Литературная Газета 6483 ( № 41 2014) - Литературка Литературная Газета

Мне теперь – туда, где мой истинный, вечный дом,

Где ночей не спит, всё тоскует по мне Кощей.

Решение

С глаз долой, да из сердца не вон:

Полыхаю от боли...

Стылый ветер да грай ворон,

Да пожухлое поле.

Выйду, встану на семь ветров,

Настежь выветрю душу,

И вернусь под родимый кров –

Беспечальной, послушной,

Буду песни петь, вышивать,

Молвить складно да плавно,

А глухою ночью вставать

Да захлопывать ставни,

Чтоб напомнить не смог восток,

Разгораясь рассветом,

Как манило в душистый стог

Сумасшедшее лето.

Александр ГРОЗУБИНСКИЙ

Родился в Харькове. Печатался в русскоязычных журналах и газетах Австралии, США и России («Витражи», «День литературы», «Интеллигент» и др.). Стихи также вошли в сборник современной русскоязычной поэзии «Золотая книга», вышедший в Дюссельдорфе (2011).

С 1992 года живёт в Мельбурне.

ЛЕТНЕЕ НАВАЖДЕНИЕ

Грустно, как в день рождения.

Но иногда везёт

Летнее наваждение

Солнечный эпизод.

Трудно с собой управиться

Но никакой надежды

Умница и красавица

Только таких и держим.

Чудо с другой планеты

Кончилось, как ни жаль.

Кончилось вместе с летом.

Держим? Не удержал.

ИНТЕРЬЕР

В этом доме вечно ждут новостей.

Но почтовый ящик вечно пустой.

В этом доме не бывает гостей –

Слишком горек хлеб и дорог постой.

В этом доме по поверхности стен

Хороводится театр теней,

Лишь одна моя горбатая тень

Неподвижна на белёной стене,

Там снаружи охра дня, ночи синь,

Туч стада и непогоды слюда.

Я на стенке, как стенные часы,

Мне отсюда никуда. Никуда.

Теги: Литература Австралии

«На канате выпляски…»,

Поэзия Дона. Антология. XX-XXI. – Ростов н/Д: Ростов­книга, 2014. – 480 с. – 1200 экз.

Ростовский Дом книги, что на пересечении улицы Садовой и проспекта Будённовский. В центре зала под зазывным плакатом сложена пирамида из запаянных в целлофан книжных кирпичей – "Поэзия Дона. Антология. ХХ–ХХI".

Стыдоба, как же ты мог не узреть 118 если уж не великих, то, по крайней мере, известных донских пиитов, а именно столько их вошло в этот том?!

Чтобы заиметь книгу, плати тысячу руб­лей. И берут? – интересуюсь на кассе. Вначале сами авторы, как мне пояснили, вместо гонорара свои экземпляры выбирали, а теперь – застой. Внешне книга впечатляет – увесистая, плотная бумага, золотое тиснение, и если ушедшие в мир иной поэты представлены чёрно-белыми снимками, то наши современники даны в цвете. Другое дело: характер издания и его начинка.

Скажите на милость, с какого пятерика возникла сама идея выпуска поэтической антологии Дона? Это явный абсурд! Ведь издан заурядный сборник, какие нынче, в литературную пору юркого периода, штампует кто ни попадя на раз-два, были бы деньги.

Слово «антология» в переводе с греческого означает собирание цветов. Безусловно, Дон славен поэтическими цветами: Николай Туроверов, Алексей Недогонов, Борис Примеров, Анатолий Софронов, Николай Доризо, Владимир Смолдырев, Пётр Вегин, Борис Куликов[?] Некоторых из них кто-то может не принимать, но известность этих имён вне всякого сомнения, хотя и не все они включены в книгу, равно как и другие «забытые» поэты.

Но речь не о том. Есть в книге публикации, мягко говоря, странные.

Николай Китаев вещает от лица себе подобных : «Счастьем поэзии веет от нас», и это вопреки тому, что «если проблемы нависли / и тянет куда-то в бега». Ему хватает четырёх строк, чтобы «разобраться» с любовью.

Не станет её – и наступит конец,

Засохнет живительный жизненный колос.

Любовь – это эхо двух близких сердец,

А слышится в нём человеческий голос.

Право слово, умиляет и такая резонёрская строфа-стихотворение:

В добром деле душа пребывает,

В злом – совсем не бывает души.

Счастье добрых людей выбирает…

Правда, с этим оно не спешит.

Принципиальное голодание Клавдии Павленко: «Толпе досужей на потребу / Я не грызу с утра лимон…» приводит её к философскому осознанию того, что

Мне хорошо. Легко и просто.

Бог дал – живу, Бог даст – умру.

А будет время – до погоста –

Я к чаю ягод наберу.

Было время, «ликовала от счастья душа» у Клавдии, но затем город, который «хлебом обеспечит, но душу – душу не излечит» всё испортил, да так, что «и душе говорить, – ничего не осталось». Однако задушевная Клава не сдаётся, чуя «трав могильный настой» , и возглашает:

А моя-то душа

Безголосо поплачет

И, в дорогу спеша,

Томик Пушкина спрячет.

Проникновенно сказано! Знать бы только, куда, от кого и зачем прячет «наше всё» безголосая душа Клавдии.

Осоюзились за последнее время и попали на этом основании в антологию и другие донские поэтессы. Вот раскованная Ирина Сазонова, что однажды «уснувшей Венерой стала… врастала в нутро богини… под взглядом твоим стройнела». А всё для того, чтобы «ты вершил на вершине страсти – / и меня рисовал нагую…»

Вообще-то любопытно следить, как расковывается словесно Сазонова, когда рассуждает о незадавшейся женской доле.

Изредка скучаю по тебе

и себе – позапозавчерашней –

на канате выпляски домашней,

но неодомашненной в борьбе

с вечною нехваткою всего:

нежности, кефира, неба, платья,

но случались редкие объятья –

и рождались дети оттого…

Падал недокрученный карниз,

спор переряжался ссорой разом,

отпрыск добивал подбитым глазом

под долбёж бетховенских «Элиз»…

Канат выпляски и добивание подбитым глазом – это присуще Сазоновой. Тут же она пишет «заспинный смеющийся ангел», «белоэтюдный вечер / с пиршеством утоленья / предожиданья встречи», «подснежную кашу топчите»…

Не отстаёт от своей товарки и Галина Студеникина, которая наставляет «не надо со мною быть «умным»… прохрупай по улицам лунным… зайди в угловой магазинчик…» А уж она-то ждёт «за тортом и чаем с малиной». Звалась Галя, было дело, Джульеттой, но теперь – Беатриче. «В различные с виду обличья одна я и та же одета» . Да, была она ещё «Любовью, Надеждой и Верой… Сегодня – Галина».

Дублируется кокетливая тема и в стишке «Догонялки». Там «неприглядность в роли зай­ца, потому-то ты лиса» . Раз, два и – побежали!.. Кульминация, как и положено: «закончив догонялки, начинаю об-ни-мал-ки…»

Чем вам не ролевые игры?

Между прочим, эта игривая Галина, не замеченная ранее на литературном поприще, определена главредствовать в некоем литературном журнале-клоне, издаваемом на Дону под патронатом Ивана Переверзина, чьи вирши там же и подобострастно печатаемы. Ответно Студеникина, ясен пень, опылила ОПГ – нет, не группировку, а «Общеписательскую литературную газету».

Ставший недавно писателем с билетом Валерий Калмацуй, папа Галины Студеникиной, судя по всему, не поощряет плотские утехи своей дщери, поскольку в описании природы игрив в меру. У него «ветерок гусаром мчится вдоль по мостовой» и по ходу дела:

Он, как пасынок природы

И шутник в своём кругу,

У девчонки мимоходом

Вздёрнул платье на бегу…

Зато у Николая Никонова, автора более двадцати книг, иные пристрастия и эпикурейский подход к жизни: « Веселись, пока не стар ты, / Впрочем, возраст – не помеха».

Персоналии антологии озабочены исследованием творческого процесса. И каждый решает проблему по-своему. Борис Троицкий убеждён, что тут замешаны «чёрные маги», и эти

Маги отваги – маги искусства

Наперекор суете и злословью

Чертят наитие собственной кровью.

В дух обращают себя на мгновенье

И превращаются в стихотворенье.

Упивается собственным открытием Кнарик Хартавакян, не замечая Маяковского:

Как солнце, как маяк, свети же, Слово, –