Мой папа - мальчик - Елена Ожич

— Даже если это и так, — произнесла она слабым голосом, — я всё равно требую доказательств.

Папа достал из кармана обручальное кольцо.

— Это и Мишка тебе дать мог.

Папа показал ей паспорт.

— Да Борис дома его бросает где попало.

Папа подумал и достал из шкафа альбом со старыми фотографиями. Нашёл одну свою, где ему было лет двенадцать, и показал её маме, усевшись на пол рядом с диваном.

— Посмотри, Наташенька. Ну это же я, только маленький. Видишь?

Мама заплакала, прижала к себе папину голову и сказала:

— Борька-Борька, что же это за ерунда такая? Как тебя так угораздило? Как же мы жить-то теперь будем?

— Да нормально будем мы жить, — сказал я. — Как люди.

Мама поцеловала папу в макушку и сказала:

— А что ещё нам остаётся?

В этот же день папа, как смог, починил табуретку и ввернул недостающие лампочки. Позвонил декану, попросил отпуск. Извинился за прогулы. Сбегал в магазин за цветами. Вымыл посуду после ужина. Ночевал он снова в моей комнате, на этот раз спальник я ему уступил. Мы немного пошушукались и запланировали на следующее лето большой семейный поход в горы. Папа обещал научить рубить дрова и разводить костёр одной спичкой. Ну и про гвозди, само собой, разговор тоже был.

Утром мама взяла отгул, и мы всей семьёй, чего уже года три не случалось, пошли в кино. В кино я видел, как в темноте папа украдкой поцеловал маме руку. Мама смутилась, улыбнулась и закрыла улыбку рукою. Когда мы шли обратно, папа держал маму за руку. Со стороны это выглядело так, как будто не очень маленький мальчик никак не может оторваться от мамочки. Но я-то знал, я видел, что за руку её ведёт вполне взрослый мужчина.

Я подошёл к нему с другого бока, дёрнул за рубашку и сказал:

— Да ты никак растёшь, старик. Точно, растёшь.

И показал ему большой палец.

Глава 9

О жизни двух мужчин в дикой природе

1 сентября вместе со мной на школьную линейку пошёл мой папа — мой настоящий взрослый папа. Он мог бы, конечно, и не ходить: всё-таки пятый класс — это вам не первый, но я так захотел. Я хотел, чтобы все мои друзья, которые были свидетелями того странного папиного превращения на моём дне рождения, увидели, что мой папа снова стал таким, каким был — большим, серьёзным, высоким, а не тем испуганным бестолковым мальчишкой, каким они видели его перед самыми каникулами. Что у нас снова всё нормально. Что мы стали сильно походить друг на друга за это лето — оба худые и загорелые и очень вытянулись: я на полголовы, а папа так вырос, получается, на целую жизнь. И я как будто прожил эту жизнь вместе с папой. Он мне так однажды и сказал:

— Мишка, ты даже не представляешь, какой шанс тебе выпал…

— Какой, пап?

— Да твой родитель проживает добрую часть своей жизни у тебя на глазах! Вчера он был мальчиком, сегодня — вьюноша, а завтра — молодой мужчина в полном расцвете сил! Ну скажи, кто-нибудь может похвастаться тем, что видел своего отца молодым?

— Да разве этим похвастаешься, пап… Никто же не поверит, если расскажешь.

А вообще, каникулы у нас получились прямо-таки выдающиеся. Нет, сначала мы никуда не собирались. После того как папа наконец собрался с духом и объяснился с мамой, мы решили никуда больше не сбегать и отсидеться дома. Папа, конечно, порывался уехать куда-нибудь — хотя бы к Симычу в Чудово, но мама сказала, что ей спокойнее, когда мы все дома.

Когда папа перечинил все табуретки в доме и все мои игрушки, он даже решил затеять ремонт — мол, давно не делали, на работу ему ходить не надо, так хоть какая-нибудь будет от него польза.

Но мама и этот замысел пресекла:

— Вот ещё! По официальной версии, наш папа гостит в Чесоткине у своих родителей и помогает им перестраивать дачный домик. А к нам приехал на каникулы мой племянник Борис, сын моей сестры Ольги, если кто спросит. Соседи ещё решат, чего доброго, что я решила детей поэксплуатировать в их законные каникулы. Кстати, тебя тут Склочнева похвалила, сказала: «Ваш племянник вроде Мишкин ровесник, а так ведёт себя по-взрослому, вежливый такой, по хозяйству помогает и сломя голову, как Мишка, не мчится, не разбирая дороги. Так посмотришь — вроде мальчишка… А послушаешь — рассуждает как взрослый».

Да, — тут мама немножко призадумалась, — странное дело: Борь, когда ты прежним был, у меня частенько такое ощущение бывало, что будто у меня не один ребёнок, а два.

А сейчас — как будто вы оба у меня скоро в старичков превратитесь — всё сидите, думу думаете, какое-нибудь дело делаете…

— Когда это я вёл себя, как ребёнок? — всполошился папа.

— Как когда? Да почти всегда! За полночь тебя от компьютера отгони, утром тебя разбуди, галстучек тебе найди, а ты ещё бегаешь и кричишь: «Где моя флэшка? Где мой титульный лист?»

— Ну ладно, ладно… — смутился папа. — Важная конференция тогда была, межвузовская.

Соседка Склочнева чуть нас с папой не рассекретила. Однажды мы с мамой столкнулись с ней в магазине.

— Что-то ваш племянник, Наталья Ивановна, как-то чересчур уж заметно в рост пошёл… — сказала Склочнева, взяв маму за рукав курточки.

— Так кормлю я его хорошо, Ираида Варсонофьевна! — мама попыталась отшутиться. — Вон продуктов набрали сколько! У Борьки, видимо, какая-то ускоренная акселерация началась, самый возраст!

— Какая-то она слишком ускоренная, — подозрительно прищурилась Склочнева. — Ещё вчера брючины гармошкой над ботинками складывались, а вчера гляжу — тю! — уже носки видать наполовину. И усишки пробиваются, не рановато ли? У Мишки вон на усы и намёка ещё нет…

Я почесал пальцем верхнюю губу — действительно, даже пушка ещё нет, а у папы уже над губой потемнело.

— Ой, Ираида Варсонофьевна, да это он в своих родителей такой ранний! — засмеялась мама.

— А ведь это не шутка, — сказала мама, когда мы вышли из поля зрения соседки, — заметила Склочнева, значит, заметят и другие. А вдруг он как в рост у нас сейчас пойдёт да начнёт в день по году прибавлять… Даже не знаю, что и делать. Может, вас куда-нибудь отправить на лето? А куда? К бабушке нельзя, в загородный лагерь тоже, у тёти Оли места для вас двоих нет…

— Может, всё-таки к Симычу? — спросил я дома в надежде, что нас уже вполне законно отправят к нему в Чудово, и я — целое лето! — буду жить под одной крышей с Марусей Орликовой…

— Ну нет, — возразила мама, — он пожилой человек, да вы его замучаете! Там связь плохая, я здесь измучаюсь! Нет, к тому же это неудобно — навязывать малознакомым людям свои проблемы…

— А я бы поехал, — сказал вдруг папа, — может, на баяне научился бы играть…

— Борь, ну придумай что-нибудь, — попросила мама, — ты же умный у меня.

— А мы с Мишкой в экспедицию поедем на всё лето, под видом трудных подростков, — ответил папа.

— В какую ещё экспедицию? — ещё больше заволновалась мама.

— А помнишь Джунгарова и Шишкина?

— Это с истфака которые? Один бородатый такой, а другой хохмач ещё страшный…

— Обижаешь, мать! — обиделся за своих друзей папа. — Один — доцент, хохмач уже профессор. Всё лето будут копать на Заячьей Заимке курганы сакских скифов…

И тут я навострил свои уши — это вам не скелетик динозавра из коробочки выковыривать! Это настоящие раскопки, а там тебе и стрелы могут быть, и луки, и, возможно, даже самое настоящее скифское золото! Целое лето на раскопках вместе с отцом! Да это же мечта, а не каникулы!

— Мамочка, ну пожалуйста! Ну, отпусти нас! Ну, миленькая. — Я обхватил её руками за плечи, как, наверное, уже лет сто не обнимал, и стал начмокивать её в макушку, вкусно пахнущую духами и шампунем.

— Но почему под видом трудных подростков? — недоумевала мама.

— Не знаю, как сейчас, — ответил папа, — но раньше была такая практика — отправлять на раскопки вместе со студентами ещё и трудных подростков. Ты знаешь, действенная была мера — к концу сезона уже совсем другие люди.

— Ты ездил на раскопки? — Тут уже удивился я. — И ничего об этом не рассказывал? Ну, папка…

— Да всего-то пару раз и съездил, ещё студентом, за компанию с Джунгаровым и Шишкиным. А потом работать начал, женился, кандидатская, ты родился — так и ушла эта романтика из моей жизни. Ну так что, дорогая, отпускаешь нас?

Мама не очень уверенно кивнула и сказала:

— Но за Мишку ты отвечаешь головой! И не дай бог с вами опять приключится какая-нибудь жаба-раба!

А папа подмигнул мне и сказал:

— Зуб даю.

— Голову, Боря, голову.

Джунгаров и Шишкин выслушали нас с папой, когда мы заявились к ним в институт, внимательно, но скептически. Сначала они, конечно, в моём нынешнем папе своего друга не узнавали, но он им столько интересного напомнил из их прошлой жизни: кто с какой девушкой встречался и кто в какой общаге куролесил, что потом признали.