Легенда о московском Гавроше - Николай Богданов

Слон поднял хобот, покрывая трубным звуком голос нищего. И, словно на его зов, на балкон высыпали господа в шубах, с непокрытыми головами. Снежок присыпал их белым пеплом. Они держали в руках какие-то бумаги. И когда все притихли, люди, стоящие перед Думой, услышали:

— «Его императорское величество, государь Николай Второй, отрекся от престола в пользу брата своего Михаила!..»

— Ну, доцарствовался дурак! — вздохнул купчина рядом с Глашей. — Даже у слона терпение лопнуло!

— «Великий князь Михаил Александрович Романов отказался принять престол! Он предоставил решить этот вопрос будущему Учредительному собранию!..» — заорали во все глотки мальчишки-газетчики, появившиеся разом, словно из-под земли.

Толпа бросилась к мальчишкам, вырывая у них газеты. Мальчишки, словно стрелы, пронизывали толпу, и с их появлением на площади началось что-то невероятное. Некоторые люди стали убегать, а другие их догонять.

— Держи!

— Лови!

— Бей!

Это, словно по уговору, стали вылавливать разбегающихся кто куда стражников, жандармов, полицейских…

В этой охоте приняли участие и уличные мальчишки. И конечно, Андрейка. Ну и порезвился он со своими приятелями! Они угадывали жандармов, приставов, околоточных, нарядившихся в солдатские шинели, в чуйки лавочников, длиннополые шубы извозчиков, даже в монашеские рясы и женские одеяния. И торжествовали, когда пойманный держиморда молил: «Пощадите, православные. Не своей волей вас притеснял…»

Жандарм Львович оделся сестрой милосердия, да не успел второпях жандармские сапоги снять. И Андрейка угадал его по шпорам, за которые цеплялась женская юбка.

— Держи-лови Львовича! Вот он, тигра полосатая! — завопил Андрейка.

Сбежавшиеся на крик рабочие доставили переодетого Тигрыча в участок, где уже распоряжался Гриша Чайник, сменив власть околоточного.

А к Городской думе с веселым громом подкатили пушки. Артиллеристы все были с красными бантами. На гривах коней и сбруях развевались алые ленты.

— Первая батарея запасной артбригады прибыла на защиту революции! отрапортовал молодой солдат с озорными глазами, вытянувшись перед собравшимися на балконе Думы. — Орудия заряжены, боекомплект полный! Прошу распоряжения, где развернуть орудия?

— А разверни их, сынок, на Кремль. Там царские холопы затворились, приказал с балкона дедушка Кучков Иван Васильевич.

Вслед за артиллеристами, желая присягнуть новой революционной власти, к городской думе стали подходить войска московского гарнизона, запасные полки, школы прапорщиков, юнкерские училища, кадетские корпуса.

Приветствуя падение самодержавия, спешили к Думе гимназисты, лицеисты, кадеты. Все они шагали строем, под алыми знаменами, с красными бантами и ленточками на груди и фуражках, в полном составе во главе с учителями. Все они пели революционные песни:

Отречемся от старого мира,Отряхнем его прах с наших ног.Нам не надо златого кумира,Ненавистен нам царский чертог.

— А зачем им царский чертог?! У них свои есть! — усмехнулся Андрей Уралов, подкрутив усы.

— Все свободе радуются! Чего там? Весну каждая птичка приветствует, сказал дедушка Кучков. — А ну, братцы, ради светлого праздника расцелуемся!

Многие обнимались и целовались, даже бывшие враги. К Андрейке вдруг подлетел, оторвавшись от своих рядов, гимназист Вячик-мячик, с которым они то и дело дрались, и чмокнул в обе щеки. От такого благородного поступка у него даже слезы на глазах выступили.

— Свобода, равенство и братство! — сказал он. — Поклянемся, а?

«Чему тут клясться!» — не сразу сообразил Андрейка.

А к нему уже кадетик Котик подошел в шинельке нараспашку, нарядный, красногрудый, как снегирь. Прежде-то он презирал Андрейку, впрочем, как и всех бедно одетых ребят. А теперь в объятиях крепко стиснул.

— Отныне и навеки мы вместе за Русь свободную! — сказал.

Фабричные девчата у самых дверей Думы затеяли пляску, выкрикивая частушки.

Вдруг кто-то закричал:

— Смотрите! Смотрите! Свобода приехала!

По площади медленно двигался автомобиль, в котором, опираясь на древко красного знамени, стояла ослепительно красивая девушка с развевающимися золотистыми волосами.

Гудок автомобиля наигрывал мелодию. За рулем сидел человек с огромным красным бантом. Другой, во всем кожаном, поддерживал древко знамени.

— Виват!

— Гип-гип ура!

— Да здравствует свобода! — закричали студенты и гимназисты, подбрасывая фуражки.

Вызывая общий восторг, «свобода» объезжала самые людные улицы Москвы.

— Да это же та самая барышня Сакс-Воротынская, которая осмеяла меня, что я рыжий! — угадал Филька. — А сама, ишь, красной свободой вырядилась и раскатывает!

— А катает ее на автомобиле сам Михельсон! — узнал миллионщика, нацепившего огромный красный бант, Андрейка. — Ну и чудеса!

Вот сколько удивительного произошло в этот замечательный день.

КТО ЖЕ ФЕВРАЛЬСКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ СДЕЛАЛ?

Так уж было заведено в семье Павловых — что бы ни случилось, а уж в бабушкин день именин все садились вокруг ее праздничного пирога с капустой.

На этот раз пирог был постноват, черноват — вместо белой муки ржаная с отрубями, — но все же он был и такой хорош: горяч и, главное, большой. Всем по кусищу хватило. Павловы ели да похваливали; мать и дочь Филоновы тоже хвалили, откусывая по небольшому кусочку из вежливости. Лукаша, избалованный хорошей едой, тоже ел, хотя и с отвращением.

Самое удивительное, на это торжество пришел сам Филонов. Аккуратный, подтянутый, что твой офицер! Он снял шинель, бережно двумя руками поднял с головы, не повредив прически-бабочки, серую папаху и украсил ею комод.

Когда повернулся к родственникам, лицо его приветливо улыбалось.

— Смотри-ка, словно гривенник, сияет! — хлопнул себя по коленке Павлов. — А я уж думал, не зашибли бы тебя там в суматохе? Знать, вовремя сбежал из царского поезда? А царя-то куда девали?

Лакей отмахнулся.

— Ладно, потом. Вы вот скажите, как это у вас в Москве получилось? Кто эту революцию сделал?

— Мальчишки! Продавцы газет! — выпалил Андрейка. — Как выбежали да как закричали: «Конец самодержавию!» — весь народ «ура!», и тут такое началось…

— Ври больше! — осадила Андрейку бабушка. — Революцию вызвал Тимоня босой. Как вскричал не своим голосом: «Куда девали царя, ироды? За кого молиться у Иверской?» Тут вышли на балкон думские господа и сказали: «Отрекся от престола его императорское величество…»

— Ой, что вы, бабушка! Там главным был красный слон, — вспыхнув от смущения, не выдержала Глаша. — Как поднялся он перед Думой с красным флагом да как затрубил, тут двери и отворились…

— И ничего подобного! — пробурчал, не отрываясь от пирога, Лукаша. Революцию сделали курсистки-медички. Они казаков напугали. Не то бы…

— Революцию в Москве сделал храбрый прапорщик Ушаков. Об этом заявил всем командующий военным округом полковник Грузинов на заседании думы! весело сказал Саша, подмигнув Лукаше.

— Да бросьте вы ерунду молоть! — вступил хозяин дома кузнец Павлов. Сам царь революцию сделал. Вот кто.

Все от любопытства и удивления жевать перестали и повернулись к старшему Павлову.

— Это в каком смысле? — спросил Филонов.

— А в таком. Заскучал царь. Война без толку идет. Народ бунтует. Министры — дураки. Генералы — изменники. Слез он с трона. «А ну вас», говорит. И послал всех подальше!

Собравшиеся рассмеялись.

— Похоже, да не очень, — улыбнулся Филонов. — Могу рассказать подробности. — Он поправил прическу-бабочку, откашлялся. — Так вот-с, начал Филонов, — все могло произойти иначе, если бы государь вместо Питера поехал в Москву к генералу Мрозовскому. Царя его царедворцы подвели. До самого момента, когда царский поезд, в котором и я находился, был задержан на станции Вишера и не пропущен в Царское Село, куда мы направлялись по вызову императрицы, государь ничего плохого не подозревал, от него все скрывали. Комендант царского поезда, генерал Воейков, никаких телеграмм о революции в Питере ни от Родзянко, ни от думских не докладывал, чтобы не волновать государя. Камергер двора, барон Фредерикс, тот тоже всяких волнений для государя избегал, следил, чтобы государь вовремя ел, пил и не простужался. Адмирал Нилов знал одно водку пить и анекдоты царю рассказывать, как, бывало, еще покойному батюшке Александру Третьему.

— Здоров адмирал. Двух царей перепил, — вставил Павлов.

— И вдруг на станции Вишера глубокой ночью остановка. Поезд задержан по приказу из Петрограда. Здесь уж генералу Воейкову пришлось царя будить и все докладывать.

«Что творится? — удивился его величество. — Кто может нам приказывать?»