Разделенные океаном - Маурин Ли

Ее покаянные мысли нарушил взрыв смеха, донесшийся снаружи. Оливия выглянула в окно. С таким же успехом она могла оказаться в любом городе любой страны. Эта часть Нью-Йорка была плохо освещена, и отсюда не было видно тех высоких зданий, которыми она любовалась с борта корабля. На другой стороне улицы приткнулось убогое кафе с обшарпанной вывеской «Берлога Джо», которая подмигивала ей выцветшими неоновыми огнями. У входа остановился автомобиль, из него вылезли четыре молодые женщины и направились внутрь. Они смеялись взахлеб и никак не могли остановиться. Где-то вдалеке часы пробили шесть.

Оливия задумчиво пожевала губу. От этой привычки нужно срочно избавляться, иначе она рискует остаться без нижней губы. Помочь Молли она ничем не могла, а вот Аннемари — вполне.

Женщина натянула розовую шапочку и взяла накидку — она наденет ее снаружи, чтобы портье внизу не заметил, какая она потрепанная. Оливия мысленно внесла пальто в список покупок, которые предстояло сделать завтра, и спустилась вниз. Портье вышел из своего закутка, когда она позвонила в колокольчик.

— Что я могу для вас сделать, мисс? — Он ласково улыбнулся ей.

Пожилой мужчина с копной снежно-белых волос, он разговаривал по-английски с тем же акцентом, что и Герти.

— На корабле я познакомилась с одной девушкой. Она тоже из Ирландии, как и я, только путешествовала четвертым классом. Ее должна была встретить тетя, но девушка беспокоилась, что та могла не получить письмо вовремя. И теперь я хотела бы убедиться, что с ней все в порядке. Если нет, я сама отвезу ее в дом тетки. Гринвич-Виллидж далеко отсюда? — Господи, как здорово у нее получается! Ее голос буквально сочился искренностью.

— На такси совсем рядом. Это стоит недорого, — добавил портье, заметив, как у Оливии вытянулось лицо при мысли о том, что придется расстаться с несколькими драгоценными долларами. — Ваша знакомая находится на острове? Его называют «Островом Слез». — Оливия кивнула. — Тогда вам нужно сесть на паром. Они ходят часто, но будьте осторожны, мисс. Этот район — не самое подходящее место для одинокой девушки.

— Спасибо, я запомню, — поблагодарила его Оливия.

Выйдя из гостиницы, она быстро зашагала в сторону доков, обдумывая то, что скажет, когда окажется на острове: «Меня зовут Молли Кенни. Я пришла к своей кузине, Оливии Рэйнес. Наша тетка в Гринвич-Виллидж ожидает ее». Если понадобится, она предъявит паспорт Молли. Конечно, это было рискованно, но после того, что ей удалось провернуть сегодня, в крови у нее бурлил адреналин. У Оливии бешено билось сердце, а ладони вспотели. Она ясно осознавала то, что она сумела одурачить всех: Эшли, Герти, таможенника. Сюда можно добавить и Аннемари, бедного ребенка, чем, вообще-то, вряд ли можно гордиться. Впрочем, вскоре она будет внесена в список лиц, прибывших на остров Эллис.

Но это — последний риск, на который она пойдет. С завтрашнего дня совесть ее будет чиста, и плевать она хотела на то, что станется с сестрами Кенни.

Берта приготовила на ужин братвурст[9] с горячей кислой капустой и картофельным салатом, а на десерт подала кекс с марципаном и баварский кофе. Гертруда с удовлетворенным вздохом отпила глоточек.

— Все очень вкусно, Берта. Давно уже я не получать такого удовольствия. Спасибо тебе. — Сестры решили, что будут говорить по-английски, чтобы Гертруда поскорее освоила язык.

— На углу живет мясник из Германии, — сказала Берта, — лучший во всем Нью-Йорке. Хочешь еще кекса?

— Нет, спасибо, Берта, — отказалась Гертруда и снова вздохнула.

— Ты все еще думаешь об этой девочке Розмари?

— Аннемари. Я беспокоиться, что с ней случаться. Где она исчезать?

— Исчезают не «где», а «куда», — поправила сестру Берта.

Как и сестра, Берта отличалась спокойной, упитанной полнотой и серо-стальным цветом волос. В ее квартире, расположенной в полуподвальном этаже на Ридж-стрит в нижнем Ист-Сайде, было темновато, зато уютно благодаря массе всяческих безделушек, которые накопились за долгие годы. На буфете стояла старая темно-коричневая фотография в рамочке, на которой были сняты сестры, — в то время Гертруде исполнилось четырнадцать, а Берта была на два года старше. Рядом пристроился свадебный снимок Берты и Германа. В камине горел огонь, и задернутые шторы отгораживали их мирок от наступавших сумерек, грозивших обернуться туманной и не слишком приятной ночью.

При иных обстоятельствах Гертруда испытывала бы умиротворенное и сонное довольство — в животе уютно устроился сытный ужин, корсет расстегнут, на ногах болтаются домашние шлепанцы, — сознавая, что Германия осталась позади и теперь ее ожидает новая жизнь с сестрой в Нью-Йорке. Тем не менее Гертруда чувствовала себя не в своей тарелке, будучи не в силах прогнать беспокойство об Аннемари. Куда же подевалась девчонка? Гертруда даже обратилась к одному из офицеров и сказала ему, что Аннемари пропала.

— Один человек должен встретить ее — Маргарет Коннелли. Вы найти ее, пожалуйста. Убедиться, что она забирать Аннемари.

Но в толпе встречающих, выстроившихся на пристани, чтобы приветствовать пассажиров «Королевы майя», разыскать Маргарет Коннелли не представлялось возможным.

Нет, Гертруда не могла более мириться с неопределенностью. Она с трудом поднялась на ноги.

— Я возвращаться обратно на корабль. Не смогу засыпать, пока не узнать, что случаться с Аннемари.

— Я поеду с тобой, Герт. Я вызову такси, а ты пока застегни корсет и надень туфли. — Берта окинула сестру ласковым взглядом. — В молодости ты вечно беспокоилась обо всех и, похоже, с возрастом ничуть не изменилась.

Было уже почти семь часов, когда Мэгги Коннелли вернулась домой. Занятия в школе закончились почти три часа назад, и она отправилась поужинать в ресторан вместе с коллегой и доброй подругой, Конни МакГрат. Мэгги отперла дверь в коридор, в который выходила ее квартирка, одна из трех, расположенных над заведением Зигги, музыкальным магазинчиком, в котором продавались нотные тетради и партитуры. Магазин был еще открыт, и Зигги хрипловатым и довольно приятным голосом напевал песню, которую она еще ни разу не слышала, — «Сердце мое плачет, душа моя болит», — аккомпанируя себе на фортепиано. Песня очень смахивала на поминальную молитву, и Мэгги решила, что он сам сочинил ее.

В холле на маленьком столике лежала корреспонденция: письмо с ирландским почтовым штемпелем и еще одно, отправленное из Нью-Йорка. Мэгги бегом поднялась в свою квартиру на первом этаже — американцы величали его вторым, а цокольный этаж считали первым, — с размаху опустилась в кресло и распечатала письмо из Ирландии. Оно пришло от ее племянницы Молли и уместилось на одной страничке, которую Мэгги и прочла с растущим смятением.