На фронте затишье - Геннадий Григорьевич Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Будто почуяв недоброе, гитлеровец останавливается, выжидательно глядит в нашу сторону, вдруг поворачивается на сто восемьдесят градусов и бегом пускается на гребень высотки. Успеет ли выстрелить Левин? Попадет ли «пушечный снайпер» в такую необычную цель?
— Тикай, бо тарарахне! — громко произносит Смыслов. Но воздух раскалывается, заглушив его голос. Рядом с фигурой немца мгновенно вырастает землистый куст взрыва. Нам хорошо видно, как, сделав два неуверенных шага, солдат спотыкается и тычется вниз лицом.
— Капут! Один — ноль в пользу Левина, — констатирует Юрка. Но он опять не успевает договорить. «Убитый» вскакивает и широкими прыжками взбегает на самую вершину высотки. Еще немного, и он скроется за перевалом, где его не достать.
Снова раскатисто и упруго грохочет выстрел. На этот раз чернота разрыва целиком скрывает вражеского разведчика. Но ветер быстро сдвигает дымовое облако в сторону. Нет, на этот раз Левин не промахнулся: немец лежит, застыв в неудобной позе, рядом с воронкой.
— Здорово! Нажал кнопку — и орден. — Юрка подталкивает меня под локоть и переходит на шепот: — Как, по-твоему, наградят за это Серегу?
— Могут, конечно…
Самоходка ползет к своей яме. На ходу поднимается люк, и из него высовывается улыбающаяся физиономия Левина. Его белые льняные волосы торчат в разные стороны.
— Товарищ гвардии старший лейтенант, ваше приказание выполнено. Противник отправлен на небеса, — кричит он сверху.
Не спеша — он все делает степенно — Левин спрыгивает на землю. Но Грибан встречает его довольно холодно.
— Кто разрешил расходовать второй снаряд?
В ожидании ответа губы Грибана плотно сжаты и потому становятся тоньше. Кажется, его взгляд не предвещает Левину ничего хорошего.
— Он мог скрыться. Что я, не понимаю? — старшина растерянно и смущенно разводит руками. Такого оборота он явно не ожидал.
— Не твое дело. Приказ слышал?
— Так точно. Я пока не глухой, — наводчик вытягивается по стойке «смирно». И это еще больше злит Грибана.
— Срам! Ты же первая скрипка на батарее, а на одного вонючего гада выпустил два снаряда!..
— В будущем постараюсь пятерых одним укокошить. И будем в расчете, — спокойно предлагает Левин. — К тому же я обязан проявлять инициативу.
— Сначала выполни приказ, а потом и инициативу проявляй, понял? Я разрешил один снаряд, а ты — два. Вот Егорову я бы три разрешил. А тебе — нет… Запомни!
А глаза Грибана уже улыбаются. Появляется ухмылка и на лице Левина. Слишком хорошо понимают они друг друга, чтобы долго разговаривать на повышенных нотах.
— Ставьте машину на место, — наконец говорит Грибан примирительным тоном. — Смыслов и Дорохов! Сходите к убитому и обыщите его. Не сейчас, а то подстрелят, как зайцев. Вечером. Если есть документы, забрать.
— Будет сделано, — весело откликается Юрка, позабыв сказать набившее оскомину «есть». А вообще комбат отдал свое приказание таким тоном, что вытягиваться перед ним было бы просто нелепо. На лице Левина мелькает улыбка. Он подходит к люку механика-водителя, делает знак рукой — «Становись на место!».
Грибан смотрит на Сергея. Перехватываю его взгляд, и меня поражают глаза комбата. Только что злился, и вдруг столько в них доброты и тепла. Это понятно — Левин его гордость, его любимец, его первая опора на батарее.
Вечером, когда высотку окутывают сумерки, мы отправляемся к убитому. Гитлеровец лежит в странной позе. Кажется, он сначала присел да корточки и из такого положения рухнул вперед: одна нога так и осталась подвернутой. Руки судорожно, вцепились в мерзлые кочки. На маскировочном халате, во многих местах распоротом осколками, следы запекшейся крови. Воронка от снаряда в трех-четырех шагах.
Я смотрю на белые, шевелящиеся на ветру волосы, на красивый, окаменевший от холода профиль солдата, и мне нисколько его не жаль: этот получил свое…
— Смотри вперед, а я обыщу, — тихо говорит Смыслов. Наклонивщись над трупом, он начинает торопливо обшаривать его.
Поворачиваюсь в ту сторону, куда кивнул Юрка, и вскрикиваю от неожиданности: в дымчатом вечернем сумраке маячат две фигуры. С каждым шагом они становятся все различимее. Двигаются, прямо на нас.
— Ложись, — шипит Юрка, опускаясь рядом с убитом., Он, быстро выхватывает что-то из его карманов и отбегает назад. Я следую за ним.
— Стой! — шепотом останавливает меня Юрка. Он щелкает предохранителем затвора, ложится поудобнее в борозду и, приготовившись стрелять, берет приближающиеся фигуры на мушку.
— Хальт!
Я, вздрагиваю, Это заорал Юрка. А в ответ доносится спокойная немецкая речь. Видимо, гитлеровцы принимают нас за своих?
— Огонь по гадам, — сквозь зубы цедит Смыслов, и его автомат выплевывает несколько коротких очередей. Подхлестнутый выстрелами, торопливо нажимаю на спуск. ППШ работает безотказно. Он послушен каждому моему движению, и меня охватывает какое-то радостное возбуждение.
— Хенде xoxl — изо всех сил кричу в темноту. Но слова заглушают ответные выстрелы. По вспышкам видно, что стреляет один. Значит, одного ухлопали.
И как-то сразу, мгновенно наступает звенящая тишина.
— Сколько их там? — спрашивает Юрка.
— Видел двоих.
— А сейчас?
— Не видно ни одного.
Стало еще темнее. Я вглядываюсь в загустевшие сумерки до боли в глазах. Но фигуры солдат словно растворились в вязком сером тумане.
— Бумажник я забрал. Давай по одному восвояси, — командует Юрка. — Иди первый. Не поднимайся.
Пригнувшись, отбегаю назад. Юрка выпускает в темноту длинную очередь и подползает ко мне.
— В ловушку бы не попасть, — говорит он, поднимаясь. — Надо быстрее драпать.
Оглядываясь по сторонам, спешим вниз в лощинку. Юрка взбудоражен не меньше меня. Как только достигаем балки, где мы в абсолютной безопасности, он начинает говорить без умолку:
— Интересно, влепили мы им или нет? Если живы остались, наверняка их понос прошиб.
На душе становится легко и безоблачно, словно после большой удачи, хотя ничего особенного как будто и не случилось.
— А здорово я с ними шпрехал?! — Юрка не скрывает удовлетворения собой. Весь он лучится радостью. Улыбка не сходит с его лица всю дорогу до самой землянки, у которой нас встречают почти все батарейцы.
— Наконец-то! Я уже хотел посылать на выручку, — говорит Грибан, когда Смыслов передает ему толстый бумажник. — Думал, в засаду попали.
— А мы и в самом деле попали, — не моргнув глазом, невозмутимо докладывает Юрка. — Подходим, а там кроме убитого еще два живых фрица нас дожидаются. Дорохов им кричит: «Хенде хох!», а они стрелять.
Грибан недоверчиво косится на меня:
— Правда, кричал?
— Кричал.
— И как начали они лупить! — Юрка увлекается и описывает ночной бой «двое на
