Перехожу на прием - Роальд Даль

— А почему вам нравятся худые? Скажите мне.

Юнец потер ладонью затылок.

— Уильям, — спросил он. — Тебе нравятся худые женщины?

— Мне — да, — ответил Уильям. — Я к ним привык.

— Мне тоже, — сказал Юнец. — Но почему?

Уильям задумался.

— Не знаю, — сказал он. — Сам не знаю, почему нам нравятся худые.

— Ха, — произнес Золотой Зуб. — И вы не знаете.

И он перегнулся через столик и торжествующе сказал Уильяму:

— Вот и я не знаю.

Но Уильяма такой ответ не устроил.

— Старик говорит, — сказал он, — что раньше в Египте все богатые были толстыми, а все бедные — худыми.

— Нет, — сказал Золотой Зуб. — Нет, нет и нет. Посмотрите вон на тех девушек. Очень толстые. Очень бедные. Посмотрите на королеву Египта Фариду. Очень худая. Очень богатая. Так что ошибаетесь.

— Да, но как было в давние времена? — спросил Уильям.

— Что такое — давние времена?

— Ладно, — сказал Уильям. — Оставим это.

Египтяне пили кофе и при этом производили те же звуки, что и вода, которая уходит из ванны. Выпив кофе, они поднялись, чтобы уйти.

— Уходите? — спросил Старик.

— Пажалста, — ответил Золотой Зуб.

— Спасибо, — сказал Уильям.

— Пажалста, — сказал Юнец.

Другой египтянин сказал:

— Пажалста.

А Старик сказал:

— Спасибо.

Они пожали друг другу руки, и египтяне удалились.

— Лопухи, — сказал Уильям.

— Самые настоящие, — согласился Юнец. Все трое продолжали с удовольствием выпивать до полуночи, пока к ним не подошел официант и не сказал, что заведение закрывается и наливать больше не будут. Они, в общем-то, и не были пьяны, потому что выпивали медленно, и чувствовали в себе силы продолжать.

— Говорит, мы должны уйти.

— Хорошо. А куда пойдем? Куда пойдем, Старик?

— Не знаю. А куда вы хотите?

— Пойдемте в какое-нибудь заведение вроде этого, — сказал Уильям. — Мне тут понравилось.

Наступила пауза. Юнец поглаживал ладонью затылок.

— Слушай, Старик, — медленно произнес он. — Я знаю, куда хочу пойти. Я хочу пойти к мадам Розетт и спасти всех ее девушек.

— А кто это — мадам Розетт? — спросил Уильям.

— Великая женщина, — ответил Старик.

— Грязная старая сирийская еврейка, — сказал Юнец.

— Паршивая старая сука, — сказал Старик.

— Отлично, — сказал Уильям. — Пошли. Но кто она все-таки такая?

Они объяснили ему, кто она такая, рассказали о телефонных разговорах, о полковнике Хиггинсе, и Уильям сказал:

— Пошли немедленно. Спасем всех девушек.

Они поднялись и вышли. Оказавшись на улице, они вспомнили, что находятся в весьма отдаленной части города.

— Придется немного пройтись, — сказал Старик. — Извозчиков тут нет.

Была темная звездная безлунная ночь. Улица была узкая и неосвещенная. На ней сильно пахло каирским запахом. Они шли в тишине, иногда проходя мимо мужчин, которые стояли в темноте по одному или по двое, прислонившись к стене, и курили.

— Говорил ведь — лопухи, — сказал Уильям.

— Самые что ни на есть, — поддержал его Юнец.

Так они и шагали нога в ногу — коренастый рыжий Старик, высокий темноволосый Юнец и высокий юный Уильям. Последний шел с обнаженной головой, потому что потерял свою фуражку. Они направлялись наугад к центру города и были уверены, что там найдут извозчика, который отвезет их к Розетт.

— А как рады будут девчонки, когда мы их освободим, — сказал Юнец.

— Еще как! — сказал Старик. — Надо будет это отметить.

— Она действительно держит их взаперти? — спросил Уильям.

— Нет, — ответил Старик. — Не совсем так. Но если мы сейчас их освободим, то им, во всяком случае сегодня, не придется работать. Видите ли, сейчас в ее заведении простые девчонки, которые днем работают в магазинах. Каждая из них совершила какую-нибудь ошибку, которой Розетт либо воспользовалась, либо узнала о ней, а теперь держит их всех на крючке. Она заставляет их приходить к ней вечером. Но они ненавидят ее и не на ее деньги живут. Будь у них возможность, так они бы зубы ей выбили.

— Мы дадим им такую возможность, — сказал Юнец.

Они перешли на другую сторону улицы.

— Слушай, Старик, а сколько там будет девушек? — спросил Уильям.

— Не знаю. Думаю, около тридцати.

— О боже, — сказал Уильям. — Вот это будет вечеринка. Она действительно очень плохо с ними обращается?

— Ребята из тридцать третьей говорили мне, что она им ничего не платит, может, акеров двадцать за ночь. С каждого клиента она берет сто или двести акеров. Каждая девушка зарабатывает для Розетт от пятисот до тысячи акеров за ночь.

— Вот это да! — воскликнул Уильям. — Тысяча пиастров за ночь, и тридцать девушек. Да она, должно быть, миллионерша.

— Самая настоящая. Кто-то прикинул, что, даже если не учитывать другой ее бизнес, она зарабатывает в пересчете на английские деньги тысячи полторы фунтов в неделю. А это… дайте-ка подумать… пять-шесть тысяч фунтов в месяц. Шестьдесят тысяч фунтов в год.

Юнец словно очнулся.

— О господи, — произнес он. — О господи боже мой. Грязная старая сирийская еврейка.

— Паршивая старая сука, — сказал Уильям. Они оказались в более цивилизованной части города, но извозчиков по-прежнему не было.

— Вы что-нибудь слышали о Доме Марии? — спросил Старик.

— Что еще за Дом Марии? — сказал Уильям.

— Место такое, в Александрии. Мария — это Розетт из Алекса.

— Паршивая старая сука, — сказал Уильям.

— Совсем нет, — возразил Старик. — Говорят, она хорошая женщина. Но как бы то ни было, в Дом Марии на прошлой неделе попала бомба. В порту в то время стоял военный корабль, и в заведении было полно матросов.

— Все убиты?

— Много погибло. И знаете, что было потом? Их объявили погибшими в бою.

— Адмирал — джентльмен, — сказал Юнец.

— Молодчага! — сказал Уильям.

Тут они увидели извозчика и остановили его криками.

— Но мы не знаем адреса, — сказал Юнец.

— Он знает, — сказал Старик. — К мадам Розетт, — добавил он, обращаясь к извозчику.

Извозчик ухмыльнулся и кивнул.

— Править буду я, — сказал Уильям. — Отдай-ка мне поводья, извозчик, а сам садись рядом и говори, куда ехать.

Извозчик поначалу энергично возражал, но, получив от Уильяма десять пиастров, передал ему поводья. Уильям уселся на высокие козлы, а извозчик занял место возле него. Старик и Юнец забрались в повозку.

— Взлет разрешаю, — сказал Юнец.

Уильям тронулся в путь. Лошади помчались галопом.

— Так нельзя! — завопил извозчик. — Так нельзя! Остановитесь!

— В какую сторону к Розетт? — крикнул ему Уильям.

— Остановитесь! — не унимался извозчик.

Уильям был счастлив.

— Розетт! — кричал он. — В какую к ней сторону?

Извозчик принял решение. Он решил, что единственный способ остановить этого безумца — доставить его по месту назначения.

— Сюда! — закричал он. — Налево!

Уильям резко дернул поводья, и лошади свернули налево за угол дома. Коляска повернула на одном колесе.

— Вираж крутоват, — послышался голос Юнца.

— Теперь куда? — крикнул Уильям.

— Налево! — завопил извозчик.

На следующей улице они повернули налево, потом направо, потом еще пару раз свернули налево, потом снова направо, и неожиданно извозчик крикнул:

— Здесь, пажалста, здесь Розетт. Остановитесь.

Уильям с силой натянул поводья, лошади медленно задрали головы и перешли на рысцу.

— Где? — спросил Уильям.

— Здесь, — ответил извозчик. — Пажалста.

Он указал на какой-то дом ярдах в двадцати впереди. Уильям остановил лошадей прямо перед этим домом.

— Отличная работа, Уильям, — сказал Юнец.

— О господи, — сказал Старик. — Ну ты и гнал.

— Все отлично, — сказал Уильям. — А что, не понравилось?

Он был очень счастлив.

Извозчик весь вспотел. Он был слишком напуган, чтобы выражать недовольство.

— Сколько с нас? — спросил Уильям.

— Двадцать пиастров, пажалста.

Уильям дал ему сорок и сказал:

— Большое спасибо. Отличные лошади.

Извозчик взял деньги, вскочил в коляску и укатил. Он постарался уехать как можно быстрее.

Они снова оказались на узкой темной улице, но дома здесь, насколько можно было их разглядеть, казались большими и богатыми. Тот, на который указал извозчик, был широким, с толстыми стенами, в три этажа. Построен дом был из серого бетона. Большая толстая входная дверь была распахнута настежь.

— Теперь предоставьте все мне, — сказал Старик, когда они вошли. — У меня есть план.

Они оказались в сером каменном холле, холодном и пыльном, освещенном одной-единственной электрической лампочкой, свешивавшейся с потолка. В холле стоял человек-гора, огромный египтянин с плоским лицом и двумя изуродованными ушными раковинами. В те времена, когда он был борцом, на афишах он, наверное, значился под именем Абдул Убийца или Паша Отравитель. Теперь же на нем был грязный белый хлопчатобумажный костюм.