Легенда о московском Гавроше - Николай Богданов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что творится? — удивился его величество. — Кто может нам приказывать?»
«Подписал распоряжение поручик Греков», — отвечает Воейков.
«Это что, бунт? Нами командуют поручики? — вскинулся царь. И обратился к адмиралу Нилову: — Скажите, голубчик, что это в Петрограде?»
«Большие беспорядки! — вздохнул Нилов. — Молодые солдаты взбунтовались, и Родзянко гадит…»
«Так что же вы мне не докладывали?» — спросил царь у Воейкова.
А тот: «Не такие уж там беспорядки, чтобы в день-два не справиться, государь! Революционеры, студенты и хулиганы взбунтовали молодых солдат. Эти молодые солдаты окружили Думу. Власти проявили нерешительность. А Родзянко, поддавшись угрозам черни, вступил с ней в сделку за счет династии…»
«Как? И я ничего не знаю?!» — совсем разгневался государь.
«Ваше величество, вам надо во главе георгиевских кавалеров явиться в Царское Село, взяв верный вам гарнизон, двинуться в столицу, и Государственная дума станет на колени. А взбунтовавшиеся солдаты вспомнят о присяге и расправятся с зачинщиками бунта», — отвечал Воейков.
«Так давайте действовать!» — воскликнул царь.
В это время вошел генерал Цабель, начальник караула.
«Все это ложь, государь. Вас обманывают, — козырнул он. — Мы уже пленники революции! Железнодорожные рабочие испортили наш паровоз. Повсюду красные флаги. Демонстрации. Солдаты братаются с рабочими. Войска переходят на сторону бунтовщиков».
«А где же мои верные гвардейские полки? Семеновцы, павловцы, преображенцы?»
«Изменили… Даже гвардейский экипаж во главе с великим князем предал вас!»
«Да, да, да! Великие князья всегда не любили меня. Все кончено».
«Ничего не кончено, ваше величество. Мы прорвемся в Царское Село!» Воейков выбежал из царского вагона.
Прихватил конвой. Приказал отцепить паровоз поезда, где ехала царская свита, заменил им испорченный паровоз царского поезда, ругался, грозился, и поезд, наконец, тронулся.
«В Москву! В Москву! — торопил царь. — Москва отстоит своего царя!»
Дали мы обратный ход. Но на станции Бологое нас задержали. Снова поехали на станцию Дно. Вот так и катали нас в поезде туда-сюда. А придворные генералы ссорятся, грызутся…
На станции Дно встретились нам георгиевские кавалеры с генералом Ивановым, их тоже на колесах туда-сюда. Собрались генералы вокруг царя, что делать?
«Остается одно, — заявил Воейков, — обратиться за помощью к императору Вильгельму! Открыть фронт немцам. Пусть германские войска придут и усмирят взбунтовавшийся народ. В первую очередь в Петрограде!»
Адмирал Нилов воспротивился:
«Неудобно это, господа. Ведь если немцы заберут Россию, они ее нам уже не отдадут. Дудки-с!»
«Император Вильгельм благородный человек. И ваш родственник, настаивал Воейков. — Если вы обратитесь к нему как император к императору. И больше того, как кузен. Он не откажет…»
— Ворон ворону глаз не выклюет! — крякнул Павлов. — Экие подлецы! Ну и что же Миколашка? Расею продал?
— Государь отвечал: «Это можно было сделать раньше, когда все еще мне повиновались как главнокомандующему. А теперь ни Рузский, ни Брусилов не подчинятся», — сказал это царь и заплакал.
Генералы тоже прослезились, Нилов медведем заревел, и прислуга в плач. Конвоиры стали разбегаться. Вышел к ним царь, лицо бледное, шинелька внакидку, провел по лбу рукой и говорит:
«Не волнуйтесь, я подпишу отречение. Поеду в армию, попрощаюсь с солдатами, и пусть без меня делают с Россией что хотят. А я в Ливадию, в Крымское имение. Только бы уцелели мои жена и дети…» — И снова прослезился.
Конвойные тоже.
— Ишь, какие вы там все жалостливые, на царских хлебах вскормленные, — упрекнул Павлов. — Ну и что же?
— А дальше известно. Все в газетах описано. Явились из Думы господа Гучков, Шульгин, Пуришкевич и предъявили отречение. Царь подмахнул бумагу. И за себя, и за наследника. На том династия Романовых и отцарствовалась… Вот как было дело!
Бабушка перекрестилась.
— Триста лет царствовали, и вдруг… О господи, не ищи виноватых.
— Я все интриги, как положено царскому лакею, знал. И скажи я царю с глазу на глаз, что творится вокруг него, все бы не так вышло. Государь бы послал в Питер верных людей. А сам бы в Москву поехал. Да и наобещал бы, как в революцию пятого года. Ну манифест там и еще чего. А сам на Питер напустил бы казаков. И прибрал бы к рукам народ при помощи германцев.
— Так чего же ты, милый мой?! — выскочила Филониха. — Такая тебе козырная карта выпадала!
— Хорошо, что не козырнул. Цари своих спасителей не любят Придворные представили бы дело так, будто его сам бог просветил, а наушника в яму. Так бы мои косточки в каком-нибудь овраге и сгнили в безвестности…
— Ловко же ты сфилонил! — крякнул Павлов. — Значит, из-за тебя царь революцию зевнул и сдал царство?
— А говорят, царь не сразу сдался! — сказал Саша. — Подписав отречение, он решил обмануть народ. Как в 1905 году, когда забрал обратно манифест о свободе. У него был план: пробиться к верным войскам в Москву, отсюда и начать все. Мрозовский для него уже покои в Кремле готовил. Приказал царские ковры чистить.
— Верно! — сказал Филонов. — Государю удалось уехать со своей свитой и частью конвоя под предлогом попрощаться с войсками в Могилев. Оттуда он надеялся прийти с верными казаками в Москву… Да его Мрозовский подвел.
— Не Мрозовский его подвел! А московский народ, рабочие и солдаты, сказал Саша. — Как вышли они по призыву Михаила Константиновича всей массой на улицы Москвы, так и свершили революцию!
— Это кто же такой Михаил Константинович? — удивился Филонов.
— Так для конспирации называли мы его при царизме. Теперь можно сказать: Михаил Константинович — это Московский комитет нашей партии.
Андрейка даже пирог мимо рта пронес, услышав такое.
А Филонов знай свое:
— И наш брат лакей, если бы захотел, тоже мог!
— Хорош гусь! — кивнул Павлов на лакея. — Ловко от хозяина сбежал. Знать, пословицу вспомнил: «Близ царя, близ смерти».
— Меня государь сам отпустил, как и всю поездную прислугу. Памятки нам роздал. Мне вот портсигар с вензелем.
— Спер в суматохе!
— Никак нет! Вещица дареная.
— Видать, ты и без царя не пропадешь?
— Зачем же пропадать? Теперь, при свободе, каждый сам себе царем будет.
— Ну что ж, может, и так! — подтвердил Павлов. — При царе жили не померли, глядишь, и при свободе проживем. Будет что моим рукам ковать, будет что и зубам жевать!
И хозяева и гости снова принялись за пирог — первый пирог, испеченный при свободе…
Часть вторая
ЧУДЕСА СВОБОДЫ
Жизнь у замоскворецких мальчишек шла бойкая: что ни час происшествие, что ни день — событие. Митинги, собрания, демонстрации. Мальчишки гоняли по улицам с утра до ночи. И ни тебе городовых, ни жандармов; дворники и те присмирели — смотрят на их мальчишеские проказы снисходительно. Даже отец Андрейки при всей его суровости от шлепков и подзатыльников воздерживался. «Ладно уж, теперь свобода», — говорил, когда подзатыльник требовался.
Свобода! Это пьянящее слово «свобода» теперь у всех на устах: и у бедных и у богатых.
Прежде миллионщика Михельсона рабочие и не видывали. Через управляющих управлял. А теперь собственной персоной является на митинг с красной ленточкой в петлице и уговаривает получше работать ради свободы.
Лавочники, мясники, булочники, зеленщики, бывало, чуть очередь зашумит против повышения цен, кличут полицию, а теперь только руками разводят: «Свобода, граждане! Нам по любым ценам свободно торговать, а вам свободно покупать или не покупать!»
Да, менялись люди с приходом свободы.
Взять деда Кучку. Он теперь вовсе не дед Кучка, а Иван Васильевич Кучков, депутат Совета от московских пекарей. Оказывается, он еще в девятьсот пятом году против царя на московских баррикадах сражался старый революционер.
Или вот самый тихий из всех слесарей дядя Ваня Козлов — теперь сам начальство: выбран председателем заводского комитета как революционер-подпольщик.
А Гриша Чайник, первый заводила всякого беспорядка, теперь наблюдает порядок: расхаживает по Замоскворечью с красной повязкой на рукаве, с маузером на ремешке, семечки пощелкивает и кругом посматривает. Избран Гриша Чайник в народную милицию.
Бабушка и та перевернулась: берет в лабазе у Васьки Сизова мешок семечек и на людном перекрестке стаканчиками их продает. Хочет при свободе независимо на свой капитал жить. Только капитала у нее не прибавляется все знакомые берут семечки в долг, и бабушка едва концы с концами сводит.
А вот Филонов при свободе преуспел. Стал владельцем буфета при магазине офицерского общества на Воздвиженке. На основе свободных торгов с аукциона взял. Походил при старом режиме в лакеях. Хватит! Теперь у самого три официанта на обслуге.
