Хроника Горбатого - София Валентиновна Синицкая

– Вешайте деток. А потом мы ёлку подожжём. Мизерере, Домине![18]

Угги мучили боли в спине, его позвоночник поворачивался, словно винтовая чугунная лестница в виипурском доме датского посланника. Этот дом – недалеко от Часовой башни – славился винным погребом, шикарным псевдоготическим потолком и великолепной бильярдной комнатой, в которой веселился архитектор Канерва, в то время как его супруга тёрла больную спину маленькому Эйно.

Часть вторая

О замки, о смена времён!

Недостатков кто не лишён?[19]

Артюр Рембо

Чума на оба ваши дома![20]

Уильям Шекспир,

«Ромео и Джульетта»

Руна первая

Художник Пяйве спасает актрис Босовых

Отец Урсулы был известный финский художник и пьяница по имени Пяйве Тролле[21]. В молодые годы он учился в Петербурге в Императорской Академии художеств, потом вернулся на родину, отрастил бородку клинышком, национально пробуждался в компании Халонена, Эдельфельта, Клейнеха и прочих замечательных живописцев, за талант получил государственную премию в две тысячи марок, поехал во Францию, там обожал Сибелиуса и Равеля, обсуждал с Гогеном синкретизм и символизм, блистательно наводил, чередуя световые пятна, рваную тень на плетень, на выставках раскрывал широкой публике красоту северной природы. Самая известная его картина называлась «Суоми». Это было аллегорическое изображение Финляндии: среди скал и карликовых берёз гуляла курносая голая девушка, прикрытая плащом роскошных волос.

Пяйве жил и работал в доме Хакмана на углу Северного Вала и улицы Водной Заставы, которая считалась самой красивой в Финляндии. Из окон мастерской открывался вид на воду и туманные синие дали. Пяйве очень любил внуков, учил их рисовать, считал, что Эйно будет великим архитектором (больная спина – не помеха), а Анна с её яркими выразительными рисунками станет второй Хеленой Шерфбек[22]. На выставке дедушка познакомил ребёнка с этой прекрасной художницей.

Маленькая Анна подружилась с Хеленой, даже гостила у неё в Хювинкаяе, Хелена написала её зелёно-фиолетовый портрет на фоне бревенчатой стены и влюбила в поэзию Рембо. Общаясь с немолодой уже Хеленой, Анна не чувствовала никакой разницы в возрасте, для неё это была весёлая добрая подружка, готовая обсуждать любые девчачьи вопросы. Взявшись за руки, они гуляли по лесу и нараспев декламировали по-французски: «От колокольни к другой натянул я канаты; гирлянды – от окна к окну; золотую цепь – от звезды до звезды; и танцую»[23]. Читали французские стихи про сушёную селёдку и мастера с грязными руками: он вбил в стену гвоздь, на гвоздь повесил бечёвку, на кончик бечёвки – селёдку, чтобы та вечно качалась. Ещё была ундина, которая жила в струйке воды, бегущей по окну, и фантазии Гаспара из Тьмы в гротескной манере Калло: гном Скарбо пугал и мучил поэта, кусал его в шею, потом чеканил фальшивые монеты и при свете луны осыпал ими крышу.

– Хелена, зачем же Скарбо разбрасывает свои дукаты и флорины?

– Это метафора, поэтический оборот. Не было никакого гнома – просто ярко светила луна. Лунный свет обливал крыши и казалось, что они осыпаны золотыми монетами.

– Кому казалось?

– Поэту.

– Гаспару из Тьмы?

– Гаспар из Тьмы – это дьявол, его выдумал Бертран. Бертран подписал своё сочинение именем дьявола.

– Будто дьявол сочинил все эти «фантазии»?

– Да.

– Ну и как же это дьявол боится гнома?

– Он в роли поэта. Дьявол в роли поэта боится гнома.

– А так бы он ему показал, как кусаться и стращать жуком-карапузиком.

Было много грибов, а корзину забыли. В карманах и подолах несли лисички, белые, подосиновики. Дома их тушили и сушили. Всю жизнь потом запах масляных красок и грибов в сметане напоминал Анне самый счастливый эпизод её детства – несколько летних дней, проведённых в мастерской у Хелены Шерфбек.

Мать Урсулы, бабушка Анны и Эйно, безвременно покинула этот мир, умерла молодой, оставив мужа с двумя детьми – был ещё младшенький Арви. Арви изучал естественные науки, ненавидел огромную страшную Россию, которая наваливалась и душила, был членом студенческого общества «Финская Дубина» и активистом движения егерей.

Любовь к родине внушили Арви картины отца. В детстве он замирал перед юной Суоми с обнажённой грудью, едва прикрытой светлыми локонами, для него это была самая прелестная женщина на свете, хотелось о ней позаботиться, защитить и в то же время быть под её защитой. Сиротка представлял себе, что Суоми – его нежная мать и только она понимает и по-настоящему любит бедное дитя. Став подростком, Арви начал испытывать к нарисованной девушке сильное эротическое чувство. Как-то, роясь в папашиных рисунках, обнаружил несколько набросков обнажённой Суоми, только без «плаща» – волосы были закинуты назад, тело выгнулось и жаждало объятий. Арви стащил эти наброски, они были его главной ценностью, он хранил их под кроватью, запретил прислуге прибираться в комнате, чтобы ненароком не нашли, не задели шваброй. Голую красавицу Арви всюду таскал с собой. Во время Первой Мировой она была с ним в Королевском Прусском батальоне, утешала на Рижском фронте, потом вернулась в Финляндию, чтобы быть рядом и поддерживать в нелёгкой борьбе с «рюсся».

Дедушка Пяйве был женат вторым браком на своей дальней родственнице – дочери богатого шведского коллекционера, которому принадлежал антикварный магазин и художественная галерея в Стокгольме. Он перед ней заискивал, а за глаза обзывал самодурой. Дама прекрасно разбиралась в искусстве, была информированная, эрудированная, с ней было интересно говорить. При этом она состояла из злобы, хитрости и зависти, будто тролли в неё влили десяток вёдер этого добра. Чужой успех, неважно – коммерческий, бытовой, артистический – вгонял её в депрессию. Она ходила в гости, чтобы ещё раз увидеть, какие все мелкие и некрасивые, в оперу, чтобы услышать фальшивую ноту, на выставку – чтобы, приметив «слабое место» в произведении, одним словом уничтожить автора. Самодура чувствовала, понимала, кому суждено прославиться, взлететь к музам на Парнас. Встретив «что-то действительно стоящее», покупала работу за самые маленькие деньги (а куда деваться бедному художнику?) и заявляла во всеуслышание: «Я! Я помогаю артистам! Я поддерживаю этих непутёвых, но не бездарных людей!»

Когда самодура уезжала в Стокгольм к престарелому папаше, Пяйве Тролле навещал свою подругу Галину Васильевну Босову – русскую актрису, которая жила в собственном доме у Папульской горы, мастерски варила малиновое варенье и неплохо справлялась с ролью Раневской. Летними вечерами художник без всяких