Её звали Лёля - Дарья Десса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Фу! – сказал я, когда животное подошло слишком близко, и сильно запахло звериным потом. – Уйди от меня! – махнул рукой, и лошадь, мотнув головой, сделала несколько шагов в сторону. Я заметил, что у неё передние ноги перевязаны верёвкой. «Издеваются над бедолагой, – подумал. – Кому в голову взбрело такое?»
Осмотрелся вокруг. Светает. Значит, скоро рассвет. Небо из темного стало серым. Луна и звезды – менее яркими. Далеко в степи полоска земли на горизонте стала краснеть, будто накаляться. Это поднимается солнце. Но пока ещё хорошо, прохладно. Я почему-то лежал на земле, в траве. Поднялся, стал отряхиваться и… удивился. Почему на мне такая странная одежда? Не моя, в которой в поезде ехал, а… военная?
Рубашка, брезентовый ремень, штаны какие-то нелепые, с широченными бёдрами. На ногах грубые ботинки, а сверху, к коленям, тянутся бинты, что ли? Я не ранен, случаем? Ощупал ноги, нет. Всё в порядке. Прикоснулся к голове – там головной убор. Стянул его – о, узнаю. Пилотка. Звездочка есть. Так я что же, в форме солдата Красной Армии, получается? Видел в кино. Но кто меня переодел? И почему вытащили из поезда?
Кстати, вот поезд тоже странный. Впереди не локомотив, а паровоз. Стоит, дымит потихоньку. Я стал смотреть по сторонам. Лошади, лошади вокруг. Пасутся, и у всех передние ноги связаны. Ничего не понимаю. Я что, попал на выступление реконструкторов? Меня приглашал один знакомый к ним. Одеваются в исторические одежды. То рыцарями, то солдатами петровской эпохи, то красноармейцами. Потом битвы разыгрывают. Отказался, конечно. Не понимаю, зачем взрослым мужчинам этот маскарад.
Никого вокруг нет. Я один среди лошадей. Очень странно. Если реконструкция, то кто-то ведь должен быть, а?
– Коля! – вдруг из вагона высунулась чья-то голова в пилотке. – Колян, слышь?
Я обернулся. Тут только я, никого нет больше. Кого он зовёт?
– Кадыльбек, твою мать! Ты оглох?
– Это вы мне? – спросил.
– А ты что, уже не Коля? – усмехнулся парень. На вид ему лет двадцать, весельчак, блин!
– Вообще-то нет.
– Кто ж ты тогда? Неужели сам товарищ Климент Ефремович? – и рассмеялся.
– Меня Константин зовут вообще-то, – ответил я с вызовом.
– Ну, если ты Константин, то меня можешь называть Михаил Иванович Калинин! – снова хохочет. – Ладно, Колян. Давай. Загоняй своих. Ехать пора.
– Своих?
– Лошадей! Ну? Ты чего, башкой об степь ударился или перегрелся? – иронично спросил парень и быстро стал вытягивать из вагона доски. Вскоре у него получился пандус.
– Чего стоишь, как столб? Быстрее!
Я в полной абстракции. Ничего не понимаю. Почему Коля? Какой я ему, на фиг, Кадыльбек? Он пьяный, что ли, или под веществами? Странно это всё, как в дурном сне! Парень, не дождавшись меня, спрыгнул вниз. Стал заводить лошадей по одной в вагон. Сначала крупного черного жеребца. Затем остальные потянулись. Это продолжалось, пока последнее животное не зашло внутрь.
Солдат потянул засов, перегораживающий вход. Я догадался – это чтобы лошади не выпрыгнули на ходу.
– А ты чего? Остаться решил? Под трибунал захотел? Бегом в вагон!
Я поспешил внутрь, и вскоре поезд тронулся. Мы с солдатом оказались вдвоем, не считая пары десятков лошадей. Пахло здесь так, что у меня глаза заслезились с непривычки. Встал у двери и начал жадно глотать прохладный степной воздух. В голове был полный хаос. Как я тут оказался? Что происходит вообще?!
Глава 11
Из-за того, что Лёля такая принципиальная, Тёме с ней бывает очень трудно. Встречаются уже почти год. Некоторые за такой срок умудряются жениться, даже детей завести. Они едва-едва целоваться начали. Да и то робко, неуверенно. Со стороны девушки, конечно. То прохожие ей мешают, то она стесняется. То ей кажется, за ними наблюдают. Тёме порой казалось, Лёля только отговорки придумывает. Было немного обидно, но терпел. Влюбился очень сильно.
До того, чтобы стать ещё ближе, пока даже речи не могло быть. Какое там! С четкими взглядами девушки на жизнь и брак вольности совершенно недопустимы. «С другой стороны, – думал Тёма, – это хорошо. Такие, как Лёля, выходят замуж один раз в жизни, по большой любви, и больше никогда ни на кого не смотрят. Вот и я так же хочу, как мои родители. Они с Гражданской вместе, уже двадцать три года. Душа в душу, как говорится. Всякое у них было в жизни, конечно. Особенно в первые годы тяжело пришлось. Но если чувство сильное, настоящее, оно через всю жизнь пройдет».
Тёма очень хотел рассказать о своих мыслях Лёле. Но побоялся. У них отношения, можно сказать, только недавно от старта отошли, а он уже о следующем этапе думает – о совместной жизни. Но иначе парень и не представлял себе, зачем тогда за девушкой ухаживать. Были у него приятели, кому хотелось только своё, мужское получить, а потом искать следующую. Тёма был не такой. Хотя знал, что некоторые девушки с его курса на него посматривают с интересом.
То есть, при желании, мог бы пригласить их на свидание. Не всех сразу, а выбрать какую-нибудь, ну и потом, как все. Танцы-шманцы-обжиманцы. Кино, кафе-мороженое, и дальше… Но к этому Тёма никогда не стремился. Ему всегда хотелось найти одну-единственную, чтобы не совершать ошибок. Вон сколько их вокруг! Советская власть дала людям свободу, так они порой не слишком умно ей пользуются. Сначала женятся, а потом разводятся через пару лет. Неправильно, некрасиво. Таких людей Тёма не понимал. Уж если идти с кем-то в ЗАГС, то так, чтобы потом туда не возвращаться. Ну, разве по другому поводу.
Свои взгляды на семейную жизнь парень однажды Лёле рассказал. Как бы между делом. Шли они по улице Советской, остановились возле памятника Сергею Мироновичу Кирову, что в Комсомольском сквере. Здесь скучал в тени мороженщик, и ребята решили угоститься холодненьким.
– «Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, устье реки Волги есть и будет советским», – прочитала Лёля вслух.
Эта надпись была выбита большими
