвечая, вышла из кухни.