Святая - святым - Санин Евгений
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Слава Богу!
Выдохнул и... не почувствовал облегчения!
Хуже того, представил Лену и вспомнил, как сам первый раз в жизни узнал о смерти. Не той, что по телевизору, в газетах, или когда хоронят на улице, а собственной, неминуемой, вместе с которой, умирая, навсегда исчезает самое дорогое и ценное, что только есть в жизни - родное, собственное «я»...
2
И тогда тихо-тихо, едва слыша самого себя, он спросил...
Это случилось шесть... нет - семь лет назад. Он еще не ходил в школу, и у них тогда жил серый пушистый котенок Марсик.
В тот день мама принесла из магазина несколько мелких рыбешек. Схватив одну, он сразу же кинулся кормить своего любимца. Мама, как назло, велела ему хорошенько закрыть входную дверь. Он так спешил, а та никак не закрывалась! Мешало что-то упругое, мягкое - как выяснилось вскоре... сам Марсик.
Бедный котенок с придушенным хрипом вдруг выскочил из-под двери и, извиваясь, стал биться о пол, словно резиновый мячик.
Они с мамой так и застыли на месте.
Постепенно Марсик успокоился и затих.
- Всё! - вздохнула мама. - Отмучился бедняга...
Он начал горько плакать, жалея котенка.
- Не плачь! - сказала мама.
- Но ведь ему же больно! - сквозь слезы, возразил он, и услышал:
- Нет, он уже ничего не чувствует, никого не видит и не слышит, он - умер!
Стас вспомнил, как обошел тогда вокруг котенка, не понимая, как это он не видит и не слышит его, и недоуменно спросил:
- Ничего-ничего?
- Да, - подтвердила мама. - Как бы тебе это объяснить... Его больше нет!
- И не будет? - не поверил он.
- Ну да же!
- Никогда-никогда?
... Потом они сидели вдвоем на балконе.
Папа, как обычно, задерживался в клинике и ничего не знал о случившемся. Небо быстро темнело, обсыпаясь звездами, и начинали летать ночные бабочки. Они подлетали к пахучим маминым петуньям, но, заметив людей, испуганно удалялись. Было очень-очень грустно.
- Мама! - осторожно позвал он. - А бабочки тоже умрут?
- Да! - думая о чем-то своем, рассеянно кивнула мама.
Через двор пролетала вспугнутая кем-то ворона.
- И птицы?
- И птицы!
Залаяла собака.
- И звери?
- Конечно!
- А... люди? - после долгого молчания тихо спросил он и услышал:
- И люди тоже!
- Все-все? И папа?!
- Да... - печально отозвалась мама.
- И ты?!
- И я.
И тогда тихо-тихо, едва слыша самого себя, он спросил:
- А я?..
- И ты тоже, сынок... Никто не вечен!
- Но я не хочу... не могу... это нечестно! - умоляюще заглянул он в глаза маме.
- Ой, что это я! - вдруг спохватилась она…
Сколько времени прошло, а до сих пор помнится, как мама успокаивала его, уверяя, что врачи, конечно, придумают таблетки, которые позволят им дожить до тех пор, пока ученые найдут способ победить смерть.
- Но - ох, уж эта мама! - в глазах у неё было столько грусти, а в голосе - неуверенности, что, как она ни старалась, Стас так и не мог до конца поверить ей, хоть жаждал этого больше всего на свете.
Потом, года через три у него начались панические, ни с чем не сравнимые приступы страха.
Таясь от родителей, он до боли зажимал уши и метался по комнате, чтобы заглушить, отогнать мысли о будущей смерти, которая неодолимой громадой надвигалась на него.
Затем это само собой притупилось, исчезло и вот, кажется, начиналось опять.
«Все, что угодно, только не это!» - не на шутку испугался Стас.
Нужно было скорее уходить из комнаты, чтобы не остаться наедине с самим собой, и он торопливо взялся за ручку двери.
3
- Сережа, зачем ты так?! - ахнула мама.
На завтрак была манная каша и пышный, с румяной коркой, омлет.
Мама с папой на повышенных тонах разговаривали о чем-то своем, взрослом.
- Фу-у! - скривился Стас, увидев самые нелюбимые кушанья, которые и в городе вставали ему поперек горла.
Отец молча пододвинул к нему тарелку и, не обращая внимания на сына, продолжал беседу.
Стас покорно съел одну ложку, затем удивленно взглянув на маму, - вторую, третью... и быстро-быстро опустошил тарелку.
- Вку-усно! - искренно, а не для того, чтобы подлизаться к родителям, похвалил он. - Еще есть?
Теперь уже мама, молча, но, явно не подчеркивая, что он наказан, положила ему добавки.
«Поругались они, что ли?» - не понял Стас и прислушался.
Оказалось, родители были огорчены тем, что вместо этого дома они могли за бесценок купить дом умершей Пелагеи.
- Па! А эта деревня, что – вымирающая? - встрял в беседу Стас.
- С чего это ты взял? - удивился отец.
- Так если в ней по два человека в день умирает, то это же... - Стас зашевелил губами и быстро подсчитал в уме: - К осени здесь никого не останется!
- Во-первых, такое бывает не ежедневно! - поправил отец. - А во-вторых, - он недоуменно взглянул на сына: - Почему два?
- Так ведь, Пелагея и баба Поля!
- Какая еще баба Поля?
- Ну - Ванина бабушка!
- Фу ты, напугал... Я уж подумал, еще кто умер... - с облегчением выдохнул отец и с улыбкой пояснил: - Пелагея - это и есть баба Поля. Как, например, ты - Станислав и Стасик!
Стаса покоробило, что его сравнили с покойницей.
А мама еще:
- Отчего она умерла?
И папа туда же:
- Трудно сказать. Работы тяжелой, наверное, было много. Но и так - почти до восьмидесяти лет дожила!
- Ну, конечно! - с завистью сказала мама. - Она на всем натуральном жила. А нам хоть бы до шестидесяти дотянуть. О детях и думать страшно - что они теперь видят: колодезную воду в бутылках? Кисель со вкусом малины?.. - с жалостью посмотрела она на сына.
«Эх, мама, мама! - с горечью подумалось Стасу. - Да разве это главное?»
Его волновало не то, что он проживет на тридцать лет больше, или на двадцать меньше, а что это все равно когда-нибудь кончится... навеки, навсегда... И он задал вопрос, который не решался задать с того, памятного с мамой, разговора – слишком уж велика была цена ответа на него:
- Па! А когда изобретут лекарство, чтобы жить вечно?
- Какое еще лекарство?
- Ну - мама говорила!.. - Стас умоляюще посмотрел на отца. - Пусть это будут самые горькие таблетки, самые болючие уколы, я...
Отец с нескрываемым укором взглянул на маму, потом - сочувственно на сына и отрицательно покачал головой:
- Нет, сынок, такого лекарства...
Мама умоляюще дернула его за рукав.
Стас затаил дыхание в ожидании ответа.
- ... нет, и никогда не будет! - безжалостно докончил отец.
Словно сто туч наползло на последний и единственный луч надежды в сердце Стаса. Как ни хорош был деревенский завтрак, он швырнул вилку и выскочил из-за стола.
- Сережа, зачем ты так?! - ахнула мама, и, уже убегая в комнату, он услышал, как отец, то ли оправдываясь, то ли настаивая на своем, ответил:
- А что, твои сказочки, думаешь, лучше? Пусть уж будет горькая правда, чем сладкая ложь!
4
Марцелл вдруг осекся и полуслове и замер…
... Крисп спал так долго и крепко, что даже не слышал, как они прибыли в порт. Проснулся он оттого, что повозка стояла. Рядом не было ни отца, ни спавшего всю дорогу толстого курьера. Выглянув из-под полога, он увидел не холмы с деревьями, а море и паруса кораблей.
- А где отец? - крикнул он проходившему мимо кучеру.
- Господа курьеры у начальника порта! - откликнулся тот и подмигнул: - Пошли узнать, кому на каком судне плыть!
Крисп торопливо выбрался из повозки, с любопытством огляделся вокруг и стал смотреть на корабли, пытаясь угадать, на котором из них поплывут они.
- Хорошо бы во-он на том! - мечтал он, любуясь самым большим и красивым, с деревянным кентавром на носу. - Или вот! - уже нравился ему другой, военный. - Нет - на этом!!
На его плечо неожиданно легла тяжелая ладонь. Крисп испуганно вздрогнул, но, оглянувшись, увидел отца.
- Проснулся? - приветливо, словно и не было ночного разговора, улыбнулся тот: - Идем!
Вместе с двумя курьерами и важным господином, как понял Крисп - начальником порта - в сопровождении охранников, они направились к причалу.
Путь их пролегал через выложенную каменными плитами площадь. Несмотря на огромные размеры, переполненная суетящимися людьми, заставленная тележками, бочками, тюками, да еще и превращенная в рынок, она была похожа на растревоженный муравейник. Только и слышалось:
- Дешево вожу грузы!
- Колбасы! Горячие колбасы!
- Подайте потерпевшему кораблекрушение!..
- Держите вора!
- Антоний! Кто видел Антония из Селевкии?..