Стихи разных лет - Арcений Тарковский

О, эта жизненная проза И уши - две печати зла! Антропология Ломброзо Вдруг подтверждение нашла. Хозяйка хлопнула дверями И - прочь! Колеблемое пламя Слетело с фитиля свечи, Свеча погасла, и завыло Все окаянное, что жило Внутри нетопленной печи Те упыри, те палачи, Что где-то там, в ночи унылой, Терзают с неизбывной силой Преступных Типов за могилой. А за окошком тоже выло: Плясала по снегу метель, Ее дурманил свежий хмель, Она плясала без рубашки, Бесстыже выгибая ляжки, Снежинки из ее баклажки, Как сторублевые бумажки, Метались, клювами стуча В стекло.

Где спички? Где свеча?

4

Я - к двери баса и сопрано. Казалось мне, что я кричу, А я едва-едва шепчу: - Кто у меня задул свечу? Кто спички выкрал из кармана? Кто комнаты сдает внаем, А в комнатах температура Плюс пять? Преступная Натура Нарочно выстудила дом: Ангина хватит, а потом Прости-прощай колоратура. Все - Балалайка! У нее В буфете между чайных ложек Отточенное лезвие Захоронил сапожный ножик, Она им режет кур. Она В уме своем повреждена. В ее глазах горит угроза Убийства. От ее ушей Злодейством тянет. Сам Ломброзо Ушей петлистей и страшней Вовек не видел. Бойтесь мести! На почве зла родится зло. Бежим! Бежим! Я с вами вместе! Увязывайте барахло!

Тут я упал в передней на пол. Не знаю, сколько я лежал, Как долго пес лицо мне лапал И губы языком лизал. Меня в постель перетащили. Хинином душу мне глушили, Гасили снегом жар во лбу, А я лежал, как труп в гробу.

Моя болезнь гнилой горячкой Слыла тому сто лет назад. Стояла смерть в углу за печкой, И ведьмы обложили сад, И черти по стене скользили, Усевшись на свои хвосты, И с непомерной высоты К постели жмурики сходили: - Погибли мы, и ты погиб! Угробит всех Преступный Тип!

5

Зима прошла. Весною ранней Очнулся я - один, один, Без помощи, в сплошном тумане, В дурмане, без гроша в кармане... За стенкой - тихо на диване, И всюду тихо. Из глубин Души нахлынув, слезы льются...

Дверь настежь! Вижу донце блюдца И руку. Слышу:

- Гражданин! Возьмите огурец соленый! И блюдце брякнулось на стул, И все затихло. Пораженный Явленьем жизни возрожденной, Не выплакавшись, я заснул.

Соседка с мужем возвратилась Домой, когда уже в окне Луна сквозь облачко светилась. И что она сказала мне? - Какая радость! Ваша милость Для новой жизни пробудилась! Ура, ура! Мы с муженьком Сейчас напоим вас чайком.

Весна была, как Боттичелли, И лиловата, и смутна. Ее глаза в мои глядели Из приоткрытого окна, Ополоумев, птицы пели, Из сада муравьи ползли. Так снизошло к моей постели Благословение земли.

6

Настал июнь, мой лучший месяц. Я позабыл угарный чад Своих январских куролесиц, Метелей и ломброзиад. Жизнь повернуло на поправку: Я сам ходил за хлебом в лавку, На постном масле по утрам Яичницу я жарил сам, Сам сыпал чай по горсти в кружку И сам себе добыл подружку. Есть в птичьем горлышке вода, В стрекозьем крылышке - слюда, В ней от июня было что-то, И после гласных иногда В ее словах звучала йота: - Собайка

- Хлейб

- Цвейты

- Звейзда.

Звучит - и пусть! Мне что за дело! Хоть десять йот! Зато в косе То солнце ярко золотело, То вспыхивали звезды все. Ее душа по-птичьи пела, И в струнку вытянулось тело, Когда, на цыпочки привстав, Она вселенной завладела И утвердила свой устав: - Ты мой, а я твоя.

И в этом Была основа всех основ, Глубокий смысл июньских снов, Петрарке и другим поэтам Понятный испокон веков.

7

Искать поэзию не надо Ни у других, ни в словарях, Она сама придет из сада С цветами влажными в руках: - Ух, я промойкла в размахайке! Сегодня будет ясный день! Возьми полтийник и хозяйке Отдай без сдайчи за сирень! Еще словцо на счастье скажет, Распустит косу, глаз покажет, Все, что намокло, сбросит с плеч... О этот взор и эта речь! И ни намека на Ломброзо Нет в этих маленьких ушах, И от крещенского мороза Ну хоть бы льдинка в волосах: Сплошной июнь!

За йотой йота Щебечет, как за нотой нота, И что ди день Одна забота: Сирень - жасмин,

жасмин - сирень...

8

Соседям Йота полюбилась. Они сказали:

- Ваша милость! Давайте чай квартетом пить! Она им:

- Так тому и быть! Мы дружно пили чай квартетом, Боялись выйти со двора И в доме прятались: тем летом Стояла дикая жара. Хрустела глина в переулке, Свернулась жухлая листва, В канавах вымерла трава, А в небо так забили втулки, Что нам из влажных недр его Не доставалось ничего. Зной, весь в дыму, стоял над миром, И был похож окрестный мир На рыбу, прыщущую жиром, В кипящий ввергнутую жир. Но зною мы не поддавались, Водою с милой обдавались, И пили чай, и целовались (Мы, и целуясь, пили чай Полуодетые), и это Был островок в пожаре лета, И это было сущий рай.

Но, занятые чаепитьем, Мы, у соседей за столом, Потрясены одним событьем Однажды были вчетвером. Вошла хозяйка. Странным взглядом, Как Вий, окинула певца. Глаза, впечатанные рядом В пергамент желтого лица, Горели отраженным адом, И нож сверкал в руке. Она Была почти обнажена. Не скрыв и половины тела, Хламида на плече висела, Распущен был седой пучок, Пот по увядшей коже тек. Она воскликнула:

- Зачем он В мой дом проник с женой своей? Оставь, оставь ее, мой Демон. А ты сокройся от очей, Змея, чернавка, сербиянка, Цыганка, ведьма, персиянка, И подходить к нему не смей! Что сделал ты со мной, злодей? Кто я теперь? Двойник, воспетый Тобой самим в проклятый день! Меня казнят - и пусть! За Летой С тобой моя пребудет тень. Умри ж!

На стул хозяйка села, И нож сапожный уронила, И в сторону сползла со стула, И на пол замертво упала. Тогда с лицом бледнее мела, Дрожа от ужаса, певец Вскочил и крикнул:

- Я подлец! Она моей любви хотела, А я плевал на это дело, И вот теперь она мертва! А милая моя сидела, Она ничуть не побледнела, Чай допила, калач доела И молвила:

- Она жива.

Вскричал певец:

- Что делать будем? Как я теперь - источник зла Посмею показать людям?!

Моя подружка изрекла: - Давайте куйпим ей щегла!

9

Дождь грянул наконец. Он длился Как птичья песнь. Он так плясал И так старался, так резвился, Что мир окрест преобразился И засверкал, как бальный зал. Гром, как державинская ода, По крыше ямбом грохотал; В поселке ожила природа, С омытых листьев пыль стекла, И блеск хрустального стекла Приобрели углы и грани Прекраснейшего из числа Неисчислимых мирозданий. Ушли Стрелки-Громовики, Дождь перестал. Переходили Потоки вброд и воду пили В кустах смородины жуки, И без мучительных усилий Росли грибы-дождевики.

Хозяйка наша в это время Сидела в комнате своей. Ее не тяготило бремя Былых томительных ночей И дней безрадостных. На темя И стан ее, согнав печаль, Слетела розовая шаль Спокойствия и упований, Хозяйке неизвестных ране. И что теперь ей до того, Кто спит с женою на диване, Не видя больше никого? Она не держит на заметке Ушел певец или пришел Повержен ревности престол: Перед лицом хозяйки в клетке Поет и прыгает щегол! Он для нее слагает стансы, С утра впадает в забытье И в забытьи поет романсы, Танцует танцы для нее. Щегол хорош, как шелк турецкий! Чуть он прищелкнет:

- Цо-цо-цо! Заулыбается по-детски Порозовевшее лицо. Прищелкнув, засвистит, как флейта: - Фью-фью!

И глянет: каково? Что басовитый голос чей-то В сравненье с дискантом его? Чушь, чушь! А в комнате порядок, Блестит зеркальным огоньком Комод с фарфоровым котом, Натерты крышки всех укладок Полировальным порошком; Кругом крахмал, и ни пылинки, А что за платье в будний день! А розочки на пелеринке Как было вышивать не лень!

Ах ты щегол, колдун, волшебник, Носитель непонятных сил! Какому ты - живой учебник Хозяйку счастью научил! С тобою белый день белее, А ночью белого белей Свободно плещут крылья феи В блаженной комнате моей.

*1) Двадцатая верста - подмосковная станция Белорусско-Балтийской железной дороги, ныне Баковка.

*2) "Двойник" - песня Фр.Шуберта на слова Г.Гейне.

*3) Чезаре Ломброзо (1836 - 1909) - итальянский психиатр, антрополог и криминалист, основатель антропологической школы в науке уголовного права. Его работу "Преступный человек" (1876) в переводе на русский язык читал персонаж поэмы.