Цивилизация Просвещения - Пьер Шоню

Разная плотность населения служит одновременно и причиной, и следствием принципиальных отличий от Запада в освоении пространства. Путешественники не перестают изумляться. Итак, есть два уровня: на одном плотность населения составляет около 20 человек на 1 кв. км, на другом — менее пяти. Леса — там, где они были, — и степь ценились значительно выше. В районе новой российской «границы» леса и болота занимали более 80 % территории. Так обстояло дело в предгорьях Урала и Сибири. Рассмотрим эту бросающуюся в глаза разницу на более близком примере — примере Польши. Юбер Вотрен — лотарингец, родился в 1742 году, в 17 лет вступил в орден иезуитов, то есть принадлежал к элите гонимых эпохой Просвещения, о которых мало говорят. С 1777 по 1782 год он был наставником одного юного аристократа в обрезанной первым разделом и терзаемой Просвещением Польше. Это «страна, где нет камней и очень много деревьев», ланд, озер и болот, она полна воды: «…Дожди, которыми небо орошает землю, напоив ее, не стекают в ручьи, подобно крови в венах, чтобы освежить и оживить почву, а повсюду застаиваются и томятся. Весной бесконечное таяние снега, которого всегда в избытке, превращает Польшу в океан, делает невозможными путешествия, продолжается слишком долго, порождает бесконечные болота и чудовищное количество насекомых. Самая плоская провинция — Литва — отличается также самыми обширными и самыми многочисленными болотами, издавна служившими этому герцогству защитой от князей красной Руси: оно и сейчас почти недоступно с этой стороны. <…> Казалось бы, из-за бесчисленного множества этих самых болот воздух должен быть в высшей степени нездоровым; но это не так… Я прожил четыре года посреди болота более шести тысяч туазов ширины и бесконечной длины; каждое лето оно большей частью пересыхало, не испуская ни малейшего запаха; оставшаяся вода была исключительно прозрачной и даже более приятной на вкус, чем колодезная: эта прозрачность достигается благодаря чистому песку, служащему фильтром, и природной целебности донных отложений, состоящих исключительно из остатков тростника и других растений, почти не содержащих аммиака». Людей мало, и они бедны. «Это люди и животные… заражают воду своими останками. <…> В Польше… жители… немногочисленны, лишены нормального жилья и принуждены думать о самом необходимом; они оставляют мало отходов. <…> Бесконечные болота мало-помалу изменяют облик земли. <…> Огромное количество тростника, ирисов и трав, которыми они покрыты… идет на пользу только дну, которое со временем поднимается до уровня соседних земель. <…> Эти заброшенные участки покрываются злаками, которые идут на корм животным, и лишь потом, более иссохшая, более разложившаяся, почва включается в сельскохозяйственный оборот и принимает в себя семена, которые разбрасывает человек. <…> Леса тоже часто растут на болотах…», поэтому так значительны лесные пожары. Суровая зима поражает своей жестокостью, нередко гибельной для нищих и беспечных.

Именно этому миру, странному для путешественника с Запада, Европа эпохи Просвещения обязана своим пространственным преображением. Мысли между тем движутся медленно. Кант — самый восточный из великих. И Кёнигсберг расположен на территории, освоенной относительно давно. Лишь с наступлением первой половины XIX века появление плеяды пионеров новой математики послужило неоспоримым свидетельством подлинного расширения границ в духовной сфере.

Пространство эпохи Просвещения — это еще и средиземноморское побережье, мир древнего христианства, Испания, Португалия, Италия (900 тыс. кв. км). Европа обязана ему всем. Долгое время он занимал первое место по численности, по технической оснащенности, по цивилизованности. Он был обрублен на юге и на западе; как ни парадоксально, в XIII веке Испания стала основной открытой «границей» западного христианства; этот очень древний сельскохозяйственный регион не затронули великие преобразования «нового сельского хозяйства» XII–XIII веков, связанные с широким распространением колесного плуга, трехпольем и удвоением площади, используемой для выращивания злаков. Соха, двуполье, соотношение между возделываемой и невозделываемой землей, равное 2–3 к 10, тяжеловесный, дорогой и вросший в землю каменный дом… Из-за всего этого латинское Средиземноморье, подобно другим средиземноморским областям, в основном использовало очень старые технологии; его облик почти не изменился со времен расцвета античных полисов. XIV, XV и XVI века стали временем его реванша. Оно меньше пострадало от кризиса XIV века. Ему мы обязаны открытием «морской границы», контролем над 2,5 млн. кв. км и 12–13 млн. человек за пределами Европы. Но к концу XVI века чудо закончилось. Магистральные пути сообщения, изобретательность и решительность покидают берега Средиземного моря. Постепенно. Конечно, Галилей был флорентиец. Иллюзия Испанской империи сохранялась до 1659 года, Италия оставалась матерью искусств. Даже большая часть основанной ими заморской Европы начала ускользать из-под контроля средиземноморцев. В 1700 году Америка на 98 % оставалась испанской; но если говорить об экономическом влиянии, 3/4 прибыли, получаемой с американских земель, доставались Англии, Франции, Голландии и даже Ганзейскому союзу.

Этот упадок древнего средиземноморского мира начался давно; но лишь к 1680 году он был наконец-то осознан. Причиной его стал застой в экономическом развитии. На фоне Европы эпохи роста Средиземноморье колеблется, буксует, топчется на месте. Возьмем общую численность населения. В Италии она меняется так: 1550 год — 11,6 млн; 1600-й — 13,3 млн; 1650-й — 11,55 млн; 1700-й — 13,4 млн; 1750-й — 15,5 млн; 1800-й — 18,1 млн. Иберийский полуостров проделал следующий путь: 9,5 млн. жителей около 1600 года, 7 млн. — около 1700-го и 13 млн. с небольшим — в конце XVIII века. Суммарный подсчет по двум полуостровам дает 22,8 млн. в 1600 году, 20,8 млн. около 1700-го и 31 млн. в конце XVIII века; соответственно плотность населения составляла 25 человек на 1 кв. км в 1600 году, 23 — в 1700-м, 34,4 — в 1800-м. Но Северная Италия в действительности не относится к Средиземноморью, она до некоторой степени связана с преуспевающей Европой. Таким образом, на 810 тыс. кв. км два полуострова объединяют всего лишь 17,4 млн. (1600), 14,7 млн. (1700), 23,9 млн. (1800) жителей, только около 20 человек на 1 кв. км.

В начале XVII века, с наступлением классической эпохи, население Средиземноморья примерно равнялось населению «приграничной» Восточной Европы. По богатству и престижу средиземноморская Европа имела подавляющий перевес. К концу XVII века происходит разрыв: 38 млн. с одной стороны, 15 млн. — с другой. Можно произвести более точное сравнение: отделить на востоке изначальное густонаселенное ядро от «новой границы» (2 млн. кв. км — 30 млн. человек и 5 млн. кв. км — 8 млн. человек); дополнить Средиземноморье продолжающими его заморскими территориями (800 тыс. кв. км — 15 млн. душ; 3,3 млн. кв. км — 13 млн. душ). Ситуация кажется более близкой к равновесию. Семь млн. кв. км и 38 млн. человек на севере, 4 млн. кв. км и 28 млн. человек в Средиземноморье, если понимать его в максимально широком смысле. Сравнение — не объяснение. Значима только тенденция. Пропасть между Средиземноморьем и его заморскими владениями постепенно расширяется. Доказательством этого служит разрыв, произошедший в начале XIX века. Сила, сформировавшаяся на Востоке, проявляет себя через географическую непрерывность, спаивающую старые густонаселенные области с новыми приграничными территориями. Присоединение же заморских владений будет осуществлено Европой в узком смысле. Северная Америка — это западноевропейская Сибирь. Создание атлантической общности, победоносной соперницы Восточной Европы в многолетнем соревновании — иногда военном, иногда мирном, — заслуга индустриальной эпохи, не эпохи Просвещения.

Если в 1680 году Средиземноморье за счет набранной скорости еще способно выдержать сравнение с Востоком, к концу XVIII века оно полностью разгромлено. Здесь — 24 млн. человек, там — 50 или 95. Добавим испанскую Америку. Здесь — 42 млн, там — 95. На каких бы основаниях ни строился подсчет, средиземноморская Европа, к 1680 году составлявшая около трех четвертей Восточной Европы, в 1790–1800 годах представляет собой примерно ее треть. Это сравнение не отменяет все изначальные преимущества Средиземноморья, особенно те, которые сообщал ему гораздо более высокий уровень урбанизации. На протяжении всего XVIII века отношение городского населения к общему числу жителей в средиземноморском регионе в среднем было в два раза больше (от 20 до 22–23 % в Средиземноморье и в целом менее 10 % на Востоке). Численность городского населения средиземноморских стран и городского населения Восточной Европы в XVIII веке оставалась примерно равной. Это соотношение способствовало интенсивной духовной жизни на юге, но тормозило демографический рост.

Таким образом, уже столько раз упоминавшееся движение европейского маятника на восток никак не было связано с густонаселенным центром, а обусловливалось лишь динамичным развитием открытой восточной «границы» и застоем Средиземноморья. Средиземноморскую Европу XVIII века можно определить как замкнутое пространство, не имеющее удобных областей для расширения за исключением Америки, блокированной дальностью расстояния, и неспособное компенсировать это в сфере технологических «границ». Сравните с Англией.