Апогей (СИ) - Явь Мари "Мари Явь"

И Франси никогда не забудет эти последние слова.

— Знаешь, я очень устала… мне нужно побыть в одиночестве. Я отдохну. Можно?

Ее сердце стучало так необычайно спокойно в тот момент. Словно наконец-то обрело долгожданный покой, что-то поняло и решило. И Франси поверила этому тихому пению, которое не предвещало трагедии.

В открытое окно, за которым отцветало лето и тянуло запахом роз, ворвался идущий с гор фён, касаясь золотистых волос Эмили. Она преобразилась тогда: окруженная ароматом цветов, купающаяся в свете солнца, в объятьях теплого ветра Эми казалась такой эфемерной, легкой, неземной…

Франси вышла и затворила за собой дверь, но сделав всего несколько шагов по коридору, остановилась. Сердце сжимала тревога. А потом до ее слуха донесся щелчок закрываемого замка.

Все произошло за какие-то секунды: закричав, она рванула к двери и, врезавшись в нее всем корпусом, сорвала преграду с петель. Естественно хранительница опоздала: расстояние в пять этажей в свободном полете было преодолено Эмили намного быстрее.

Франси никогда не плакала, слезы были уделом людей, проявлением слабости, подтверждением проигрыша. Она и тогда не смогла заплакать. Из ее горла вылетали душераздирающие вопли, но глаза оставались сухими.

И она пыталась понять, почему? Почему Эми убила себя? И если Франси и ей подобные не могут найти ответ на этот вопрос, для меня все было предельной ясно.

Эми познала настоящее счастье с этим мужчиной, она попробовала на вкус квинтэссенцию эйфории. Он был не просто ее любовником, он стал ее смыслом, воздухом. И когда она его утратила… разве смогла бы она наладить свою жизнь с другим, когда знала лучшего? Все люди были в ее глазах просто жалкими тенями, нелепой пародией по сравнению с гордым представителем древней расы.

Могла ли я винить ее в глупости и наивности? Конечно же нет. Она была несчастной, одинокой, никому не нужной девушкой, которая хотела простого женского счастья. Ей показалось, что именно это может и хочет дать ей Каин.

Могла ли я винить молодого господина в ее смерти? Это прозвучит странно, но ответ вновь будет отрицательным. Высота, на которой он находился, недосягаема для людей. И под высотой подразумевается его происхождение, воспитание, положение в обществе, богатство, сила, власть. Она бы никогда не достигла вершины, на которой он обитал, а он не считал нужным спускаться к ней. Каин не был человеком, и это лучшее объяснение всех его поступков.

Жалел ли он о ее гибели? Возможно. Да, скорее всего, жалел. Но опять же его тоска и близко не стояла с тем горем, которое мог бы испытать человек, потеряв свою любимую. Ее смерть рассматривалась Каином как неизбежность, настанет та через пять лет или через двадцать пять — имеет ли это значение для фактически бессмертного?

Что же касается Франси, она никогда не простит себе эту ошибку. И хотя хозяин смилостивился и не предал ее мучительной смерти, те муки совести, которые пережила не справившаяся с заданием хранительница… нет, просто девушка, потерявшая подругу, не идут в сравнение ни с одним наказанием, которое мог бы придумать изощренный ум древнего.

И привязываться в очередной раз к человеку? К этому хрупкому, глупому, эгоистичному существу, которое совершенно не ценит свою жизнь? Она сильна, но не настолько, чтобы выдержать повторение этой истории. Поэтому она больше не ошибется.

6 глава

Первые две недели были самыми тяжелыми, а дальше все пошло, как по накатанной. Не то чтобы я полностью привыкла в столь короткий срок, но многие вещи стали мне понятны. Я уже лучше ориентировалась в местных повадках, обычаях, языке… в коридорах малого особняка и медицинского центра, что немаловажно.

Распорядок дня уже не пугал меня, я даже смирилась с необходимостью сдавать кровь и видеться с эксцентричным доктором. Он, надо сказать, при каждой встрече не забывал интересоваться моим душевным состоянием. Знаками он пытался показать, что тело и дух — едины, и что если одному будет «бо-бо», другой тоже пострадает. А этого нельзя допустить.

— Сapisci? — «Понимаешь?» спрашивал он, заставляя меня хихикать.

— Capisco. — Отвечаю я, и он театрально хлопает в ладоши, восклицая:

— Bene! Molto bene!

Да, первые недели были самыми тяжелыми и самыми насыщенными. Четырнадцать дней, а воспоминаний больше, чем за все семнадцать лет. Ну не странно ли? Письма мои становились длиннее и интереснее день ото дня. Я могла не касаться самого главного и рассказывать о пустяках так, что письмо обрастало смыслом, а не выглядело просто отпиской.

Невероятный выбор тем: удивительная природа, конные прогулки с Франси в горах или около озера Маджоре, изучение малой библиотеки, знакомства с новыми интересными людьми, которые здесь работали и жили. И, конечно же, еда. Целую страницу занял мой рассказ о капучино, спагетти и пицце, который в итоге отправился к Аги. Она, наверняка, исходила слюной, когда все это читала.

Кстати, насчет писем. Спустя дней пять после того, как я поселилась в этом доме, мне пришел ответ от отца. И когда конверт попал ко мне в руки я поняла, как напряжена была все это время, ожидая этого момента.

Что он теперь думает обо мне и всей этой ситуации? Что произошло с ними после моего исчезновения? И не отрекся ли он от своей дочери в ее отсутствие?

Но ни одно из моих предположений даже близко не валялось с истиной.

«… и я понял, как только лег в кровать,» — писал мой отец, а строчки прыгали, указывая на волнение автора — «что сегодня должно случиться что-то знаменательное, важное, даже больше — великое. Я обратил все свои мысли ко Господу нашему и вверил свою душу в руки Его. И той ночью мне во сне явилась Орлеанская дева, покровительница наша, и повелела послать тебя на обучение в Италию, дабы ты узрела красоту церкви святой Марии Грации и великую фреску „Тайная вечеря“ руки Леонардо, и познала величие Бога и Матери Его».

Я недоуменно сощурилась, пытаясь понять, правильно ли я прочитала и не являются ли эти слова просто обманом зрения. Явление Жанны, серьезно? Неужели сеньор Каин использовал такой дешевый прием? «Бог из машины» набил оскомину еще в античные века, к тому же то, что брат Лукас сделал своей козырной картой веру моего отца, в очередной раз показывало его не с лучшей стороны. Точнее выставляло циничным ублюдком и манипулятором. Хотя… сработало ведь. Отец ни о чем не беспокоился, считая мое похищение частью божественного замысла. В этом случае, красивая ложь была предпочтительнее.

Убрав письмо в ящик стола, я в очередной раз подумала над тем, что худшей из моих бед является как раз невозможность рассказать о них близким людям. И когда я вернусь домой, я должна буду молчать по гроб жизни об этих трех годах. Справлюсь ли я с этим? Обет молчания такого рода казался мне испытанием похуже необходимости делиться своей кровью… С ума сойти прошла всего половина первого месяца, а я уже думаю о том, что буду делать по возвращении домой.

И смогу ли я жить как раньше?

Теперь мне было трудно ответить безоговорочно «да». Я была окружена здесь удобствами и исключительной заботой, которых до этого не видела и не испытывала на себе. Меня теперь никогда не мучили голод, холод или мысли о скорой свадьбе с Паулом. К сожалению, я вообще больше ни о чем не заботилась.

Именно эту тему я решила затронуть, когда в один из прекрасных итальянских вечеров нежилась в горячей ванне. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и я видела свет, льющийся от настольной лампы — Франси опять читала. Она постоянно читала, если не выгуливала меня или спала, а спала она всего пару часов в кресле, подперев рукой голову.

— Представляешь… — Пробормотала я тихо, зная, что меня все равно услышат. — Раньше мне для того, чтобы принять ванну, нужно было нести от колодца ведер пять воды. Нагревать их, выливать в тесную, замазанную смолой деревянную бадью, и… ждать своей очереди. Я никогда не получала удовольствие от этого процесса, а сейчас… — Я сложила на бортике ванны руки, кладя на них подбородок. — Сейчас мне совершенно не хочется вылезать из нее. Понимаешь?