Дорога к Зевсу - Алексей Азаров

— Чем же вы располагаете?

— Эрлих, Лизелотта Больц, Фогель и гауптштурмфюрер доктор Гаук.

— Три покойника и штрафник.

— А я и не звал их в свидетели. Просто мне хотелось напомнить вам об обстоятельствах, которые сами по себе подводят бригаденфюрера СС Варбурга под расстрел. В Париже…

— В Булонском лесу, вы хотите сказать?

— Не совсем. Меньше всего я имел в виду Булонский лес и архивы гестапо. Они были сожжены при отступлении, и я это знаю. Больше того, готов ручаться, что все материалы по делу Стивенса сгорели в первую очередь, об этом вы уж наверняка позаботились! Верно?

Гипсовая маска на лице Варбурга словно осыпается, сползает, обнажая розоватую кожу сорокалетнего человека, пекущегося о внешности и здоровье.

— Верно! Ну, и?..

— Архивов нет, но сама история слишком свежа, чтобы считать ее похороненной. В том и фокус! Хотите, напомню?.. Только вот что — сдается мне, что у Руди большие способности к подслушиванию. Вам это не мешает?

Мимолетная улыбка проскальзывает по лицу Варбурга. Жест, которым он отстраняет мой намек, учтив, так учтив, что выглядел бы театральным, если б я не догадывался, что бригаденфюрер и в самом деле совершенно спокоен.

— Не нервничайте, Одиссей. Излагайте вашу историю, но помните, что прием этот неоригинален и редко приводит к желаемому. Вы не увлекаетесь криминальными романами?

Я поудобнее устраиваюсь на банкетке и, затянувшись, упираюсь взглядом в боевые рожки на потолке. Дурацкий разговор начинает уводить нас в сторону. Варбург пытается запутать меня, заставляя решать попутные дилеммы и отвлекая от главного.

— Фразы! — говорю я. — Мы бесполезно расходуем время. Все, что умеете вы, умею и я ив иной обстановке с охотой порассуждал бы на тему о банальности приемов… Но… Не понимаю, какой смысл разыгрывать сверхчеловека? Чего вы этим добьетесь? Интеллектуализм и ирония хороши тогда, когда все взвешено и рассчитано и ты знаешь, что сильнее. В любом ином случае они оборачиваются против того, кто первым пустил их в ход.

— Нападаете вы. Я лишь обороняюсь.

— Опять фраза. Все проще, Варбург. В Париже вы отдавали себе отчет, что дело сложилось не в вашу пользу. Когда Эрлих первым почувствовал, что за Огюстом Птижаном стоят англичане, вы — именно вы! — толкнули его на авантюру.

Париж и Эрлих… Я говорю и вспоминаю — подвал в Булонском лесу, доктора Гаука и Фогеля, загоняющих мне иголки под ногти; собственный истошный крик. Мне было чертовски плохо тогда: Эрлих видел во мне не Огюста Птижана, бедного студента, а эмиссара английской СИС и делал все, чтобы получить признание. Кто из них первым — он или Варбург — затеял комбинацию? Пожалуй, Варбург. Эрлих не был столь уж значительной фигурой в гестапо, чтобы на собственный страх и риск входить в сговор с англичанами… Что же было потом?.. Я дал показания, и Эрлих отвез Одиссея на конспиративную квартиру под присмотр Лотты Больц. Доктора оттяпали мне два искалеченных, гниющих пальца, и Эрлих нянчился со мной, стараясь вылечить и побыстрее включить в игру. Он все продумал и был уверен, что дело выгорит. Для Берлина готовилась версия, что майор Стивенс по кличке “Одиссей” согласен помочь гестапо внедрить своих людей в резиденту-ру: с этой целью ему устроят мнимый побег, а пока дают возможность удостовериться в искренности Эрлиха, утверждающего, что он и Варбург ищут контакта с будущими победителями… Это была тонкая игра с двойным смыслом, в которой Варбург держался чуть поодаль…

— Я жду, — напоминает Варбург — Какую авантюру вы имели в виду, Одиссей?

— С парижской резидентурой СИС. Эрлих раньше вас смекнул, что запутался. Вас не было тогда в квартире, когда пришел Люк и мы побеседовали откровенно. За пять минут до смерти Эрлих изложил на бумаге правду — о вас и о себе.

— Я помню этот документ. Он при вас?

— Нет. Но могу прочесть. У меня, знаете ли, отличная память, и я помню его наизусть… Так вот, в нем говорится следующее я, Карл Эрлих, СС штурмбанфюрер, в здравом уме и твердой памяти, заявляю, что СС-бригаденфюрер Варбург, учитывая обстановку на фронте, склонил меня к измене и сознательно использовал дело резидента СИС Стивенса, чтобы вступить в сговор с врагами империи. Под предлогом скрупулезной разработки резидентуры я по приказу Варбурга сна чала подверг Стивенса допросу третьей степени, а потом, удостоверившись, что он и под пытками не даст правдивых показаний, перевез Стивенса на конспиративную квартиру. Мне и Варбургу было важно знать, что Стивенс, если его арестуют по обвинению в контактах с нами, не назовет наших имен. Получив убедительные тому доказательства я, опять таки с ведома и согласия фон Варбурга, посвятил резидента СИС в детали нашего замысла. С одной стороны, мы, то есть гестапо, должны были в будущем получить от Стивенса третьестепенных сотрудников резидентуры, ликвидация которых доказывала бы руководству РСХА, что фон Варбург и я действительно проводим мероприятие на пользу рейха; с другой — и это было нашей основной задачей — мы тем самым оберегали резидентуру от настоящего разгрома и заручались гарантией, что в случае поражения Германии наши заслуги будут приняты во внимание союзным командованием. По приказу Варбурга я привлек к делу его любовницу, СС-шарфюрера Лизелотту Больц, поручив ей охрану и безопасность Стивенса на конспиративной квартире, и по тому же приказу скомпрометировал штурмфюрера Фогеля, частично раскрывшего наш план и пытавшегося ему противодействовать. Бригаденфюрер фон Варбург через посредство высшего руководителя СС в Париже Кнохена добился, чтобы Фогеля поместили в сумасшедший дом. Идя к цели, мы, то есть я и бригаденфюрер, не останавливались перед препятствиями, и единственное, что нас беспокоило, — вопрос о наличии у Стивенса связи с Лондоном. Я вывез его в бар “Одеон”, где обеспечил возможность созвониться с неким Люком и оповестить последнего об аресте. Тогда же Стивенс дал Люку директиву связаться с Центром и добиться, чтобы Би-би-си в передаче на Париж вставило фразу “Лондонский туман сгустился над Кардиффом”. Эта фраза имела для нас всех двоякое значение. Во-первых, она удостоверяла для меня и фон Варбурга подлинность Стивенса как эмиссара СИС; с другой стороны, она же, по нашей мысли, служила для Центра сигналом, что Стивенс хотя и арестован, но имеет возможность связываться с Лондоном и, следовательно, отыскал в СД надежных друзей. Я пишу этот документ на конспиративной квартире СД в присутствии Стивенса и Люка, приглашенного сюда по приказу Варбурга. Эта встреча организована, дабы мы могли договориться о дальнейшей совместной работе в пользу союзных держав. Я пишу, сознавая, что в будущем не смогу остаться тем, кем был до последнего дня, солдатом рейха, борцом за нацио­нал-социализм. Предлагая Стивенсу свое сотрудничество, я хочу, чтобы и тот, кто был инициатором моего падения, не остался в глазах соплеменников рыцарем и бойцом. Бригаденфюрер фон Варбург — вот имя этого человека. Именно потому вместо обычной подписки я добровольно составил настоящий документ. Дано в Париже… И так далее…

Словно проделав огромную работу, я повожу плечами и стряхиваю усталость. Банкетка скрипит Эта штука непрочна, как спокойствие — мое и Варбурга.

— Ну, и? — тихо говорит Варбург. — Тогда, в машине, я читал этот документ. В нем больше эмоций, чем доказательств.

— Однако это не помешало вам в Париже оценить его и дать подписку о сотрудничестве. Что же касается эмоций, то простим Эрлиху. Он писал, что думал, не предвидя, что через пару минут покончит с собой.

— Он был неврастеником. Совестливым неврастеником с комплексом переоценки личности.

— Вовсе нет. У штурмбанфюрера были крепкие нервы, и, сколько я помню, совесть нимало не мучила его Тут другое. Он, конечно, мог ограничиться обычными фразами и ими закрепить вербовку, но предпочел написать целый трактат. Вы не задумывались, а зачем?

— Мертвый хватает живого?

— Логично, но не слишком. Эрлих в тот миг и не помышлял о смерти. Вам не хватает простоты, Варбург. Почему вы не хотите посмотреть правде в глаза и понять. Эрлих не доверял вам и боялся, что вы уйдете в тень при неудаче, оставив его расплачиваться по общим векселям. Вот он и обезопасил себя, продав СИС вашу благородную шкуру.

— Логично, но не слишком. Эрлих в тот миг и не помышлял о смерти Вам не хватает простоты, Варбург Почему вы не хотите посмотреть правде в глаза и понять: Эрлих не доверял вам и боялся, что вы уйдете в тень при неудаче, оставив его расплачиваться по общим векселям. Вот он и обезопасил себя, продав СИС вашу благородную шкуру.

— Благородная шкура? Очень образно!

— Как умею, — говорю я. — Слушайте, Варбург, вам еще не надоело? Чего ради вы бравируете? Хотите показать, что вам все нипочем?

— Если бы так. Увы, Одиссей, слово арийца, меня всегда беспокоили вопросы, связанные с моей, как вы выразились, благородной шкурой. Но сейчас, не хочу лгать, меня интересует не она, а иная деталь: почему Эрлих покончил с собой?