Дары зингарцев - Торн Стюарт

Римьерос задумчиво выпятил нижнюю губу.

- Ну хорошо, а если бы третьего не было? - спросил он наконец.

- Тогда я уверился бы в том, этих шаров здесь всего два и, вероятнее всего, разбил бы, ибо для чего они еще тогда могут быть кроме как для черного колдовства? невозмутимо ответил старый воин.

- А что мешает им всем трем быть для чьего-нибудь черного колдовства? - рассмеялся Римьерос.

- Все те же расстояния, государь. Если здесь есть колдун, власть которого распространяется на всю страну, то он, вероятнее всего, ею и правит. А в этом случае вмешиваться неразумно. Я предам духовному суду богохульника, я прогоню прочь от своего порога ведьму, но страна сама должна решать, какой правитель для нее годится, а какой нет.

Римьерос вспомнил мелькнувшую в шаре черную тень и поежился.

- Быть может, это и в самом деле лишь отсчет лиг или в чем они тут измеряют расстояния, - сказал он. - Но мне не нравятся эти шары. Они словно следят за мной, и у второго мне на миг показалось...

- Что, мой принц?

- Ничего. Так, наваждение. А слыхали вы, барон, про магов Красного Кольца? Говорят, кое в чем они превосходят даже стигийцев, поклонников Сета!

Услыхав про _наваждение_, да Ронно потянул принца прочь от шара, не слушая дальнейших разглагольствований о магах и магии. Не существовало в мире вещи, к которой он относился с большей подозрительностью - исключая, быть может, только женщин. В них, был уверен барон да Ронно, еще более, чем в колдовстве кроется корень всемирного зла.

- На всякий случай, отойдите от него подальше, государь. К тому же становится поздно. На поляне уже, наверное, разбили шатры, и я даже здесь слышу запах жаркого, идущий от костров. Пойдемте в лагерь, государь.

Шатер принца и в самом деле уже высился среди поляны на берегу реки, что текла недалеко от дороги. Римьерос пригласил да Ронно к себе и оставил ужинать, непрестанно болтая о различных магических трюках и вещицах. Барон отвечал сдержанно, но под конец трапезы тоже разговорился, и тут принц с изумлением обнаружил, что да Ронно, в отличие от него самого, знает о магии и колдунах отнюдь не понаслышке.

Ни за ужином, ни после Римьерос больше не вспоминал о таинственых шарах. Но среди ночи он вдруг проснулся и вышел, едва накинув плащ поверх рубашки. Он долго стоял перед мерцающей сферой, пытаясь восстановить ощущение пребывания в двух местах одновременно, которое посетило его в тот миг, когда перед глазами мелькнула тень. Но шар просто тихо светился в ночи, отражая и преломляя лунный и звездный свет, дробя его в своей прозрачной утробе на тончайшие лучики... Римьерос зябко передернул плечами и ушел к себе в шатер. Остаток ночи он спал на диво спокойно, и если и снилось ему что-нибудь, то наутро он об этом не помнил.

Двинувшись с рассветом в дальнейший путь, посольство не проехало и нескольких лиг, как джунгли, теснившие дорогу с обеих сторон, вдруг кончились. Прямо за ними, похожие на пестрое лоскутное одеяло, какими зингарские крестьяне занавешивают стены в земляных хижинах, начинались поля.

Последние несколько дней дорога плавно шла вниз, спускаясь с предгорий. Долина лежала еще ниже, и из леса открывался на нее великолепный вид. Подобно дороге, с гор сбегала в долину и река, вдоль которой, то приближаясь, то удаляясь, они двигались все это время.

В долине река замедляла бег, ширилась и разливалась на множество узких рукавов. Над ней, прочно вцепившись в дно и берега мостами, стоял небольшой город, со стороны суши обнесенный стеной. Вокруг, как цыплята вокруг наседки, ютились домишки землепашцев. Первая зелень, едва пробившаяся на свежераспаханных полях, напоминала пушок, покрывающий щеки юноши, дома по самые крыши тонули в бело-розовом цветени.

- Что скажете, мой принц? - обернулся к Римьеросу барон, но тот уже двинул коня вперед и вниз по дороге.

- Туда! - коротко велел принц и первым пустил коня рысью.

Их словно ждали. На огромном горбатом мосту, по которому, словно нить сквозь бусину, проходила через город дорога, стояла толпа желтолицых людей. Римьерос, не ожидавший ничего плодобного, резко осадил коня, но тут взвыли трубы, ударили гонги и барабаны, словом, поднялся невообразимый шум. Лошади зингарцев, немотря на то, что были привычны и к черной брани конюших, и к лязгу железа, едва не кинулись врассыпную от этой какафонии.

- Это в нашу честь! - понял наколнец Римьерос и расхохотался, закинув голову. С ним засмеялись и остальные. Встречающие гостей растерянно застыли, ибо такой откровеный смех в Кхитае выражал презрение, насмешку и вообще считался крайне оскорбительным. Музыка стихла.

- Да, если можно, больше не гремите так, - снова рассмеялся Римьерос.

Его ничуть не смущало, что все эти люди, по-видимому, не понимали ни слова из того, что он говорил. Увидев, что теперь он улыбается, толпа музыкантов облегченно вздохнула. Несколько старцев с жесткими и тонкими, как волокна непряденного льна бородами, шагнули вперед и низко поклонились принцу, справедливо рассудив, что он главный в отряде. В ответ на это Римьерос соскочил с коня и отдал церемонный изящнный поклон, положив руку на эфес меча.

Снова повисла напряженная пауза. Старики переглянулись, и барон да Ронно, почувствовав неладное, заступил принца.

Но тут из толпы встречающих вышла, как показалось Римьеросу, девочка лет пятнадцати. (Позже выяснилось, что это - жена градоправителя, и что прошлой весной ей исполнилось двадцать пять.) В руках у нее был поднос, полный душистых нежно-розовых лепестков. Она осыпала ими Римьероса с головы до ног, и тому очень понравился такой обряд встречи. Он улыбнулся и высыпал оставшуюся на подносе последнюю горсть лепестков на нее. Она рассмеялась - смех этот прозвучал иначе, чем иной когдалибо слышанный Римьеросом женский смех - и прищелкнула пальцами. Толпа расступилась, пропуская стайку диковинных птиц - а, быть может, бабочек. Во всяком случае, на людей эти девуши походили мало, скорее уж - на небожительниц. Их было много, по трое на каждого рыцаря. Градоправитель, высокочтимый сэй Тхикон Фэн, специально набрал достаточное их количество в окрестных поселениях. Если бы зингарцы меньше истосковались по женскому обществу, они бы, наверное, задумались над тем, откуда градоправителю стало известно точное число рыцарей в отряде. Обратил на это внимание только барон Марко, и то много времени спустя. А в тот миг они, не заботясь о менее насущных делах, оставили лошадей и повозки на слуг, а сами вошли вслед за девушками в низкий длинный дом без окон, из двери которого, едва ее открыли, повалил пар.

Девушки знали свое дело. Не успели еще слуги разместиться в указанном им крыле Гостевого Дома, как вымуштрованный самим Марко да Ронно отряд можно было бы взять голыми руками. Каждый город из Ожерелья Великого Пути на площади перед дворцом градоправителя имел специально устроенный дом, который мог принять одновременно три-четыре каравана. Такой Гостевой Дом включал в себя множество различных построек, от конюшен и стойл для быков и верблюдов до огромных бань, в чьих каменных печах день и ночь полыхал огонь. За банями шел трапезный зал высотой в _две крыши_, самое большое помещение Гостевого Дома, далее, соединенные между собой галереями, размещались дворы с навесами общие спальни слуг - и двухэтажные небольшие домики с плоскими крышами-террасами. Комнаты в этих домиках могли быть как дешевым ночлегом для двоих бедных влюбленных, так и пышными апартаментами для какогонибудь заезжего богача. Мужчин в этом доме обслуживали исключительно юные девушки, а женщин - мальчики с чистой, еще нетронутой бритвой кожей. И те, и другие жили здесь же, при Гостевом Доме, ровно три года - с тринадцати до шестнадцати лет. Здесь их обучали танцам, науке любви, музыке и живописи. Пребывание в Гостевом Доме считалось превосходным воспитанием, и не каждый отец мог позволить себе роскошь отправить ребенка в такую школу.