Воспоминания - Вера Эдлер фон Ренненкампф

Обе Государыни обыкновенно жертвовали роскошные вазы или большие фарфоровые группы царских заводов. На последнюю лотерею Госуд[арыня] Им[ператрица] Александра Феодоровна прислала громадную, чудную опаловую вазу, а Госуд[арыня] Имп[ератрица] Мария Феодоровна – большую фарфоровую группу в красках, изображавшую ахтырского гусара на серой в яблоках лошади. У тех, кто выигрывал эти прекрасные вещи, радости не было предела. Как жаль, что война с ее последствиями поглотила столько полезных, хорошо поставленных учреждений и обществ. Все погибло надолго, если не навсегда…

Красный Крест доставлял немного забот и хлопот, т. к. главное общество Красного Креста, вообще, было богато. Да и отделение его в Вильно было поставлено, как я уже говорила, прекрасно, благодаря заботам четы Огонь-Догановских. С началом войны генерал Ог[онь]-Доган[овский] оставил попечение о Красном Кресте и как начальник артиллерии округа отправился на театр военных действий. Для меня это было очень тяжело – все наши помощники, секретари и казначеи находились на действительной службе и ушли на фронт. Я осталась совершенно одна, вся работа легла на меня. В такой спешке было трудно найти им замену, надо было познакомиться с новыми лицами и с новым ответственным делом.

Приходилось формировать отряды сестер для госпиталей, находившихся вблизи театра военных действий. К тому же прибывали большие партии больных и раненых. Надо было работать на питательных пунктах, на вокзале, куда направляли с поездов голодных раненых, и отправлять на фронт целые транспорты белья, а их упаковка занимала много времени. Помимо этого, следовало принимать разные пожертвования – бельем, медикаментами, перевязочными средствами и деньгами.

Мне много помогали дамы ушедших на войну военных и отставные генералы, например, у нас работал отставной судейский генерал Иван Жиркевич.[122] Большое ему спасибо за неутомимую работу и прекрасное отношение к делу. Жена генерала Заверняева[123] никогда не отказывалась сопровождать меня, помогала посещать раненых и ревизовать работу сестер милосердия в госпиталях. Много помогала вдова генерала Арбузова,[124] которая с редким умением и неутомимостью упаковывала белье для раненых к отправке на фронт. Мы всегда знали, что у нас осталось после последней отправки, что в каком ящике и прочее. Она была удивительно аккуратной и умелой, и все делала быстро.

Сестры наши работали самоотверженно, и за все время мы с Madame Заверняевой нашли только одну[125] неисправность. Глубокой ночью мы подъехали к военному госпиталю на автомобиле и тихо пошли по палатам, чтобы видеть ночную работу сестер. Все сестры бодрствовали и смотрели за больными.

Войдя в одну из палат, мы сразу увидели раненого немца. Он метался в бреду, без конца говорил и сорвал повязку с раненой ноги. Сестра дремала, не слышала ни нас, ни бредившего немца. Я подошла к ней и окликнула. Сделала замечание, что ночная сиделка должна бодрствовать ночью, а спать днем. Сказала, что, если ей доверены человеческие жизни, а она манкирует своими святыми обязанностями, то недостойна своего звания. Сестра была очень взволнована и расстроена. Она обещала, что такое никогда больше не повторится, и начала поспешно накладывать больному новую повязку.

Пошли дальше. Нас остановил больной офицер-немец. Он просил мадеры, так как был ранен в ногу, и ему это было необходимо. Я ответила, что он получает в лазарете то, что полагается нашим раненым офицерам, и исключений для него не будет. Пообещала спросить у врача и, если его просьба исполнима и требование законно, то он получит мадеру. Если же врач решит, что этого не нужно, то пусть не гневается – исключений не будет. Конечно, немец-офицер не знал, с кем он говорил. Может быть, полагал, что с какой-нибудь патронессой госпиталя. Я и не хотела, чтобы он знал, кто я. Ему, наверное, не особенно приятно было бы встретиться не только с генералом Ренненкампфом, но и с его женой.

Было много офицеров, которые могли ходить. Они заходили ко мне в комитет, в дом командующего войсками, чтобы получить белья. Отказа никогда не было, оделяли, чем могли.

Однажды ко мне приехал доктор Ренненкампф[126] из Петербургского Евангелического общества. Он предложил сформировать и отправить в Первую армию летучий автомобильный отряд Красного Креста для оказания помощи раненым сразу же после боя. Я слышала, что можно многим раненым спасти жизнь, если, вовремя наложив повязку, не дать им потерять много крови, наконец, если вовремя напоить их горячим и согреть. Потеря крови вызывает охлаждение организма, и случалось, что при умеренно холодной погоде раненые окоченевали.

Я ухватилась за эту мысль. Договорились, что я найду автомобили, не подходившие для военных целей, а возглавлявшееся доктором Ренненкампфом Евангелическое общество Красного Креста за свой счет оборудует их и приспособит для отряда. Сам отряд также будет содержать Евангелический Красный Крест. Это общество и доктор требовали, чтобы отряд непременно носил мое имя. В противном случае они отказывались что-либо делать. Я же не хотела шумихи и рекламы. Дело полезное, хорошее, святое, в конце концов я уступила и согласилась. Наконец, все было сделано – автомобили доставили, доктор Ренненкампф их осмотрел. Он и возглавил эту общину. Сестер милосердия этого отряда я сама проводила на вокзал. Снабдила их на дорогу конфетами, чтобы хоть немного скрасить им путь.

Таким образом, был создан целый летучий отряд Евангелического общества без затрат главного общества Красного Креста. В него входили автомобиль-кухня, перевязочный и перевозочные автомобили, доставлявшие раненых с поля сражения в ближайшие лазареты. Немало жизней спасла эта затея. Честь и хвала доктору и сестрам, иной раз самоотверженно работавшим под огнем.

Сестра Государыни – великая княгиня Елизавета Феодоровна[127] видела работу этого летучего отряда на позициях и восхитилась ею. Она узнала, чей это отряд, и представила меня к награде. Я получила золотую медаль на Анненской ленте, когда Первой армией командовал генерал Литвинов.[128] Моего мужа при армии уже не было, но отряд остался и спас многие жизни. Другие летучие отряды Красного Креста были сформированы по его образцу и принесли немало облегчений несчастным страдальцам за Родину.

Теперь хочу сказать несколько слов об организованном мною комитете помощи женам, вдовам и детям запасных нижних чинов, мобилизованных в действующую армию. Как-то рано утром, когда все еще в доме спали (дело было в начале войны), меня разбудили доносившиеся со двора движение и говор. Позвонив прислуге, я узнала, в чем дело. Быстро оделась и вышла на балкон.

Оказалось, что у нас во дворе собрались жены запасных, чтобы просить у меня помощи. Все они остались с детьми без работы и без средств. Их мужья – большей частью простые рабочие – зарабатывали мало, и на черный день ничего не было отложено. Меня тронула та непосредственность и простота, с которой они ко мне обратились, будучи уверены в моих силах помочь им. Я сказала, что мне тяжело и неудобно сразу говорить со всеми. Их много, и все они говорят вместе. Будет лучше, если они выберут трех-четырех умных и толковых женщин. С ними я и потолкую о том, что делать, в чем у них нужда и как им помочь.

Сказано – сделано. Все остались довольны моим решением. Выборов не пришлось долго ждать. Женщины робко вошли ко мне, и я усадила их в своем кабинете. Они мне сказали: «Твой муж, генеральша, забрал наших мужей-кормильцев на войну, а ты уж, родная, позаботься о нас и наших детках. Твое дело благородное, и ты умнее нас, да и работать мы горазды. От работы не бегаем». Я им ответила, что они правильно говорят. Мой генерал забрал их мужей по приказу Царя, да и сам ушел с ними, а что мне помочь им с Божьей помощью надо – это я и сама вижу. Просила сказать, в чем у них была спешная нужда, и составить списки тех, кто нуждается, сообщить, сколько у кого детей и какого возраста. Сказала, чтобы через три дня снова зашли, а я тем временем подумаю, посоветуюсь с умными людьми, со своими помощниками и помощницами, как всем помочь.

Они начали шептаться между собою, я спросила, в чем дело. Оказалось, что они в смущении, так как многие из них староверки[129] и у них нет церковного брака, как у православных. Они беспокоились, не буду ли я «гнушаться» (их подлинное выражение), узнав об этом. Я их успокоила, сказав, что у каждого свой закон, и их брак для меня также брак, а их дети законные и что всем будет равная помощь. Они поблагодарили меня. Сказали, что у них острая нужда в дровах. Наступают холода, а топить нечем. Нет теплой одежды, нет денег кормить детей. Одним словом, помощь нужна большая и не единовременная, а постоянная. Я им ответила, что Бог поможет нам во всем, так как это дело хорошее, Божие. Раз они не прочь работать, то все будет хорошо, будут и дрова, и хлеб.