Драконий ад - Сергей Светов

.

— Это ты меня спас, — спросил я, вспомнив, что видел его на уступе в тот момент, когда ущелье утюжили крылатыми ракетами.

Он не ответил, заворожено глядя на обгорелого лемминга, тушку которого, прокоптив на костре, мне оставил Никита. Я уже привык к тому, что еда бывает неприглядной, и мне показалось странным такое внимание к мертвому зверьку. Еду не надо боготворит, еду не надо оскорблять. Поневоле охотничья философия стала основой моей жизни. Хотя, я помнил еще вкус и запах довоенных яств. Но жизнь быстро научила меня не брезговать ничем, что можно было употребить в пищу. Я был рад всему, что могло хоть немного поддержать угасающую жизнь и дало бы силы для полетов и атак.

Пока Хрон

косился на мои запасы еды, я пытался выяснить, как ему удалось уничтожить ракету. Он предложил мне сделку: ответ на лемминга. Я подумал, что если поползать по разбомбленной излучине реки, то я могу найти себе пропитание. Видимо, божество не привыкло само искать пищу, поэтому питалось подаянием. После лекарства в голове звенело, и я не расслышал ответ.

Хрон

повторил: «Стрела, летящая в тебя, в любой момент времени занимает всего лишь одно положение — и потому она не движется. Сумма «покоев» не дает движения. Если летящая стрела не летит в каждое отдельное мгновение, то она находится в покое всегда, то есть не движется, и ты можешь делать с ней все, что хочешь».

Я задумался и, вспомнив старика Зенона, о котором мне рассказал дракон, расхохотался, держась за бок со сломанным ребром. Проклятая трещина в кости, ох, как больно! Божество, знающее философские притчи и изъясняющееся как заправский физик, вывело меня из ступора отчаянья.

«Ты моя галлюцинация!» — сказал я тени, которая медленно подбиралась к тушке лемминга.

«Я — галлюцинация вашего мира» — сказал Хрон

и стал вгрызаться бесплотными зубами в обугленное тельце зверька. Потом вгляделся в надвигающийся снизу из долины туман и продолжил. — «И весь мир — моя галлюцинация. Выдумка мерцающего божества».

Он облизнулся и принялся деловито обсасывать косточки лемминга, ворча о недостатках белкового питания. Я с ужасом наблюдал за ним. Он почувствовал мой взгляд и осклабился.

«Твое время еще не пришло — подмигнул мне карлик, и быстро подошел к изуродованной ноге. — Аджа

Экапад

— сводный брат Шивы, одноногий козел, похожий на молнию, однажды мне сказал — не бойся драконов. Их можно победить, они глупы, надменны и пугливы. Опасайся тех, кто носит их в голове. Даже он не ведал, как убить человека, в котором живет дракон».

Я ответил, что очень просто — надо дать ему истечь кровью посреди выжженного плато. Или оставить умирать от холода и голода без надежды на то, что хоть кто-нибудь придет на помощь. И если учесть, что осколок в моей ноге находится около артерии, то даже Время не сможет меня излечить.

Хрон

, выругался, что-то прошептал и с усилием выдрал железку, величиной с палец, из ноги. Тут же хлынула кровь, забрызгав поросшие мхом камни. Мне стало дурно, и перед глазами залетали белые мушки. Только через некоторое время я понял, что это снег. Метель сменила туман на снежный заряд. Я уже с трудом различал карлика, который колдовал над моей ногой. Его силуэт стал медленно удаляться, а тело мое все росло и росло, пока не заполнило собой половину мира, но как мне показалось перед забытьем, это мое сознание проваливалось в глубокую кроличью нору. Я застонал и заскреб от раскаленных игл боли по земле и мне опять попался под руку выщербленный камень моего дракона, который я выронил, потеряв силы. Я пытался бросить его в маленького инквизитора, но не мог. Мир запорошило ледяной крупой. Днем наступила ночь.

***

— Что-то ты, как барышня, всякий раз в обморок грохаешься?

Хрон

сидел на корточках и пытался приладить камень с заключенным в него драконом мне на грудь. Камень, словно раскаленный уголь, обжигал меня даже сквозь две куртки. Я непроизвольно опять скинул его на землю.

— Вот ведь шалопай какой, ты пойми, сейчас тебя может спасти только чудо или твой дракон. Не буду же я с тобой вечно нянькаться! — Хрон

встал и, замерцав, исчез.

Камень быстро пульсировал, постепенно входя в резонанс с биением моего сердца. Замедляя стремительный стук, отдававшийся эхом в висках, сердце екнуло и начало биться ровнее.

Я полежал еще немного, прислушиваясь к ощущениям, и все никак не мог понять, жив я или мертв. Организм сопротивлялся дракону, который вливал в него жизненную силу и постепенно накачивал ненавистью и злобой. На мои вопросы дракон не отвечал. Сознание, жившее, как мне казалось, отдельно от тела, отчаянно боролось за выживание. Битва с драконом, который собирался полностью поработить меня, пока я беспомощен, была жестока. Наблюдая за этим безобразием из подсознания, моя душа радовалась каждому удачному выпаду сознания и огорчалась, когда дракон брал верх. Так, выдерживая на своей территории бои местного значения, я провалялся до вечера.

Когда невидимое сквозь пелену облаков солнце закатилось за горную гряду, я понял, что буду жить. Правда, стану драконом-человеком, как полковник. Ну что же. Подсознание у меня обширное. В нем много уютных уголков, где журчат ручьи и цветут на террасах, поднимающихся к вершинам холмов, целебные травы. Если дракону будет угодно, то он позовет меня. А я устал. Ужас и страх войны, да и вся моя жизнь среди людей были для меня нескончаемой пыткой. И, наверное, впервые за последние двадцать лет, я испытал приступ счастья. Я бегал по лугам подсознания, купался в чистых озерах моих размышлений, и мне не было дела до окружающего эту бренную оболочку мира. Да пусть хоть все провалится в тартарары, мне не будет ни холодно, ни жарко. Желанное одиночество, рай для истерзанной драконом и людьми души, подарило мне счастье.

***

Если кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь видел благодарного дракона, то он может считать, что прожил жизнь не зря, и ему крупно повезло. Дракон, полностью овладев моим телом, начал действовать. Наверное, только люди могут страдать и находить в этом источник радости и вдохновения. У драконов — во все времена — первоисточником и движителем была месть.

Дракон в первую голову дал себе клятву, что он разрушит этот ненавистный мир и расквитается с врагами в шрастре

. Я полюбопытствовал, как ему это удастся сделать, но он проигнорировал вопрос и, как и было им давным-давно обещано, утопил меня в омуте не пролившихся слез. Пуская пузыри, я барахтался в соленой воде и мечтал о пляже с золотым песком, освещенным низким закатным солнцем. Но моей реальностью были лишь болотистые берега и осока, режущая в кровь мою душу.