Рыцарь зеркального отражения - Николай Герасимов

Лучше. И это произошло.

Вообще это, как всплеск. Яркие краски стекают по обратной стороне зрачка, и тогда кажется, что глазное яблоко – это сочный фрукт. Слюна перемешивается с желудочным соком, начинает тянуть живот, а потом резкий удар крови по венам и все уходит из-под контроля. Есть только руки и непонятный мне инстинкт вирт-манипуляций. Сознание в эти мгновения находится где-то в бэкграунде. В стороне от хитросплетений импульсивных актов воли, оно лишь бесстрастно наблюдает за происходящим. Я оторвал одну из лопастей мельницы, скрутил ее в конус и вытянул по вектору в небо. Острый угол пронзил небосвод и разорвал сине-желтое покрывало ночи. Основание конуса я разделил на две части, одна из которых лентой Мебиуса скручивалась в ползучую змею. Животное тотчас же стало издавать шипящие звуки и высовывать язык. Другая часть предназначалась для острых, как нож, блесток. В несколько движений мне удалось разорвать материю на сотни мельчайших частей и подбросить их вверх. Свет от тускнеющих звезд отразился с многократным усилием. Желтые прямые вспыхнули холодным январским морозом. Они стали заполнять Вирт-пространство в геометрической прогрессии. Змея не подпускала противника к тому, что было раньше мельницей. Я не видел Стэна. Но от чего-то мне казалось, что он был напуган. И почему-то мне хотелось видеть этот испуг и в глазах зрителей. Я был счастлив. И это было двадцать минут.

***

Мы были в комнате Максима. Здесь было очень душно и тесно. Всё завалено бесчисленным количеством вещей. В отличие от просторной комнаты Полины, комната Максима была заполнена различным хламом – от книг и журналов до коробок со спичками и плотной упаковочной бумагой. Свет в комнате практически отсутствовал. Книги Максим складывал в пять стопок напротив занавешенного окна. «Как же он их достаёт», – подумал я тогда. Возле левой стены лежал голый матрас, на котором располагалась простыня – белый невзрачный комок ткани. Голые стены были исписаны лозунгами и выдержками из книг.

Маленькие дружины – это объединения детей, настолько утонченных в области хорошего тона, как может быть утончённым только лучшее общество в Париже и Лондоне.

Любовь к грязи – это необходимый импульс, чтобы вовлечь детей в Маленькие орды, помочь им весело преодолевать отвращение, связанное с грязными работами, и открыть в «свинской карьере» широкое поле трудовой славы и единого человеколюбия…

– Это Фурье, – гордо произнёс Максим, поймав мой взгляд. – Он был очень умён.

– Не сомневаюсь, – пожал плечами. – Зачем мы здесь?

– Мы здесь за тем, чтобы начать твоё обучение, – ответил он и опустил свою руку мне на плечо. – Теперь мы вместе. И ты должен кое-чему научится, чтобы…

– Чтобы спать со мной, – услышал я голос Полины.

– Полина, ты не могла бы… – Максим злится очень медленно, наверное, поэтому Полина позволяет себе такие шалости.

– Хорошо-хорошо, – ответил он. – Я просто проходила мимо и услышала. Больше не буду, мальчики, обещаю…

Максим тяжело вздохнул и уверенно посмотрел на меня.

– Ты хочешь быть с нами?

– Да, – машинально ответил я.

– Ты согласен с тем, что мы должны друг другу помогать, – его голос звучал, подобно натянутой тетиве.

– Да.

– И ты, наверное, также согласен, что для необходимой помощи ты должен нас больше понимать, – Максим отчего-то нервничал.

– Вероятно, – сказал я и прочитал на одной из стен надпись: «Кто, если не ты?»

– Вот и отлично, – ответил Максим и громко хлопнул в ладоши. Тревога исчезла, будто её и не было совсем. – Можешь пока осмотреться, а я подберу для тебя первое, с чем ты должен ознакомиться.

Максим подошёл к стопкам книг, встал на одно колено и, уставившись на корешки, стал о чём-то думать. Мне не хотелось его отвлекать, а ещё больше не хотелось потерять возможность получше ознакомиться с его комнатой. Как и в комнате Полины, на полу стояла настольная лампа. Рядом с матрасом лежала отдельная стопка книг. Я подошёл к ней и стал рассматривать обложки. Достоевский, Толстой, Сервантес, Шекспир…

– Максим, можно мне что-нибудь почитать художественное?

– Смотря что, – вид его был озадачен. – Что тебя заинтересовало?

– Вот это, – я показал на всю стопку книг. – Можно?

– Нет, – сухо ответил он.

– Почему?

– Большинство из них только считается чем-то гениальным, а на самом деле – бацилла. Читаешь и чувствуешь, что силы уходят, это как болезнь. А нам нужны силы, понимаешь? Силы!

– Неужели ничего из этого не пригодно для меня? – я был расстроен. Мне хотелось развлечь себя сюжетом. За последние дни моя жизнь сама стала, как книга. Жить в книге было тяжело. Быть может, сюжет, который расскажет мне автор, отвлечёт меня? Я был в смятении. С большой надеждой смотрел на Максима.

– Разве что эта, – ответил он и протянул мне книгу Сервантеса. – «Дон Кихот». Я ничего в нём не понял. Некоторые моменты смешные, некоторые – грустные. В целом сойдёт для чтения на ночь.

Я крепко схватил книгу и с жаром прижал её к себе.

– Про это не забудь! – Максим вручил мне ещё несколько томов какого-то собрания сочинений. – Читай внимательно.

– Хорошо, Максим.

Ещё через минуту я оказался в коридоре. Дверь моментально захлопнулась. Теплый ветер нёс запах вечерних приготовлений. Тусклый свет за дверью грел, подобному человеческому теплу. Мне хотелось как можно скорее отойти от захлопнувшейся двери. Она мне была неприятна. Звук. На кухне было слышно, как Полина раскладывает еду по тарелкам.

– Пора ужинать!

Я счастливо улыбнулся и прямо с книгами шагнул в сторону кухни. Там всё хорошо.

***

Совершенно не помню, почему я согласился. Странное чувство, охватившее меня в тот момент, заставило моё «Я» отказаться от попытки подумать над всем случившимся. Мне хотелось сделать приятное этому человеку – единственное, что сопровождало меня в минуту поступка. Войдя в эту комнату, я ощущал невыносимую тяжесть долга перед Максимом. Согласившись, я избавился от неминуемого страдания и отдался воле другого человека. Это произошло так легко.

– Ты согласен с тем, что мы должны друг другу помогать?

– Да.

– Ты согласен с тем, что мы должны друг другу помогать?

– Да.

Это так легко и просто. Слово «да» сорвалось с моих губ, и я стал свободен от долга и несвободен от Максима.

***

Одна мысль. Одна только мысль, что я смогу встать по ту сторону развернувшегося сюжета давала мне силы. Процесс чтения – это процесс твоей жизни по сторону текста. За текстом можно спрятаться. Я радовался этому. Я прекрасно понимал, что то, что я буду читать – это моя жизнь в образах, созданных автором. Но то, во что превратилась моя жизнь – в текст, в сюжет – волновало меня. Отчего-то я был уверен, что за словами в книге лежит моя реальная жизнь, трезвая и очищенная от рассеянности и безумия. Я прекрасно понимал, что по своей внутренней конституции я очень далёк от намеченной мной ясности мыслей. Но мыслить ясно очень хотелось. Я только не понимал, почему я не могу быть из тех, которые могут… Я просто хотел быть, но не мог.

***

Острие копья в моём предплечье. Как же это больно! Никогда не было так больно. Странно, болит только один фрагмент твоего тела, а кажется, будто в агонии страданий весь окружающий тебя мир. Как же больно! Почему проезжающие мимо крестьяне не хотят видеть своей боли. Моей боли. Нашей боли? Солнце печёт голову. Это просто что-то невозможное.

– Сеньор, вы же хотите нам помочь? – спросил меня молодой парень, отдалённо напоминающий Максима. – Тогда прочитайте вот это! – продолжил он, не дождавшись моего ответа и стал совать мне в нос переплёт книги.

– Мне больно!! И тебе больно! – кричал я.

– Прочитайте! Вам станет легче! Прочитайте!! – продолжал человек. – Вы просто не стараетесь

– Что там?! Посмотри, откуда это копьё? Мне больно! Тебе больно!

– Там нет никакого копья, сеньор, – ответил он. – Прочитайте, прочитайте, хватит лениться!

***

Звук, звон, страх, вспышка. Так заканчивается мой еженощный кошмар. Смутные силуэты, фигуры размытых, как вода и дождь, много капель и одна, потом, снова. Я в ужасе открываю глаза. Сердце замерло. Ничего не видно. Мягкие руки Полины снова сживают мою голову.

– Я снова, – пытаюсь прохрипеть. – Я снова был там.

– Не волнуйся, – уверенно говорит Полина. – Тебе станет легче, надо потерпеть.

– Что потерпеть? – её голос приводит моё сердце в движение. – Ничего не проходит. Снова это мычание. Я не могу так.

– Ты сильный. У тебя всё получится.

– Оно не проходит, Полина! Оно не проходит!

– Ну что с тобой делать? – ласково произносит она и расслабляет захват.

Мы лежим молча. Я чувствую, как что-то тяжелое оседает в моём горле. Пищевод сдавлен. Сложно дышать.