Непрописные истины воспитания. Избранные статьи - Симон Соловейчик

Есть счастливые люди, которые, кажется, от рождения владеют умением разговаривать с детьми. И откуда-то у них (а не у детей!) берутся бесконечные вопросы, на которые дети почему-то с радостью отвечают. И умеют они каждую беседу превратить в этакое состязание в остроумии – дети охотно вступают в это состязание и готовы вести его без конца. И умеют они подшутить над ребенком так, что тому не обидно вовсе, и он сам может подшутить в ответ – и это не выглядит дерзостью. И есть замечательные рассказчики, которых дети готовы слушать часами.

Ну а если мы ничего этого не умеем? Если и среди товарищей, среди коллег большей частью молчим и вообще считаемся необщительными? Среди сверстников – что ж, не всем блистать в обществе, можно и помолчать. А дома что делать? Со своими детьми?

Выход есть: быть открытыми с детьми. Обычно мы скрываем от них свою взрослую жизнь: не доросли! Или боимся, что она им неинтересна. Тут-то мы и попадаем впросак, обедняем и себя, и детей.

С ребенком можно разговаривать, как со сверстником, чуть ли не с самого его рождения. Сначала дети улавливают только интонацию, потом настроение, потом общий смысл, а потом начинают слушать со вниманием. Заботы того дня, встречи с людьми – все годится, если все открыто, все без хвастовства и все как раздумье: я вовсе не рассказываю тебе в поучительных целях; просто что-то вспомнилось… Самое простое правило таких разговоров – чтобы не было назидания, не было ни тени попрека, желания выставить свою жизнь в качестве образца. Домашняя беседа – это именно беседа, в которой обе стороны выступают как равные. И равные у них права говорить, слушать или прерывать беседу, когда она покажется неинтересной.

Но, кроме своей жизни, есть еще и книги, и газеты, и телепередачи, и кино. О них можно разговаривать часами, возвращаясь вновь и вновь, пока и сами мы не научимся – ради детей – не ограничиваться, говоря о фильме, одним только словом «ничего». И есть еще рассказы детей о школьных делах – третьеклассника так легко вызвать на эти рассказы, если только показать ему, что нам интересно все… Правда, рассказы его бывают бесконечными, нужно огромное терпение, почти мужество, чтобы выслушивать их. Что поделать? Приходится заставлять себя – нужно же человеку…

Есть семьи, где привычка не разговаривать с детьми укоренилась настолько, что в доме царит гнетущая, тяжелая атмосфера: дети в таком доме словно навсегда признаны виноватыми перед родителями. Начинается эта война обычно с невинного на первый взгляд наказания: «Я с тобой не разговариваю, – объявляет мама. – Я на тебя обиделась!» Или еще хуже: «Я тебя не люблю».

В детстве, лет до шести-семи, ничего страшнее такого наказания для ребенка нет: мама меня не любит!

Представим, каково ребенку, с которым не разговаривают демонстративно – порой час, порой день, а со старшими – и месяцами!.. То ли ждут, когда попросит прощения, то ли такое уж неотходчивое сердце у родителей. Мало того что это самое жестокое наказание, это еще и пример дурной: не пройдет и полугода, как дочка объявит маме: «Я с тобой не разговариваю! Я на тебя обиделась!»

Обычно мы прекращаем отношения с ребенком именно тогда, когда он больше всего нуждается в нас, когда у него неприятности: устал, неудачи в школе, совершил серьезный проступок. Его мучит совесть, он хуже ведет себя, дерзит, огрызается – тут-то мы и отворачиваемся от него.

Мы, видите ли, в нем разочаровались! Мы не ожидали, что у нас вырастет такой дурной сын! Мы собирались всю жизнь прожить этакими золотыми медалистами, а тут такой конфуз!

Так уж обычно устроены родители: веселого и благополучного ребенка все любят, а от неудачливого отворачиваются, хотя именно ему больше всего и нужна наша любовь.

Любить хорошего сына можно без душевных затрат; чтобы любить того, кто не радует нас примерным поведением и отличными отметками, надо потрудиться душой. Вот на этот труд нас порой и не хватает.

Отказ в любви – это признание своей слабости: «Я с тобой ничего не могу поделать, я от тебя отказываюсь, живи как хочешь».

Трехлетняя девочка в деревне, когда мама ей так сказала, поднялась и пошла из дому – едва отыскали. Если ты меня не любишь, мама, то что же мне делать дома? Вышла за калитку и пошла себе…

Самые злобные чувства, самые мстительные картины рождаются в сознании ребенка, которому отказали в любви, – и очень редко приходит раскаяние и осознание вины. Иных детей приучили чуть что просить прощения: «Я больше не бу-у-ду» – «Ну хорошо, беги играй». Это уж чистая комедия, роли которой выучены заранее и назубок. И от того, что комедия исполняется много раз в день, ее играют без вдохновения, как попало, небрежно – о каких же чувствах можно говорить! О каком воспитании!

Если налажен и отработан механизм «Проси прощения», то ребенку можно решительно все: потом попросит прощения – и дело кончится. Гордому ребенку просить прощения труднее, это кажется ему унизительным, особенно когда он чувствует, что не виноват (а так чаще всего бывает). Но постепенно и его приучают. Замечательная тренировка в лицемерии!

Как мы приучаем малыша к необходимейшему слову «нельзя», так и нам, родителям, кто-нибудь должен на каждом шагу твердить: нельзя, нельзя, нельзя!

Нельзя упрекать детей, потому что для ребенка каждый упрек – сердечная рана, не заживающая годами, а если ребенок привык к нашим упрекам – то и тем более нет в них смысла.

Нельзя попрекать детей ничем. Будем держать в уме список запрещенных фраз: «Я для тебя все делаю, а ты! Отец старается, а ты? Мы тебя кормим-поим, а ты? Такой большой уже, а ты? Такой здоровый, а ты…»

Нельзя «отказывать в любви», причинять не соразмерное вине страдание.

Скандал – вот почти единственная форма общения детей с родителями в семьях, где полностью разрушен контакт. Скандал – взаимодействие двух людей, которым надо бы разойтись, разбежаться и никогда не встречаться. Но они не всегда могут это сделать. Например потому, что дети еще не выросли, не могут жить самостоятельно, но жить в доме родителей и скандалить с ними целый день – это они уже могут, этому они обучены с детства. Иные дома – настоящая школа скандала, со всеми признаками умелого обучения, с теорией, с примерами, с тренировкой, с упражнениями.

Там, где царит скандал или даже где скандалы вспыхивают время от времени, ни о каком воспитании не может быть речи. И никаких советов дать невозможно: они бесполезны.

Расширяя понятие скандала, я назвал бы этим словом любое применение силы. Скандал возникает не тогда, когда человек сердится, негодует, возмущается – на эти проявления чувств каждый имеет право. Граница между обычным человеческим негодованием и скандалом в том, что негодующий просто проявляет свои чувства, дает им вылиться, а скандалист упорно добивается победы. Если не явно, то тайно, мысленно сжимает он кулак, потом и действительно сжимает кулак, потом готов ударить, потом замахивается, бьет, избивает… Скандалист топчет душу, а два скандалиста, встретившись, задают друг другу душевную трепку. Не все люди получили хорошее воспитание в детстве; речь иных груба, но в скандале не то действует, что слова грубы, а то, что произносятся они без желания найти общий язык.

Многое простительно ребенку: разбитая чашка и выбитое стекло, лень, неаккуратность – простительно или уж, во всяком случае, не ужасно. Разбитая чашка не стоит того, чтобы из-за нее сердиться, а однажды не умывшийся мальчишка вовсе не обязательно станет грязнулей. Все вызывает тревогу, но все можно простить, а иногда и не заметить. Одно, по-моему, непростительно, одно нельзя пропустить без внимания – грубость, особенно первую грубость.

Грубость, сознательное стремление унизить, заносчивый, насмешливый тон – вот что должно вызывать тревогу. Самый легкий способ реагировать – крикнуть в ответ: «Ты как говоришь? Ты с кем разговариваешь? Как ты разговариваешь с матерью? Это тебя в школе так учат разговаривать с матерью?» и т. д. Здесь расчет на то, что сын просто забылся, надо его одернуть. Но беда не в том, что он нагрубил матери, – беда в том, что он вообще, оказывается, способен на грубость! Что ж, он запомнит урок и научится держать себя в руках, он не будет грубить матери и тем более отцу. А учителю? А соседу? А прохожему на улице? А товарищу можно грубить?

Нет, реакция «Ты с кем разговариваешь?» не годится. Ни с кем нельзя разговаривать грубо! Нет такого существа, которому грубить разрешается.

Итак, не пропустим первую грубость. Обычно она появляется в пять-шесть лет. Простое пресечение грубости приводит лишь к внешнему результату, да и то если ребенок растет слабохарактерным или особо хитрым, двуличным. Если же у нас нормальный ребенок с сильным характером, то подавление грубости силой (грубостью же, повышенным тоном или наказанием) результата не даст, кроме разве что родительского удовлетворения. «Я все сделал, я его даже избил». Все сделал – а что получилось? Обычно в ответ пожимают плечами и разводят руками: «Что вы от меня хотите?»