325 000 франков - Роже Вайян

В течение каждой операции рабочий проделывает шесть движений: поднимает решетку, вынимает изделие, опускает решетку, отсекает «морковку», разъединяет сдвоенные части, сбрасывает их в ящик. Таким образом, поднимание и опускание решетки составляет треть работы прессовщика, треть затрачиваемой им энергии. Все это давно уже вычислено, и многие рабочие портят прерыватель тока, который приводится в действие решеткой; делается это очень просто: достаточно снять пару винтиков и соединить вместе оба конца провода. Мастер на это закрывает глаза, за исключением тех случаев, когда должен приехать инспектор по безопасности труда; при инспекторе рабочий поднимает и опускает решетку, но это чисто символический жест, так как прерыватель тока не работает. Инспектор ничего не замечает или делает вид, что не замечает. Если же произойдет несчастный случай, то при обследовании пресса мошенничество будет обнаружено и тем самым с хозяина снимается всякая ответственность.

Бюзар не стал раскрывать секрета прерывателя своему напарнику. Брессанец сам додумается, и чем позже, тем лучше, Даже после того, как на фабриках Бионны предохранительные решетки стали обязательными, каждый год бывает не меньше тридцати увечий: в большинстве случаев рабочие теряют пальцы, а то и всю руку.

Когда Бюзар решил пойти работать к прессу, он дал себе клятву соблюдать правила безопасности. Он ни за что не притронется к прерывателю. Как и все, кто родился в Бионне, ему знаком был огромный соблазн, но он знал также и всю меру опасности и предпочитал проделывать каждый раз два лишних движения. Тем более что он в отличие от большинства своих товарищей не на всю жизнь прикован к прессу. Уже через полгода в своем снэк-баре на автостраде № 7 он будет обслуживать владельцев роскошных машин, в то время как Мари-Жанна, сидя за кассой-автоматом, будет подсчитывать выручку. Они накопят на «кадиллак» и станут в свою очередь посетителями снэк-баров…

— Ты что, сынок, решил рубить с плеча?

За спиной Бюзара неожиданно вырос Шатляр, секретарь профсоюза.

— Выйдем во двор, мне надо с тобой потолковать.

— Я работаю, — ответил Бюзар, не оборачиваясь.

— Видно, такой же анархист, как твой отец?

Шатляр — старый друг отца Бюзара. В 1936 году они вместе проводили предвыборную кампанию Народного фронта и в июне того же года принимали участие в кровопролитных сражениях против «Боевых крестов». В 1945 году Бюзар-старший, возмущенный тем, что рабочий класс не сумел воспользоваться Освобождением и взять власть в свои руки, отошел от всякой политической деятельности и даже вышел из профсоюза. Он, мол, работает дома, а потому сам себе хозяин. В душе он сожалел, не признаваясь в этом открыто, о тех временах, когда вместе с товарищами основал «Социальную Зарю», потребительский кооператив с бакалейно-фруктовой и скобяной лавкой и кафе-пивную, где собирались рабочие-активисты (правда, в 1914 году выяснилось, что управляющий кафе — полицейский Осведомитель). «Социальная Заря» выпускала тогда социалистический еженедельник, в котором сотрудничал Ленин, находившийся в эмиграции в Швейцарии. Старому активисту не по душе были современные формы политической борьбы. Но все же он был привязан к Шатляру, и они нередко спорили целыми вечерами, сидя в кафе «Социальная Заря», которое продолжало существовать. Они дружески переругивались, только и слышалось: «Что с тебя возьмешь, ты же коммунист!» — «Эх, ты, анархист!»

— Вы же видите, я работаю, — повторил Бюзар, по-прежнему не оборачиваясь.

— Ну, хорошо, хорошо. До вечера. Побеседуем с тобой при твоем отце, сказал Шатляр.

— Я сейчас вернусь. В случае чего позови меня… — предупредил Бюзар брессанца и вышел вслед за Шатляром.

— Значит, ты не только работаешь сверхурочно, но еще и получаешь за эти часы по обычной ставке, — сказал профделегат.

— Я отстаиваю свои интересы как могу, — возразил Бюзар.

В принципе профсоюз был против сверхурочной работы, но вынужден был закрывать на это глаза, так как большинству рабочих не хватало на жизнь того, что они зарабатывали за сорокачасовую неделю. Однако в вопросе о повышенной оплате сверхурочных часов профсоюз был непримирим, и в этом его поддерживали почти единодушно все рабочие. Оплата сверхурочных часов была в полтора раза выше обычной, если же сверхурочная работа велась в ночную смену, которая на фабрике «Пластоформа» оплачивалась по повышенному тарифу, то рабочий получал по триста шестьдесят франков в час. Но за исключением тех редких случаев, когда все предприятия Бионны одновременно выполняли крупные заказы и рабочих не хватало, «Пластоформа» не разрешала прессовщикам работать на прессе дополнительные часы, и, проведя целый день на фабрике, рабочие шли прирабатывать в мелкие мастерские. У Бюзара с брессанцем получалось восемь сверхурочных часов, но Бюзар и не собирался требовать за них повышенной оплаты. Поль Морель наверняка возмутился бы: «Ты что, сбрендил?» Ему сделали одолжение, разрешив работать добавочную смену, и уж за это одолжение лишнего платить не будут.

— Вдвоем вы выполняете работу трех прессовщиков, — сказал Шатляр, — и лишаете хлеба одного рабочего. Ты соображаешь?

Бюзар молчал. Он стоял перед старым профделегатом, сжав губы и не глядя на него.

— Твой отец упрям как осел, но, когда он работал на фабрике, он вел себя порядочно, — продолжал Шатляр.

— Сейчас нет безработицы, — возразил Бюзар. — Я ни у кого не отнимаю хлеб.

— В Бионне нет безработицы, но она существует в других городах, и существует солидарность рабочих.

— Я лично живу в Бионне, — сказал Бюзар. — Пока что… — добавил он.

— Ты свихнулся.

— Мне нужны триста двадцать пять тысяч франков.

— Мне тоже, представь себе. С того времени как я появился на свет.

— Я женюсь на Мари-Жанне.

— Удивляюсь, как это она разрешила тебе пойти на такую низость.

После того как отец Мари-Жанны погиб, придавленный прессом для целлулоидных изделий, Шатляр опекал девочку и ее мать. Он отвоевал для вдовы пенсию. Благодаря его заботе у Мари-Жанны на елку всегда был подарок. В дальнейшем по его настоянию девочка училась в профессиональном училище, где она получила профессию белошвейки. Иногда вечерком Шатляр заходил побеседовать с матерью Мари-Жанны. На чувствах старика к этой семье и хотел сыграть Бюзар, упомянув о Мари-Жанне как о своей невесте.

— Выкладывай, в чем дело, — сказал Шатляр.

Мари-Жанна непременно хочет уехать из Бионны, объяснил Бюзар. Она согласилась выйти за него замуж при условии, если он станет управляющим снэк-бара. И он вынужден был что-то придумать, чтобы раздобыть недостающие триста двадцать пять тысяч.

— Снэк-бар, что это за штуковина? — удивился Шатляр.

— Это ресторан, где можно поесть на скорую руку, рядом с заправочной колонкой… Теперь так делается. Автомобилисты не желают терять время на еду. Вначале Мари-Жанна будет заниматься готовкой, жарить бифштексы и варить «от-доги».

— Что это за «от-доги»?

— Сосиски.

— Почему ты разговариваешь не по-французски?

— А я буду обслуживать посетителей.

— Стать холуем — вот твой идеал.

— Потом у нас появится обслуживающий персонал. Мари-Жанна встанет к кассе. А я буду только распоряжаться.

— Понятно, хочешь эксплуатировать людей — вот к чему ты стремишься.

— Я политикой не занимаюсь, — ответил Бюзар.

— А я в твоем возрасте мечтал о революции, об освобождении всех трудящихся. Да и теперь не изменил своим убеждениям. Бороться за то, чтобы все имели право «на хлеб и на розы», тебя это не прельщает?

— С вашей стороны это очень благородно, — сказал Бюзар.

Он переминался с ноги на ногу и упорно смотрел старику в рот, чтобы не видно было, что он избегает его взгляда, но в то же время старался не встретиться с ним глазами.

— Но я лично хочу жить сегодня, — резко проговорил Бюзар.

— Дело твое, — сказал Шатляр. — Выколачивай деньги, чтобы купить себе право стать лакеем. Но делай это пристойно. Ни одного сверхурочного часа. Ничего, поработаешь год вместо шести месяцев, это пойдет тебе на пользу.

— На вашей стороне сила, и вы этим пользуетесь.

— Совершенно верно, мой мальчик.

— Но Мари-Жанна не может ждать так долго.

— Почему? Объясни.

— Нечего объяснять, все и так ясно.

Бюзар снова опустил голову.

— Ну-ка, посмотри на меня.

Бюзар поднял голову.

— Ты мне не нравишься, — сказал Шатляр.

Бюзар нахмурился.

— Чего вы ко мне придираетесь? Я поступаю по-честному, Когда я узнал, что у нас будет ребенок, я предложил Мари-Жанне жениться на ней.

— Не нравится мне, как ты разговариваешь.

— Ничего не поделаешь.

Старик скручивал сигарету, не спуская глаз с парня, тот стоял перед ним, скрестив руки на груди, с непроницаемым лицом.