Рабочий-большевик в подполье - Александр Карпович Петров

обидны, что то были не шпики, полиция или жандармы, а такие же рабочие, свои кровные товарищи и братья; и стоило неимоверных сил не только отдельных товарищей, но целых пробудившихся групп, чтобы наконец пробить эту заскорузлую толщу беспросветного невежества. Большую роль в этом отношении имела легальная литература вроде «Спартака», «На рассвете», «Один в поле не воин», «История одного крестьянина» Эркмана-Шатриана, «Эмма» Швейцера, «Через сто лет» Беллами[29]. Такая литература расширяла кругозор рабочего, читал он ее с охотой, даже с увлечением, и у него получался незаметный переход к чтению нелегальной литературы — вначале листков, а потом брошюрок; и уже много позднее он втягивался постепенно в кружки.

При обслуживании сормовских кружков между интеллигентами-пропагандистами вышел тянувшийся несколько недель спор, кого послать в кружки, и был разговор у меня с Романовым, который был на стороне интеллигента, симпатичного ему, а я на стороне интеллигента, нужного рабочим.

— Так вы остаетесь при своем мнении? — мрачно и настойчиво спросил Романов.

— Да, — ответил я.

— В таком случае пусть этот вопрос еще раз пересмотрит собрание пропагандистов, — еще более огорченно сказал Романов.

— Сколько вам хочется! Не разговором нужно заниматься, а делом, — воскликнул я.

— Откуда, милый Фиш, у вас такой тон? — тоже воскликнул Романов.

— Оттуда, где наметился уже четвертый кружок в то время, пока вы разговаривали, — серьезно и спокойно ответил я.

Романов опешил, одумался и уже с горящими глазами (а он, как кот мышей, любил новые кружки) начал спрашивать, почему я об этом кружке не сказал раньше. Я повторил, что этот кружок определился во время их спора. Наконец Романов мило засмеялся.

Наша развивающаяся работа стала очевидной не для нас одних, но и для властей, которые в конце года, помимо губернского жандармского управления, установили для борьбы с рабочими еще один бюрократический аппарат — охранное отделение.

4

Работа развивалась все больше и больше. По просьбе самих рабочих была устроена встреча Нового года во всех кружках по возможности с участием одного интеллигента в каждом кружке. Встреча эта потом вспоминалась рабочими целый год.

Хотя кружки находились и за стенами заводов на время прохождения программы под руководством интеллигента, но самое нарождение кружков, их формирование, основная их внутренняя жизнь, то есть углубление и рост кружков вширь, происходили в стенах заводов. Рабочий класс, откуда выходили кружковцы, был слишком косным, представлял как бы сплошные пласты, залежи; кружки явились отбитыми от них кусками, но связь с рабочей массой не порывалась.

Само собой возникали вопросы о дальнейшем направлении работы. На серьезность положения нашей нелегальной работы прежде всего обратила внимание интеллигенция. Романов стал делиться со мной своими тревогами по поводу того, что некоторые кружковцы, до сих пор работавшие, особенно любители принципиальных разговоров, из-за раздоров с товарищами, а иногда просто из-за стремления к первенству стали под тем или иным предлогом исчезать с работы, иногда безвозвратно. Высококвалифицированные рабочие и хорошо обеспеченные, когда начались разговоры об охранке, стали отходить, вначале в одиночку, а после группами. Некоторые заявляли, что в кружках им, собственно, делать нечего. «Конечно, — говорили они, — товарищ Васильев (Романов) — прекрасный человек, предан рабочему классу, но познания его в сущности нисколько не выше, чем у нас, и нам учиться у него совершенно нечему». А один прямо сказал:

— Я ведь сам прочел первый том «Капитала», ну а для побегушек по кружкам, увольте, я уж тяжеловат.

Я понимал истинную подоплеку этого разговора. Мне было тяжело, что даже положение рабочего не создает сильной, самоотверженной идеологии, и, обращаясь к нему, ласково ответил:

— Конечно, вы уже тяжеловаты для таких ролей; достаточно того, что вы, будучи каждый день на работе, поговорите с рабочими, ободрите их, повлияете на молодежь, можете даже, ссылаясь на меня, особо требовательным товарищам своим сказать, что имеете особые задания.

Лицо его осветилось довольной улыбкой. Что ему стоило испытанную молодежь ободрять голыми словами!

Под влиянием охранного отделения администрация заводов тоже насторожилась, и молодым рабочим, достигшим высокой квалификации, стали неожиданно раздавать отлично оплачиваемые места. Это обстоятельство тоже отрывало отдельных рабочих.

Удивительно быстро исчезли те из молодых рабочих, которые имели в деревне свое хозяйство, точно канули в вечность. До некоторой степени создалась паника. Даже испытанный рабочий, приехавший из Казани специально для подпольной работы, заявил мне, что он почувствовал себя неспособным к дальнейшей работе, которая много усложнилась против той, что была в Казани. Жизнь ставит массу вопросов, на которые он не находит ответа, а нельзя же все время смотреть чужими глазами на эти сложные обстоятельства, поэтому ему необходимо обособиться (читай: выпасть) и заняться самообразованием. Он даже попросился ко мне на квартиру, так как у меня хорошая библиотека и будет с кем побеседовать о непонятных вопросах.

По поводу всей этой паники мы обменялись мнениями с Романовым и пришли к решению, что размер кружков нужно сделать меньше, увеличивая их количество.

Наши кружки, подобно казанским, заключали в себе по 15, 20 и 30 человек. Около одного Заломова сгруппировалось на заводе не меньше 60 человек. Проведенная в этом направлении кампания сделала кружки подвижнее и работоспособнее. В это время мы стали подумывать об образовании рабочего комитета, но Романов посмеялся над моим предложением.

— Хорошо задумано, но вот беда — опоздали. Теперь уж не найдешь охотников в этот комитет. Верно, придется «володеть божией милостью» (то есть остаться нам вдвоем).

Большое влияние на подъем работы в кружках оказало совсем непредвиденное обстоятельство. Это было колоссальное впечатление от Нижегородской ярмарки, которая возобновлялась в их памяти каждый год с большей и большей силой. Нижегородская ярмарка в те годы достигла наибольшего расцвета, кроме того, в то время в Нижнем начали готовиться к всероссийской выставке. Ярмарка кишела, стонала и гудела сотнями тысяч людей...

И тот колоссальный, яркий контраст, получающийся при скоплении, с одной стороны, нищеты и проституции, а с другой стороны, огромных богатств, свезенных со всей России и из-за границы, большого наплыва жирных, упитанных, жадных до удовольствий купцов и всяких дельцов, устраивавших каждый день безумные оргии под гудение оркестров, дребезжание стекол в ресторанах, разбрасывание направо и налево цветов, поражая скромных рабочих, по праздникам наблюдавших ярмарку, в особенности сознательных рабочих, чье мировоззрение обогащалось в кружках чтением «Коммунистического манифеста», обязательным в каждом кружке. Каждый рабочий и бедняк- рабочий при виде этих оргий отлично сознавал, что тут мотаются денежки, созданные их кровью, и что дальше так продолжаться не может.