Моя жизнь на тарелке - Индия Найт

— Кейт, меня не было дома. Время от времени такое случается.

— Вот как? — Переварив сей невообразимый факт, мама недовольно констатирует: — Шляешься где-то.

— Обедали у Стеллы.

— У Стеллы? — фыркает Кейт. — Это еще кто? Та вечно немытая особа? Одноразовое питание творит чудеса. Последуй моему примеру, дорогая: вместо обеда — одно зеленое яблоко. Изумительный фрукт. Свежий. Сочный. Казалось бы, всего лишь яблоко, а для меня — истинное пиршество.

Прикрыв зевок рукой, я валюсь обратно на диван.

— Кейт, ты что-то хотела?

— Впрочем, есть и другие варианты. На днях встретила леди Далстон; представь себе, она буквально истаяла на медовой диете. Неплохо бы и тебе попробовать.

— Слушаюсь, мэм. Это все?

— Все-таки ты очень груба, Клара. Искренне надеюсь, что с мужем ты любезнее, чем с матерью. Нет, не все. Я, собственно, целый день звонила, чтобы пригласить тебя на обед во вторник. Познакомлю с Максом.

— Как скажешь.

— Встречаемся в час дня в «Плюще». И умоляю, веди себя прилично, Клара. Да! И чтобы была в платье.

— Пока, Кейт.

— Проблемы по женской части? — интересуется Кейт.

— Какие, на хрен, проблемы! До вторника. Пока.

— Господи, что за скверный характер.

9

Должна признаться, что я чувствую себя «усталой, усталой», точно цыпленок из поэмы Теннисона, который, помнится, завывал «проклятье настигло меня»; против Теннисона я ничего не имею, в конце концов, он подарил первоклассникам элегантный и поэтический способ увильнуть от уроков физкультуры. Но так или иначе, я словно выжатый лимон. Не знаю, почему я восприняла чужую неверность как личное оскорбление, но дело обстояло именно так. Я ведь не хуже других, но держусь же и не завожу себе занюханных любовников. Не подумайте, будто я жалуюсь или что-то в этом духе…

Кстати, о супружеской неверности — пора бы уж повидаться с Наоми, которой Ричард навечно обеспечил прозвище Бедняжка Номи. Интересно, открыл ей кто-нибудь глаза на шашни Ричарда с Прыщавкой? Надеюсь, что нет. Надеюсь, что Наоми по-прежнему пребывает в неведении. Дрожь пробирает при мысли о Наоми, изображающей из себя мученицу за святое дело брака. Так и вижу ее в роли Обманутой Жены: намертво сцепленные губы, затравленный взгляд, намек на нимб над безупречной прической. Олицетворение библейского стоицизма и безмолвного упрека. Что-то в этой позе стоика есть, не спорю, но окажись я в шкуре Наоми (точнее, в туфлях от Феррагамо из тисненой кожи и на плоских каблучках), то предпочла бы добрую старую истерику.

Нет, если стану продолжать в том же духе, то скоро окончательно превращусь в Дорис Дэй — «Привет, солнышко; привет, травка; привет, птички!».[7] Ненавижу настроение а-ля Дорис, но бороться с ним бесполезно, так что приходится мириться и терпеть. Побочный продукт семейного счастья. Поварившись в каше из разводов, отчимов и прочих сводных родственников, поневоле захочешь соскочить с крючка и отыскать новый путь.

Если я страдаю навязчивой идеей стать идеальной матерью и хранить верность мужу «до тех пор, пока смерть не разлучит нас», то причиной тому исключительно моя блажь а-ля Дорис. Это из-за нее я стремлюсь к аккуратности и цельности, а временами даже подумываю, не перебраться ли поближе к природе, в деревню. Само собой, Дорис Дэй во мне воюет с собственно Кларой Хатт. С той Кларой, которая курит и не прочь опрокинуть стаканчик-другой; с той, что за мытьем посуды, случается, мечтает о страстном поцелуе с прекрасным незнакомцем — незнакомцем, чье сердце полно любовью к ней и только к ней. Где-то же такой, наверное, есть? Теоретически.

Видели бы вы меня в те дни, когда Дорис берет верх над Кларой. Перехватив волосы лентой и обтянув бока фартуком, я фланирую по дому, мурлычу сентиментальные хиты пятидесятых и прикидываю, успею ли слепить десяток-другой пончиков. Представьте, сегодня я уже к этому близка. Нужно срочно задушить в себе Дорис. Пока не поздно.

Дорис смывается сама от телефонного трезвона. Прощай, дорогая. А на проводе — вот это сюрприз — мой отчим Джулиан. Экс-экс-отчим, если уж быть дотошной.

— Привет, Клара. Как ты? — Ответа он не ждет и правильно делает. Даже в обнимку с Дорис я регулярно отвечаю, что «все прекрасно». — Отлично, отлично. Ребята в порядке? А Роберт?

— Все хорошо.

— Отлично. Ждем вас у себя.

— Правда?

— Точно.

Угу. Вот было бы здорово, если б этой формулой вежливости дело и ограничивалось. Мы ждем вас у себя. Мы скучаем. Давно не виделись.

— Съезд всего клана.

— Что-что? Прости, задумалась.

— Собираем всех родственников. Семейная вечеринка.

— Чудесно, — с тоской отзываюсь я. — Как мило. — Вот без чего я превосходно обошлась бы в жизни, так это без семейных вечеринок. — И что вы… мы празднуем?

— Крестины Френсиса! — говорит Джулиан. — Решили отметить. Первый внук все-таки. Продолжатель рода.

Джулиан мне не родной отец, но вырастил-то меня именно он… «А про моих мальчишек забыл? — вертится на языке. — Они ведь любят тебя, как родного деда». После рождения Френсиса его дед только и делает, что твердит о «первом внуке». Возразить, по сути, нечего, но задевает.

Ехать я не хочу. Не хочу напоминаний о своем месте в жизни Джулиана. Первом с конца. Мальчишкам моим ни за что не понять, почему дед любит и балует Френсиса больше, чем всех нас вместе взятых. При таком отношении недолго и возненавидеть малыша, а Френсис ни в чем не виноват.

— Если приедете в пятницу вечером, Клара, я встречу вас на станции. Только не забудьте предупредить, каким поездом…

— Джулиан. Джулиан, я не уверена, что нам удастся вырваться. Спрошу у Роберта, но…

— Никаких «но». Сообщишь, каким поездом приезжаете. Пока.

Положив трубку, я еще целую вечность сижу, уставившись в стену напротив. Вспоминаю.

У Джулиана замечательно, чего уж там душой кривить. Он обитает в самом центре Сомерсета, в роскошном георгианском особняке. Трудно поверить, но у моего отчима настоящее поместье, с садами (да-да, во множественном числе). Скажу больше — он содержит штат. Уяснили, о чем речь? Точно. Штат — это слуги, которые следят за вашей одеждой, ежедневно меняют постельное белье и цветы у вас в комнате, — словом, трудятся как пчелки, да еще незаметно, будто сказочные эльфы или мышки в доме у Золушки. Библиотека Джулиана ломится от фолиантов с позолотой на кожаных обложках, в каждой комнате пылает по камину, и нет такого стола, где не красовалось бы блюдо с домашними ирисками. Личный повар — и тот в доме есть. Если хотите знать мое мнение, напрасный перевод денег, поскольку всем деликатесам мира Джулиан предпочитает ветчину. «Добрая английская снедь», говоря его же словами, «не чета нынешней отраве».

И все же ехать я не хочу.

Предположим даже, что я плюну на свой душевный покой; все равно остается масса проблем. Природа, к примеру, — ну куда от нее денешься? Совместить Клару Хатт и природу? Немыслимо. Природы там, в этой глуши, хоть отбавляй, зато с магазинами куда хуже. А я душу готова отдать за каждое поле спелой пшеницы, в центре которого можно наткнуться на магазин. На махину вроде «Гарви Никс» не претендую, сгодится что-нибудь поскромнее — бутик, к примеру, торгующий бельем, или лавочка парфюмерная, но чтоб обязательно с отделом бижутерии.

И количество коров слегка поубавить тоже не мешало бы. Только не думайте, что я совсем уж равнодушна к прекрасному и не в состоянии оценить пасторальное очарование этих тварей. Их черно-белые бока очень эффектно смотрятся на золотистом фоне — точно кордебалет на сцене королевского театра, но… от их близости меня в дрожь бросает. У коров есть одна прескверная привычка: они мастерски притворяются, будто в упор не замечают чужака, а потом — бац! — всем стадом берут на тебя курс, и вот ты уже в кольце зверюг, настроенных не то чтобы агрессивно, но и отнюдь не по-христиански. Коровьи морды обладают способностью меняться с потрясающей быстротой. Казалось бы, еще секунду назад к тебе тянулась бессмысленно-любезная тварь, как вдруг она уже скалится.

К тому же я не свихнулась на почве вегетарианства, проще говоря — люблю говядину в разных видах. Поэтому в компании коров мне лезут в голову не слишком приятные мысли. Кто знает, насколько развито обоняние у этих животных? А вдруг они учуют аромат стейков, бифштексов и отбивных с кровью, которые я съела со времен беззубого младенчества? Стоит только коровам всем стадом двинуть ко мне, как этот вопрос встает особенно остро, причем в ответе я не сомневаюсь. Наверняка они меня раскусили и теперь жаждут отмщения. И само собой, я впадаю в панику, устраиваю кросс по полям, с криком круша изгороди и давя коровьи лепешки, а дома отдраиваю обувь всеми имеющимися средствами, включая пылесос. Ритуал этот входит обязательным пунктом в программу моего визита в Сомерсет. Обязательным, но далеко не желанным, как вы понимаете.