Адское пламя в сумраке - Кейдж Бейкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прости, — произнесла Персефона. — И нечего смущаться. Слушай, были бы мы в другом месте, я бы для такого славного красавчика, как ты, ничего не пожалела, только здесь я не могу, это же святотатство будет.
— Правда святотатство? — разочарованно протянул Льюис.
— …Отдохну я под укромной сенью этой рощи и явлюсь в обличье старенькой нянюшки… Но тихо! Кто это идет к несчастной Деметре? По всему, это не меньше как царские дочки!
— Эгей, а это еще что за бедная старушка сидит возле нашего пруда? Радуйся, добрая госпожа. Ты пойдешь с нами домой и будешь нянчить нашего меньшого брата!
— А что, его лордство ничего не объяснил? — Персефона закатила глаза. — Я думала, тебе не впервой. — Она набросила расшитый газ на голову и, ловко потянув его вниз, задрапировалась с головы до ног.
Ну, да, только… это было давно, и… От растерянности «ТОКСИЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ», похоже, лишь усилилась. Льюис крепко зажмурился и заставил себя собраться.
— Во-о-от я осталась одна со смертным младенцем и теперь могу воздать добром за добро! Вот! Вот! Поскорей! Еще разок суну в пла-а-амя, и он станет бессмертным…
— Боже мой, госпожа, вы же мне ребеночка спалите!
— Ну вот, неразумная смертная, погляди, что ты наделала! Чары разрушены…
— Мне нельзя, потому что я владычица Авернийская, — объяснила Персефона. — Негоже мне налево ходить, ежели я замужем за Владыкой Мертвых и все такое. Повяжи себе набедренную повязку, будь хорошим мальчиком, ладно? Я понимаю, тебе кажется, что так нечестно, раз уж его лордство и все прочие блудят направо и налево. Понимаешь, мы же ради мистера Уайтхеда стараемся.
— А, — сказал Льюис, смаргивая слезы, пока Персефона помогала ему прилаживать набедренную повязку, а потом накидывала на голову белое покрывало.
— Бедный старичок того и гляди концы отдаст, — объясняла Персефона. — А ведь такой славный джентльмен. Вот интересно, почему самые славные как раз и помирают? А если так, ему, понимаешь, будет уже не страшно…
— …воздвигнет мне хрраа-а-а-ам, и тогда мой божественный гнев уйме-е-е-ется! Мало того! Я дарую ему вечную жизнь за то, что он исполняет мои священные обряды!
— Благодарим тебя, милосердная богиня!
Затем послышался диалог между женским голосом и мужским хором:
— Что вы делали?
— Мы услаждали плоть, мы пили кикеон!
— Умерщвляли, а не услаждали, — машинально поправил Льюис.
— Что вы сделаете теперь?
— Мы возьмем отсюда то, что нужно!
— Что вы с ним сделаете?
— Мы положим его, куда нужно!
— Так идите же, смертные, взирайте на Священное Пламя! Умрите в пламени моих объятий — и живите вечно!
— Э-ге-ге-ге-гей!
— Вот повезло, что не придется на это смотреть, — заметила Персефона, усаживаясь на крышку саркофага. — Между нами, миссис Дигби уже совсем не девочка, и чуть представишь себе, как она лежит на алтаре, задрав коленки, так сразу волосы дыбом, правда?
— Полагаю, да, — отозвался Льюис и сел рядом.
По туннелям разнеслись звуки яростного плотского веселья. Персефона вертела большими пальцами.
— А откуда это ты знаешь про древних богов и все такое? — спросила она.
Льюис уставился в темноту сквозь зыбкую муть из красных букв и воспоминаний.
— Я найденыш, меня подбросили в одеяльце к подножию статуи Аполлона, — ответил он. — В Акве-Сулис.
— Это где?
— То есть в Бате. Это в Бате. Меня вырастили… — Льюис задумался, как бы объяснить, что такое корпорация, основанная в двадцать четвертом веке, члены которой способны путешествовать во времени и собирать брошенных детей, чтобы делать из них киборгов-оперативников. — Вырастили в семье одного состоятельного ученого, который не принадлежал ни к какой церкви. Но мне всегда были симпатичны древние боги.
— Ну и ну, — сказала Персефона. — А миссис Дигби все заучила со слов его лордства. Говорит, это такое утешение для бедных трудящихся девушек.
— Не надо тебе этим заниматься. — Льюис взял ее за руку. — Ты достойна лучшей жизни. Если бы я тебе помог — ну, начать собственное дело или…
— Все это пьяные обещания, голубчик, — перебила его Персефона, но голос ее звучал мягко. — Господи помилуй, да ты же всего-навсего наемный слуга, у тебя и денег-то своих нету. И жизнь у нас не то чтобы плохая, у миссис Дигби, знаешь ли, все по высшему разряду. Уж получше, чем судомойкой где-нибудь служить.
— Как жалко… — прошептал Льюис.
— Да ничего, ведь мы для этого и на свет появились, так ведь? — продолжала Персефона. Она склонила голову и прислушалась к буре, бушевавшей в комнате с алтарем. — Ага, вроде как пора гранат есть.
Она вытащила из корзины гранат и руками разломила его. Отколупнула зернышко и сунула в рот.
Льюис беспомощно глядел на нее. Она протянула плод ему.
— Хочешь?
— Да, — ответил Льюис. — Да, ради тебя. Хочу.
Он взял горсть рубиновых зерен и съел их, и кисло-сладкий сок потек у него по подбородку. Персефона вытерла его уголком своей вуали. Они прижались друг к другу, чтобы согреться на холодной крышке саркофага.
— Давай-давай, Пол!
— Браво, Уайтхед! Вот это я понимаю!
— Улюлю!
— Вот так, голубок, вот так, о-о-о! Боже, сколько в нем жизни-то! Во-от так. Дай я тебя обниму, отдохни, мой сладкий. Бояться нечего. Подумай о Елисейских полях… мой миленький, мой славненький…
— Хоп! Хо! Ха! Дух Уайтхеда воспарил в небеса!
— Хоть бы они не всю ночь резвились, — немного сердито сказала Персефона. — А чтоб меня, холодно-то как!
Она снова порылась в корзине и вытащила фляжку. Откупорив ее, она сделала изрядный глоток, вздохнула и вытерла губы тыльной стороной руки.
— Ничего нет лучше, чтобы прогнать озноб, — заявила она и передала фляжку Льюису.
Тот рассеянно отпил и вернул фляжку.
— Ой, — произнес он. — Это же был джин! По туннелям раскатилось радостное пение.
— А? Что ж еще?! Кажется, нам скоро пора…
— По-моему, джин плохо сочетается с теобромином, — слабым голосом проговорил Льюис.
— С чем, с чем?
Персефона повернулась к нему. Он завороженно смотрел, как она превращается в тень, потом в витраж, пронизанный солнцем. Она что-то ему говорила, она поднималась и брала его за руку, оставляя за собой размытый радужный след…
Он почувствовал легкий удар по затылку и прилив невыносимой радости. Он летел по туннелю и нес Персефону в объятиях, и преграда реки, переливающаяся нежными красками, мгновенно осталась позади. На лету он горланил древний гимн и слышал, как в Раю ему подпевает бессмертный хор.
— Эвоэ! Эвоэ! Иакх! Эвоэ!17
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});