Разведчики-нелегалы СССР и России - Николай Шварёв

Тот факт, что британскому правительству потребовалось целых два месяца для того, чтобы сообщить об исчезновении Филби, и что о нем было объявлено не раньше начала июня, когда стало известно, что он находится в Москве, способствовал появлению многочисленных гипотез о маршруте его побега. Вероятно, самая правильная версия лежит на поверхности. В ночь на 23 января 1963 года в бейрутской гавани находилось советское грузовое судно, которому понадобилось не менее пяти дней, чтобы добраться до ближайшего советского порта на Черном море.

Итак, представьте себе Черное море, разгар зимы, пять часов утра, небольшой пограничный пост. Стол, несколько стульев, печка, которая топится углем. На печке кипит чайник, в воздухе плавает табачный дым. Филби ждут три или четыре милиционера и сотрудник госбезопасности, знающий английский язык. Его специально прислали из Москвы, чтобы встретить Кима Филби.

По завершении формальностей Филби извинился за свое прибытие. Сказал, что хотел остаться на Западе и продолжать работу, но попал в слишком затруднительное положение. Коллега из Москвы заметил, что Филби несколько волнуется. Он положил руку на плечо Филби и произнес следующее: «Ким, ваша миссия закончена. В нашей службе существует правило: как только тобой начинают интересоваться спецслужбы — это начало конца. Нам известно, что британская контрразведка заинтересовалась вами в 1951 году. А сейчас год 1963-й — прошло 12 лет. Дорогой Ким, за что же вы извиняетесь?»

По прибытии в Москву Филби начал излагать свои воспоминания и эмоции на бумаге. На это у него ушло что-то около трёх лет. Но потом, примерно году в 1967-м, положение изменилось. Ким вспоминает:

«Зарплату я получал регулярно, как и прежде, но работы становилось все меньше. Создавалось впечатление, что в КГБ не представляют, каковы мои потенциальные возможности. Я почувствовал разочарование, впал в депрессию, ужасно пил и, что еще хуже, начал сомневаться, правильно ли я поступил. Видите ли, я никогда ничего не принимал на веру».

«…Благотворно повлияла на меня встреча с Грэмом Грином, произошедшая несколько лет назад. Впервые за долгие годы нашей дружбы мы смогли откровенно говорить друг с другом. Обсудили вопрос о сомнениях, имевший такое большое значение для нас обоих. О тех сомнениях, которые беспрестанно испытывали мы оба: он — как католик, я — как коммунист.

Пытаясь преодолеть это состояние, я начал путешествовать. Объехал весь Советский Союз, но мне не стало легче. Не знаю, как долго продолжались бы мои сомнения и депрессия, если бы в 1970 году все не начало меняться в лучшую сторону: я встретил женщину, которую ждал всю жизнь, — я встретил Руфу».

Досужие журналисты часто спрашивали Филби: «Когда вас завербовали русские? Расскажите о кембриджской шпионской группе?

Филби: «Кембриджской группы не существовало. Это чепуха, выдуманная журналистами и авторами книг о шпионах. Я начал работать с русскими не в Кембридже. То же самое следует сказать о Бёрджессе и Бланте. В отношении Маклейна я точно не знаю, но сомневаюсь в этом.

Теперь о том, как все это начиналось. Когда я был девятнадцатилетним студентом, я старался сформировать свои взгляды на жизнь. Внимательно осмотревшись, я пришел к простому выводу: богатым слишком долго чертовски хорошо живется, а бедным — чертовски плохо, и пора все это менять.

Английские бедняки в то время считались фактически людьми низшего сорта. Я помню, как бабушка говорила мне: «Не играй с этими детьми. Они грязные, и ты можешь что-нибудь от них подцепить». И дело было не только в недостатке денег. Дело в том, что им недоставало еды.

Как только я пришел к выводу, что мир устроен чертовски несправедливо, передо мной встал вопрос о том, каким образом можно изменить создавшееся положение. Я заинтересовался проблемами социализма. К этому времени я уже был казначеем общества социалистов Кембриджского университета и выступал в поддержку лейбористов во время предвыборной кампании 1931 года».

Свою речь на предвыборных митингах Филби начинал словами: «Друзья мои, сердце Англии бьется не в дворцах и замках. Оно бьётся на фабриках и фермах». Лейбористы потерпели Тогда сокрушительное поражение, а премьер-министр Рамсей Макдональд вышел из партии, чтобы остаться на посту главы правительства, опирающегося на поддержку консерваторов и либералов. Этот шаг расценивался многими сторонниками лейбористской партии как предательство дела социализма.

Эти события заставили Филби расстаться с иллюзиями, однако он полагал, что это скорее поражение британских левых сил, нежели поражение левых сил вообще. Поэтому Когда в Кембридже наступили каникулы, Филби отправился в путешествие по Европе, чтобы посмотреть, как обстоят дела у левых в других странах.

Положение там было столь же незавидным. В Германии подскочил уровень безработицы и с рабочим классом обращались так же плохо. Социал-демократы не производили сильного впечатления. «Однако существовала прочная база левых сил — Советский Союз, и я понял, что надо внести свою лепту в то, чтобы эта база продолжала существовать во что бы то ни стало», — сделал для себя вывод Филби.

Некоторое время спустя в Вене Филби связался с нелегальным коммунистическим движением и стал коммунистом. В Австрии складывалась критическая ситуация, и нелегальным организациям были необходимы добровольцы. Филби начал помогать вывозить из страны разыскиваемых полицией социалистов и коммунистов.

Рассказ Филби о его пребывании в Вене отличается от общепринятой версии. До настоящего времени считалось, что он жил в доме польского еврея Исраэля Кальмана, состоял в любовной связи с его дочерью Литци, на которой впоследствии женился, и именно ею был втянут в кровавую схватку двух идеологий — фашизма и коммунизма. Согласно общепринятой версии, или Литци, или венгерский коммунист Габор Петер завербовали Филби для работы на русскую разведку.

Филби: «Моя деятельность в Австрии, видимо, привлекла внимание моих русских коллег, потому что сразу же по возвращении в Великобританию, весной 1934 года, со мной установили контакт и поинтересовались, не хочу ли я поступить на службу в советскую разведку. Это предложение я принял не колеблясь.

По оперативным соображениям я не назову имени, с кем я беседовал, однако замечу, что он не был русским, хотя и работал на русских. Он сказал мне, что восхищен моим решением. Вопрос состоял теперь в том, как наилучшим образом меня использовать. Мне не нужно было отправляться в путь, чтобы погибнуть где-то на чужих полях сражений или писать военные корреспонденции в «Дейли уоркер». Меня ждали более важные битвы, которые предстояло выдержать, однако для этого требовалось проявить терпение. В течение последующих двух лет мне не давали практически никаких заданий — проверяли мою решимость.

Я знал тогда, что Бёрджесс и Блант начали работать с русскими, и не в Кембридже, а позже. Я не знал Маклейна до войны, но сомневался, чтобы он начал работать в Кембридже. Так что идея существования Кембриджской группы не выдерживает критики, но она породила массу нелепостей.

Люди годами искали вербовщика. Если существовала разведывательная группа в Кембридже, то почему бы не быть ей в Оксфорде?

Неужели иным руководителям никогда не приходило в голову, что кто-то, уже работавший с русскими, мог просто поговорить с другом, а затем порекомендовать его, как я в своё время рекомендовал Бёрджесса».

Если рассказ Филби правдив, то он дает ответ на один часто задававшийся вопрос: если советские чекисты столь активно действовали в Кембридже, те почему никто не заявлял: «Русские пытались завербовать меня, но я дал им отпор?» Теперь ответ будет таков: никто и не мог сказать, что его пытались завербовать русские спецслужбы, потому что тот, кто делал это, просто осторожно зондировал почву во время беседы. И если его предложение отвергали, то дружеские отношения не позволяли сообщать о случившемся. В заявлении Филби содержится намек на то, что он и был тем человеком, который рекомендовал не только Бёрджесса, но и остальных, однако это всего лишь догадка.

Далее Филби утверждал, что не было никакой ячейки Коминтерна. Все они начали работать по одиночке. Связь с нами осуществлял Бёрджесс — единственный, кто знал всех. О том, что Блант, Бёрджесс и Маклейн тоже работают на русских, от Филби узнали позже. Бёрджесс написал Филби, кажется, в 1934 году о своём решении, и он поздравил его. С Маклейном Филби встречался только раз в 30-е годы. Потом он встретился с ним в 1940 году, когда вернулся из Франции. После падения Парижа Филби потерял контакт с русскими, и в Англии ему пришлось снова его устанавливать.

К тому же Филби уже знал о работе Маклейна, поэтому попросил его о помощи. О том, что Блант работает на русских, Филби не знал до 1941 года. Однажды Блант подошел к Филби (Ким даже перепугался) и напрямик сказал: «Я знаю, чем вы занимаетесь. Что ж, я делаю то же самое». По какой-то причине он потерял связь и нуждался в помощи для ее восстановления. Филби, естественно, оказал помощь коллеге.