Булавинские хроники. Жизнь в удивительной деревне - Вера Перминова

В конце концов мы пришли к выводу, что «нынешняя молодежь не умеет топить черные бани», и переделали баню на белую – поставили печку. С тех пор, тьфу-тьфу-тьфу, пожаров не было.

Две наши нынешние бани. Слева – та, с верандой, которая дважды горела у нашего старшего сына Мити и была переделана под «белую» топку. Справа – новая, только что построенная под традиционную «черную» топку, то есть без печной трубы. Дым при такой топке выходит прямо в парную. Перед тем как идти париться, надо проветривать. Мы такую баню любим больше.

Зато был пожар в такой же бане у нашего соседа и родственника Моркунова, причем прямо в тот момент, когда он там мылся со своим приятелем. Тоже, видимо, затлели доски от того, что печку слишком сильно топили. Почуяв дым, Моркунов сказал своему напарнику: «Толян, горим, кажется! Давай вылезем, зальем!» На что невозмутимый Толян ответил: «Да куда бежать-то? Вот домоемся и зальем!» Еле удалось уговорить его сдвинуться с места.

Так что такие деревенские строения горят не только у нас. Пожары – частое явление при деревенском качестве строительства.

История об ужасном пожаре

Но один пожар в нашей деревне был действительно ужасным. Он произошел, по-моему, на второй год нашей жизни в Булавино.

На самом берегу стоял маленький дом, в котором жила баба Оля со своим сорокалетним сыном. О бабе Оле и ее попытках заготовить дрова я рассказывала в самом начале. Нас всегда удивляло, что сын ей совершенно не помогал – всегда сидел на крыльце, глядя на проходящих очень неприятным, угрюмым взглядом, ни на какие «Здравствуйте!» и «Добрый день!» никогда не отвечал. Нам мама тогда даже велела ходить к озеру другой дорогой, а то сидит странный, мрачный тип, все время молчит, ничего не делает – черт его знает, о чем он думает!

И вот потом выяснилось, что этот человек действительно был сумасшедшим. Спятил он, как говорили, от длительного пьянства, а может, и с самого рождения был такой. Он несколько раз лежал в психушке, но каждый раз его признавали социально неопасным и выпускали.

Сумасшествие у него было особого рода. У него в доме висели часы с кукушкой, с которыми он разговаривал. И эти часы иногда отдавали ему команды. Он их очень слушался и даже сам иногда спрашивал, что делать. Люди говорят, что слышали, например, как он спрашивал у часов: «Хотите, я мать убью?», но часы ему такого не велели. А велели они ему другое.

Однажды, когда баба Оля уехала в город по каким-то своим делам, часы велели ему поджечь дом. Он принес керосин, разлил по полу и поджег. Сам остался в доме. Дом вспыхнул, как свечка. Когда деревенские сбежались, было уже ясно, что его не погасить. Никто и не пытался. Рядом стоял дом Пал Саныча, ветер дул в его сторону, нес искры, и все боялись, что займется крыша Пал Саныча. Она уже дымилась. Люди выстроились в цепочку до озера и бегом передавали друг другу ведра с водой, а Пал Саныч сидел на крыше и поливал из этих ведер, сколько успевал, свою кровлю. Люди съехались помогать со всего озера – туристы, рыбаки, жители соседних деревень. Горящий дом стоял на самом берегу и был виден за несколько километров. В результате дом Пал Саныча удалось отстоять, к вечеру ветер стих и стало легче.

Мои родители тоже, как и все, прибежали на пожар. Отец спросил: «Где баба Оля?» Отвечают: «В городе». – «А где ее сын?» – «Нету нигде. Наверное, в доме остался».

Ну, мой отец и полез в дом проверить – жар еще не был очень сильным. Вошел – там дым, и в дыму сидит этот тип. Отец ему: «Выходи, сгоришь!» А тот не ответил, убежал глубже в комнату. Отец за ним, тот увернулся и выскочил на крыльцо. Отец тоже вышел. И тут вся толпа начала на него кричать: «Ты зачем, Николай, его вытащил? Пусть бы он сгорел, сумасшедший дурак! Теперь он еще и нас подожжет!» Правда, кидать его в огонь обратно не стали, дали отойти и сесть смирно поодаль.

Уже через несколько лет нам рассказали другую жуткую историю, из которой я поняла, что виновника-поджигателя вообще-то могли и затолкать обратно в горящий дом.

В этой истории тоже фигурировал пожар, произошедший много лет назад в деревне Яблоневке, расположенной на противоположном берегу.

Пожар случился летом, в страшную сушь, когда вся деревня была на покосе. Виновата была одна бабка, почему-то оставшаяся дома и вздумавшая ставить самовар. Что-то она там сделала не так, отчего вспыхнула солома, а от соломы огонь пошел на ее дом, и так как был сильный ветер, то пламя перекинулось и на другие дома. Сгорела вся деревня, потому что, пока люди бежали с сенокоса, разгорелось так, что тушить было без толку.

Так вот, ту бабку деревенские кинули в огонь. Во всяком случае, в этом их обвиняло поголовно все население округи, хотя следователь вынес вердикт: «Сама с горя прыгнула». Однако ртов людям, как известно, не заткнешь, и жуткая история до сих пор пересказывается на берегах озера именно в самом кошмарном варианте.

Но нашего сумасшедшего никто не тронул – он так и просидел в сторонке до вечера, пока догорал его дом.

Вечером вернулась баба Оля. Она вошла в деревню с другой стороны, и там ей кто-то сказал про случившееся несчастье. Я помню, как она шла с того края деревни и дико, по-звериному, выла в голос. Стояла гробовая тишина, все попрятались, и только она брела по пыльной дороге, и висел в воздухе этот чудовищный вой.

Потом я видела, как она сидела рядом со своим сумасшедшим сыном у пожарища и тихо плакала.

Поздно ночью приехала каким-то образом пробравшаяся через болота пожарная машина, видно, ее вызвал кто-то с другого берега озера, где была телефонная связь. Машина опустила в озеро длинную кишку и залила остатки дымящихся головешек.

На машине прибыли два милиционера. Они связали сумасшедшего, запихнули его куда-то в недра пожарной машины и увезли в город. Баба Оля оставалась в деревне еще несколько дней, продала свою полуразвалившуюся баньку за десять рублей, да еще моя мама дала ей сколько-то денег, да соседки дали на дорогу еды.

А потом она ушла куда-то по дороге на Криново, говорят, в какую-то деревню, где у нее была дальняя родня.

Через некоторое время приехал следователь, и все давали показания, что, мол, да, это был поджог, сильно пахло керосином. Сына бабы Оли судили, признали невменяемым и заперли опять в сумасшедший дом.

Конец этой истории стал нам известен через несколько лет, и был он еще более ужасным. Поджигатель сидел-сидел в психушке, а потом его снова выпустили. Он разыскал свою мать, которая к тому времени поселилась где-то в маленькой комнатке, куда ее пустили из милости. Мать его приняла и впустила к себе. В ту же ночь он ее и убил. Его опять схватили и запихнули в сумасшедший дом, на этот раз до конца жизни.