Я — ярость - Делайла Доусон

Она называет это «работой», но Элла умеет проверять историю браузера, так что она в курсе, что мама просто смотрит на продажи «Дрим Виталити», залезает на какой-то форум «Утраченные связи» на древнем сайте под названием «Крейгслист», публикует отстойные мемы и фотографии их замечательной жизни в соцсетях — и это вообще не походит на работу. Элла спросила ее как-то раз, что это за «Утраченные связи», предположив, что мама изменяет отцу. Оказалось, она просто ищет свою лучшую подругу со школы, которая давным-давно исчезла из маминой жизни.

Элла не стала бы ее винить, если б оказалось, что у мамы есть другой мужчина. Наоборот, это ее почти обрадовало бы, ведь роман на стороне означает скорый развод. А значит, больше не будет таких вечеров, как сегодня.

Впрочем, теперь уже ничего не случится. Они в безопасности. Папа до поздней ночи будет заниматься своими делами у себя в «пещере». Элла сдерживает зевок и торопится в свою комнату.

Проснувшись, она смотрит на экран телефона: там все еще открыт быстрый набор.

9

1

Элла думает, что когда-нибудь ей все же придется набрать и последнюю цифру, но сегодня она стирает их, будто прошлой ночи не было.

Мама в кухне, стоит у окна, но едва ли она смотрит на бассейн. Она уже приготовила завтрак и собрала коробочки с ланчами. В маленьком мусорном ведре, где они собирают мусор на вторичную переработку, нет пивных бутылок. Элла думает: а спала ли мама вообще? Она такая красивая, и куда моложе многих мам, но действительно выглядит уставшей. Элла видела на Ютубе пару роликов о макияже и могла бы помочь, но не хочет ранить чувства мамы — особенно после того бреда, который папа наговорил ей про ботокс, и про спа, и про то, что мама должна выглядеть как жена дяди Брайана Марисса, которая боготворит Кардашьян.

— Доброе утро, Элли, — говорит мама с извиняющейся улыбкой.

— Доброе утро, мамзи, — отвечает Элла, радуясь, что они сохранили этот маленький ритуал, который появился, еще когда Элле было меньше лет, чем Бруклин сейчас. — Доброе утро, Бруки.

Когда она садится за стол, мама ставит перед ней стопку блинчиков с сиропом и кружку с растопленным маслом — все как любит Элла. Она почти испытывает вину, что мама, которая вынуждена столько терпеть, находит в себе силы делать что-то приятное. Элла не знает, как выразить это словами, поэтому просто говорит «спасибо».

— Мамочка, ты грустная, — говорит Бруклин (невнятно, потому что во рту у нее кусок блинчика). Элла радуется, что это сказала сестра — ведь от пятилетней девочки это не звучит оскорблением.

— Мне снились плохие сны, — признается мама и улыбается Грустной Маминой Улыбкой.

— И мне! — кричит Бруклин, будто это что-то хорошее.

— И мне, — бормочет Элла. Потому что это правда.

Мама притягивает Бруклин к себе и обнимает (наверное, это очень липко), а потом приглаживает маленькие, еще детские волосики на лбу. Элла только смотрит, ее лицо застывает в некрасивой гримасе. Ей невыносимо, что мама больше не обнимает ее так, — и в то же время Элла сознает, что обязательно отшатнулась бы от подобной попытки вторгнуться в ее личное пространство.

— Всем время от времени снятся плохие сны. — Голос у мамы мягкий, нежный и чуточку глухой. — Просто постарайся думать сегодня о чем-нибудь радостном.

— А можно мы сегодня купим замороженный йогурт, когда будем ехать домой?

Мама вздыхает, предвещая отрицательный ответ.

— Вряд ли, милая. Весь этот сахар для тебя вреден, к тому же ты совсем не берешь себе йогурт, а просто наливаешь в стакан сладкий топпинг.

— А мне нравится йогурт, — не удержавшись, говорит Элла. Конечно, ей вовсе не нужно мамино согласие: она может приехать в магазин в любое время, когда захочется, и купить замороженный йогурт на деньги, которые получила, подрабатывая няней.

Мама встряхивается и выворачивается из цепких объятий Бруклин.

— Может, завтра. А сейчас уже пора в школу.

Они спешат на выход, и мама, хмурясь, смотрит на солнце, а потом нащупывает в сумочке большие солнцезащитные очки. Элла застывает у дверцы своей машины — старой, но респектабельной «Хонды-Цивик». Она в курсе, что ей очень повезло, что у нее есть машина, и что маму, должно быть, тошнило от необходимости возить Эллу в школу (по пятнадцать миль туда и обратно) каждый день в течение полутора лет, пока Элле не исполнилось шестнадцать. И все же сейчас ее бесит, что Бруклин поедет в школу с мамой и они проведут это время вместе, пока Элла будет рулить в гордом одиночестве.

— Ты уверена, что все в порядке? — спрашивает она, придерживая дверцу рукой. Мама улыбается ей, но улыбка выходит фальшивой.

— Конечно, милая. А что не так?

И хотя Элла прекрасно знает, что не так и почему мама не должна, просто не может быть в порядке, — слова застревают в горле. Она просто кивает и садится в машину.

В тот день за обедом происходит самая странная вещь в мире.

Просто драка двух мальчишек. И все же есть в этом что-то… неправильное.

Джордан Стек в самом деле тот еще кретин и все время ввязывается в драки, так что его участие не удивляет. Но Томас Кантон — тощий бестолковый пацан, он даже пару кругов на стадионе не может навернуть, чтобы не начать хрипеть. На уроках он почти всегда молчит, а если говорит, то будто бормочет шепотом. И вот на глазах у Эллы Томас встает, со скрипом отодвигая стул, — и все недоумевают, что же на него нашло, — и бросается на Джордана, как лев на газель или, точнее, как чихуа-хуа на ничего не подозревающего младенца. Это происходит так внезапно, так дико, с такой слепой яростью, что Джордан (который куда крупнее Томаса) падает на пол между столов. Томас наваливается на него сверху, седлает и снова и снова бьет головой о землю. Ребята мгновенно стягиваются к месту драки, они как акулы, почуявшие кровь. Парни орут: «Дерись! Сражайся! Бей в ответ!», а девчонки сначала требуют, а потом уже и умоляют драчунов остановиться. Но драка не прекращается.

Голова Джордана бьется о пол с глухим звуком, будто