Слушать в отсеках - Владимир Тюрин

Когда командир взошел на борт лодки, Березин скомандовал:

— Убрать трап! Отдать носовой! — И крикнул в провал рубочного люка: — Правый малый вперед, левый малый назад!

— Есть, правый малый вперед, левый малый назад, — отрепетовали команду из боевой рубки. Корпус лодки мелко затрясся, за кормой вспухли пенные буруны, кормовой швартовый конец напрягся до звона, нос лодки начал отходить от пирса.

А на макушке сопки, у здания штаба бригады, стоял комбриг Шукарев и негромко, только для внутреннего успокоения, поминал жвако-галс, кливер-шкоты: опять Логинов передоверил съемку со швартовых своему «академику». А сейчас прилив, лодку течением может занести… Во! Во! Во! Сейчас врежется как раз в борт соседней лодки! А-а, че-о-рт!!! Мало ему, что ли, было перевернутого гюйса?!

Пока комбриг переживал, двести семьдесят четвертая вполне благополучно снялась со швартовых и погнала тупым форштевнем веселый бурун, направляясь к выходу из гавани. Начались первые из трех суток, отведенных для выполнения задания.

Далеко за кормой осталась цепочка бонового заграждения, скрылся за отрогами сопок городок, лишь торчала из-за скалы верхушка железной трубы городской котельной. Вокруг разлился кристальной синевы воздух. Студено, дышится легко, и это будоражит, волнует.

Залив петляет между сопками. Они стоят насупившись, еще не очнувшиеся после долгой непогодицы. С них медленно сползает жидкое снежное кружево, запутавшееся в корявой зеленой поросли. В обращенных на север распадках снег слежался и утрамбовался до ледяной твердости.

Безлюдная тишина и покой разлились вокруг по воде, по сопкам. Дремотную неподвижность залива нарушают лишь лодка, медленно лавирующая между островами, да вскарабкавшийся на самую макушку высоченной крутой сопки радиолокатор. Ажурная чаша его антенны неторопливо вращается, обстоятельно обшаривая заоблачные дали.

Лодка прошла поворотный буй. Поворотный — это значит, что за ним лодке необходимо поворачивать на норд и выходить на фарватер, ведущий в океан.

— Лево на борт. — Теперь Березин прочно уселся на крыше ограждения рубки, свесил вниз ноги. С крыши лучше видно, что делается вокруг. Логинов тоже на мостике, спокойно покуривает под козырьком рубки.

Силыч переложил штурвал вертикального руля и доложил:

— Руль лево на борту. Циркуляция влево. На румбе триста десять градусов… Триста градусов… Двести девяносто…

— Одерживай, боцман! Старпом, пройдите, пожалуйста, по отсекам и проверьте готовность лодки. И еще разок просмотрите свои расчеты. — Березин ловко соскользнул с крыши рубки прямо на трап, вертикально падающий в распахнутый зев рубочного люка.

Началась походная жизнь. На этот раз короткая, всего лишь на три дня, но от того не менее хлопотная и трудная. Ведь океан — это всегда опасность. Подстерегает она моряков и в шторм, и в туман, и ночью, и днем, вблизи от берега и вдали от него. А у подводников на глубинах еще и стискивает прочный корпус тысячетонное давление воды, стискивает порой так, что становится слышно, как натужно потрескивает, постанывает металл.

Когда-то в старинном русском морском уставе было записано: «Собери умы свои и направи в путь. Горе, когда для домашних печалей ум мореходу вспять зрит». В нынешних уставах такого нет. За ненадобностью. Когда уж тут «вспять зрить», если не всегда и поспать-то удается. Вахты… Занятия… Учения… Сутки на боевом корабле в море спрессованы до плотности атомного ядра.

Командир продолжал молча покуривать, спокойно и расслабленно, будто отключившись от всего, что происходило на мостике и на лодке вообще. Но это была лишь видимость спокойствия.

Пока ты просто офицер лодки, будь ты командиром группы, боевой части или даже старшим помощником командира, уходишь в море — тебя все-таки беспокоят дела земные: семья, что-то оставленное недоделанным, невыполненным. Но как только ты становишься командиром корабля, человеком, на плечах которого лежит вся полнота ответственности за жизнь целого экипажа, человеком, который никогда не имеет права на растерянность или сомнение, так с первой же минуты похода, с команды «Отдать швартовы», ты полностью отключаешься от всех земных забот. Тебя всего целиком поглощает, затапливает уже начавшаяся походная жизнь, все, что связано только с морем.

Вот и сейчас в голове Логинова, точно кадры кинофильма, мелькали мысли: «А это проверено?», «А это готово?», «А это?», «А это?». Он отвечал себе: «Да, готово», «Проверено», «Да», «Да». Отвечал и чувствовал, как помаленьку сваливается с души гнет тревоги.

Радько и Золотухин, стоявшие здесь же на мостике, понимали состояние командира и деликатно помалкивали, чтобы не мешать ему.

Вдруг Логинов поднес к глазам бинокль и начал внимательно приглядываться к чему-то, пока еще неразличимому невооруженным глазом. Он смотрел минуту-другую, затем опустил бинокль и искоса глянул на вахтенного офицера старшего лейтенанта Лобзева. Маленький, суетливый Лобзев, словно шарик ртути, катался поперек мостика от борта к борту: то поднимался на металлическую подножку, приваренную к борту ограждения рубки, то торопился на другой борт, то оказывался на крыше рубки, где в специальном гнезде сидел сигнальщик. Суетливо смотрел вправо, влево и бежал на новое место. Мельтешил перед глазами без всякой причины и пользы.

— Справа десять на горизонте торговое судно, — доложил сверху сигнальщик.

— Есть! — в один голос ответили командир и Лобзев.

— Поздно заметили судно, Самохвалов. — Голос Логинова был ровен, спокоен, но сказано это было так жестко, с таким предгрозовым спокойствием, что даже Радько и Золотухин невольно подтянулись и переглянулись, точно проверяя друг друга: а не провинились ли и они в чем-нибудь. — Я наблюдаю за ним уже несколько минут. А вы находитесь выше меня. Вячеслав Станиславович, — подозвал Логинов Лобзева. Тот мгновенно подкатился к командиру и впился в него широко распахнутыми серыми глазами, показывая своим видом, что он весь внимание. Тихо, так, чтобы не услышал сигнальщик, но от этого не менее внушительно, Логинов сказал: — Я вами недоволен, Вячеслав Станиславович, вы слишком много суетитесь и поэтому невнимательны.

— Есть, товарищ командир. Понял, товарищ командир… Вы имеете в виду судно? Простите, товарищ командир, но у нас для того и стоит вахтенный сигнальщик, чтобы вовремя замечать изменение обстановки…

— Ничего-то вы не поняли, Лобзев. Вы, вахтенный офицер, первые глаза на корабле и первый ум. Именно на вас лежит вся ответственность за безопасность плавания корабля. Случись что, вы тоже будете оправдываться: сигнальщик, мол, проглядел? А?

— Никак нет, товарищ командир, не буду! Учту!

— К сожалению, это уже не первый случай.

Лобзев сразу потерял подвижность. Голос его потускнел.

— Есть, товарищ командир… Учту…

— Хотелось бы верить.

Когда Лобзев отошел и вновь взлетел на подножку, командир пригласил Радько и Золотухина вниз в кают-компанию.

— Познакомлю вас сейчас с одним разочаровавшимся в службе лейтенантом. Просит, чтобы дал «добро» на увольнение в запас.

— Это кто же такой? Я его знаю? — спросил Золотухин.

— Вряд ли, Сергей Михайлович, он у нас совсем недавно служит. Инженер-лейтенант Казанцев, командир группы движения. Перед самым выходом в море подал рапорт: учитывая, мол, что наше правительство производит сокращение Вооруженных Сил и что Родине нужны специалисты в народном хозяйстве, он считает своим долгом отдать свои знания и пока еще нерастраченные силы освоению новых районов нашей страны.

— К сожалению, он не одинок, Николай Филиппович, — вздохнул Радько и спросил: — А вы не боитесь, что Лобзев остался на мостике один?

— Нет, он теперь неделю образцово-показательным будет. А потом снова все забудет. Что делать, такой уж он человек. Вот его бы я с удовольствием отдал в народное хозяйство…

— А что-то я не вижу вашего старпома? Может, его следовало бы сейчас оставить на мостике? — Радько, сам когда-то командовавший лодкой, никак не мог взять в толк, как можно оставить на мостике полноправным хозяином этого суетливого и никчемного офицера. И он искренне тревожился.

— Да вы не беспокойтесь, Валентин Иванович, сейчас светло, обстановка спокойная, Лобзев справится. А старпом занят. Вы же знаете, какая сложная задача стоит перед нами. Вот он и обсчитывает варианты, исходя из состояния моря, гидрологии. Одним словом, готовит мне исходные данные. Так что оснований для беспокойства нет. — Логинов понимал тревогу и удивление Радько. Вместе с тем он был уверен, что тот наверняка поделится своими впечатлениями с комбригом, когда они вернутся в базу, и будет ему, Логинову, от Шукарева очередная вздрючка.

Радько пожал плечами, хмыкнул и спросил:

— И часто вы так экспериментируете?