Революция, или Как произошел переворот в России - Дмитрий Дубенский

После Нового Года, на короткое время, я уехал в Москву. Там из Первопрестольной шли те же совершенно разговоры, как и в Петрограде.

Торгово-промышленный класс, имевший огромное влияние и значение в Первопрестольной, руководил общественным мнением. Фабриканты, заводчики, получая небывалые прибыли на свои предприятия во время войны, стремились играть и политическую роль в государстве. Их выражение: – «промышленность теперь все», не сходило с языков. Московская пресса – «Русское Слово» (Сытина) {11} и «Утро России» (Рябушинских){12} бойко вели агитацию против Правительства и Царского Села.

Кажется 23-го января в Царском Селе в Александровском дворце{13}, должен был состояться прием иностранных Миссий{14} наших союзников – Англии, Франции, Америки, Италии, собравшихся в Петрограде для обсуждения вопросов, насколько помню, о снабжении Союзных Армий предметами довольствия, по какой-то общей программе и системе.

Был ясный, солнечный морозный день. Александровский дворец пронизывался лучами солнца. Чудные залы блистали своей красотой. Иностранцы собрались в полукруглом нижнем зале.

Каждая группа в своих военных формах стала по государствам, во главе со своим представителем. Я обратил внимание на Великобританского Посла Бьюкенена{15}. Он среднего роста, седоват, с красным, некрасивым лицом, с лысиной, которую зачесывает; через его черный английский мундир протянулась сине-лиловая лента.

Государь вышел в кителе, орденах, в сопровождении Министра Двора графа Фредерикса{16}, Обер-Гофмаршала графа Бенкендорфа{17}, Министра Иностранных Дел Покровского{18} и лиц Своей Свиты. Его Величество обошел всех иностранцев, со многими говорил. Бьюкенен старался держаться как-то напыщенно и гордо и это бросалось в глаза. После приема Государь разрешил фотографу снять общую группу. Его Величество поместился в центре, окруженный Послами и офицерами Союзных Армий. Граф Бенкендорф был недоволен, что Государь снялся в группе. «Очень жаль, что это случилось», сказал он. «Тут далеко не все сочувствуют Государю; достаточно указать на Бьюкенена, чтобы не желать этой группы». Граф Бенкендорф пользовался глубочайшим уважением не только всего Двора, но и всех кто его знал, был выдержанный, спокойный человек и, если он решился высказать такую мысль, хотя и в тесном кругу лиц Свиты, то значит имелись к сему основания. Впрочем, широко известно было, что Посол Англии стоит близко к тем сферам Государственной Думы и Государственного Совета{19}, которые ведут интригу против Государя и желают срочных перемен в Правительстве России.

Прием был короткий; Высочайшего завтрака не было и все присутствовавшие иностранцы скоро уехали из Царского Села.

В последних числах января я был в Царскосельском Александровском дворце, у гувернера Наследника, Жильяра{20} и мы вместе с ним пошли к Цесаревичу. Алексей Николаевич{21} с каким-то кадетом оживленно вел игру у большой игрушечной крепости. Они расставляли солдатиков, палили из пушек и весь их бойкий разговор пестрел современными военными терминами: пулемет, аэроплан, тяжелая артиллерия, окопы и пр. Впрочем, игра скоро кончилась и Наследник с кадетом{22} стали рассматривать какие-то книги. Здесь вошла Великая Княжна Анастасия Николаевна…{23} Вся эта обстановка детских двух комнат Наследника была проста и нисколько не давала представления о том, что тут живет и получает первоначальное воспитание и образование будущий Русский Царь. На стенах висели карты, стояли шкафы с книгами, было несколько столов, стульев, но все это просто, скромно до чрезвычайности.

Алексей Николаевич, говоря со мной, вспоминал нашу с ним беседу, когда он был в поезде с Государем осенью 1915 года на Юге России:

– «Помните, Вы мне сказали, что в Новороссии Екатерина Великая{24}, Потемкин{25} и Суворов{26} крепким узлом завязали Русское влияние и Турецкий Султан навсегда потерял значение в Крыму и южных степях». «Мне это выражение понравилось, и я тогда же сказал об этом Папе. Я всегда Ему говорю, что мне нравится». Затем Наследник стал вспоминать Ставку.

Все это Наследник оживленно говорил и бодро, и весело глядел своими большими, выразительными глазами. Да и вообще Алексей Николаевич имел здоровый и красивый вид. Он постоянно перебегал с одного места на другое. Хромоты не было заметно. Он рассказывал о своих зимних работах в саду, о снежных траншеях и целом ряде своих игр. Пребывание у Алексея Николаевича было приятно, и я с истинным удовольствием беседовал с этим умным, добрым и очень способным Цесаревичем. А насколько спокойна была жизнь детей, особенно младших, настолько трагично и сумрачно шла жизнь Государя и Императрицы в эти дни.

Его Величество ясно понимал все то, что происходило в Петрограде. От Него требовали гласного, торжественного отказа от Самодержавия, передачи власти Государственной Думе и Государственному Совету и превращения их в Парламент с ответственным Министерством. Государь прекрасно сознавал, что это облегчило бы Ему личную жизнь и освободило бы от громадной работы, постоянно лежавшей на Его плечах. Он выиграл бы, успокоилась бы Семья, но Его Величество считал себя не вправе этого сделать, ибо не верил, чтобы это улучшило жизнь России, и вот почему Он отклонял все предложения о реконструкции Государственной власти.

Императрица{27}, которая была посвящена во все дела и жила душой с Мужем, тоже ради интересов России, а не своих личных (семейных и династических), находила нежелательным менять Правление.

Ко всему этому, Государь не допускал возможности начать обсуждение таких важных государственных дел в разгар войны. – «Я не могу допустить, чтобы теперь, когда все мы поглощены борьбою с немцами, можно было поднимать вопрос о преимуществах парламентаризма; с грустью, но должен сказать, что все это хотят совершить не в чистых интересах Родины, а в своих личных и Мне трудно верить в разумность и искренность планов Родзянко{28} и Гучкова{29}, первого – недалекого, но признавшего себя государственным деятелем, второго – авантюриста и явно враждебного мне».

Фронт и Армия сравнительно не беспокоили Государя своим состоянием. Он хорошо знал положение всех войск, ежедневно получая донесения с фронта в Ставке, а при отъезде оттуда Ему все доносил генерал Алексеев{30} по телеграфу и телефону (который был последнее время устроен между Царским и Могилевом), и был поэтому уверен, что в огромной массе Армия спокойна, хорошо устроена, всем снабжена и ожидает боевых операций весной.

Конечно тыл, и в особенности Всероссийский Земский{31} и Городской Союзы{32}, раскинувшие широко и всюду свои органы и ячейки, вели агитацию подобно Прогрессивному блоку Государственной Думы. Однако у Государя была надежда, что серьезных волнений это не внесет в войска. Кой-где начинали сочувствовать «блоку» высшие командные лица, штабы, но самая толща солдатско-офицерская была, по мнению Царя, вне политики. Тем не менее смута шла.

В пояснение сего расскажу случайную встречу мою (в начале февраля) с генералом Александром Михайловичем Крымовым{33}. О нем говорили как о выдающемся боевом начальнике, и имя его пользовалось большим уважением в Ставке. Я помню, как при каком-то сообщении о боях в Карпатах, где была дивизия Крымова, Государь сказал: – «Там этот молодец Крымов, он управится скоро…».

Вот этого-то генерала Крымова, недавно прибывшего в Петроград, я встретил у Начальника Главного Штаба генерала Архангельского{34}. Мы все трое были сослуживцы по Мобилизационному Отделу Генерального Штаба еще до войны и потому говорили откровенно и свободно. Генерал Крымов, большой, полный, в кавказской черной черкеске, с Георгием на груди, ходил по известному круглому кабинету Начальника Главного Штаба и указывал на целый ряд ошибок во внутренней политике, которые, по его мнению, совершил Государь. Он возмущался, негодовал, и когда мы спрашивали его, откуда почерпнуты им сведения о каких-то тайных сношениях Двора с Германией, он отвечал: – «Да так говорят…».

Мы стали разъяснять Крымову и указывать, что многое в его словах преувеличено, извращено и передано в искаженном виде. Наш приятель стал задумываться, меньше возражал и в конце концов сказал: – «Где все это знать у нас в Карпатах…».

Генерал Крымов был человек горячий, неглупый, безусловно порядочный, но увлекающийся.

– «А в Ставке часто бывал Распутин?» – спросил он меня.

– «Да он никогда там не бывал. Все это ложь и клевета».