Солнечный свет - Робин Маккинли

– Иногда мне кажется, будто должно быть что-то еще, но я не знаю, что, – медленно добавила я. – Вот почему я поехала к озеру прошлой ночью.

Я не могла позволить последовавшей тишине затянуться.

– Ты мог бы рассказать мне о своей жизни, – сказала я. – Э-э-э…

– Жизнь? Как ты это назвала?

– О своей… как бы там ни было. Ты, должно быть, много чего повидал, кроме… э-э-э.

– Нет, – сказал он.

Достаточно недвусмысленно. Я оглянулась через плечо. За окном поднималось солнце. Снова посмотрела на вампира. Цвет старых грибов снова был очень плох, а на коже определенно выступил пот. Похоже, он умирал – то есть, умирал бы, будь он человеком. Он не походил на умирающего только потому, что и на человека не был похож.

– Ты могла бы рассказать мне историю, – сказал мой сокамерник. Слова выходили с трудом, как будто он задыхался. Дышат ли вампиры?

– Что? – глупо переспросила я.

– Историю, – повторил он. Пауза. – У тебя есть… маленькие братья. Ты рассказывала им… истории?

Легко было Шахерезаде, – подумала я. В худшем случае ее аккуратно и чисто обезглавил бы какой-нибудь человек с топором. И пусть у ее муженька были не все дома – он, по крайней мере, был человеком.

– Ох… хм… да – наверное. Но, ты знаешь, я знала про Кота в сапогах, про Поля Баньяна и Майка Муллиган[1] с его паровым экскаватором, про Рыцаря дубового дерева. А они всегда хотели сказок о космонавтах и лазерных ружьях. Я прочитала весь «Марсианский цикл» Берроуза и все книги Квотермейна про Альфу Центавра, а на их основе придумывала сказки, только в моих историях женщины не были так беспомощны. Ничего особо… э-э-э… захватывающего.

– Кот в сапогах, – повторил он.

– Ага. Ну, сказки – понимаешь? Эта о том, как кот вытворяет разные умные штуки, чтобы помочь хозяину, и этот хозяин становится богатым и знатным и женится на принцессе, хотя был простым сыном мельника.

– Сказки, – сказал он. – да.

Я хотела спросить, разве он не был когда-то ребенком, и неужто он не помнит сказки? Любому ребенку непременно рассказывают сказки. Или это было так давно, что он не помнит? А может, став вампиром, забываешь все человеческое? Может, и так. В этом случае откуда ему знать, что я должна рассказывать братьям истории?

– Их множество. «Белоснежка», «Золушка», «Спящая Красавица», «Двенадцать танцующих принцесс», «Король-лягушонок», «Храбрый портняжка», «Джек – Убийца Великанов», «Мальчик-с-пальчик». Мои братья больше всего любили те, где меньше поцелуев. Поэтому «Кот в сапогах» и «Джек Убийца Великанов» нравились им больше, чем «Золушка» и «Белоснежка», – это они считали телячьими нежностями. На самом деле я с ними соглашалась.

– Какая твоя любимая сказка?

Я издала звук, который при других обстоятельствах сошел бы за смешок.

– «Красавица и Чудовище», – сказала я.

– Расскажи мне ее, – сказал вампир.

– Что?

– Расскажи мне сказку про красавицу и чудовище, – повторил он.

– Ох. Ладно. Хмм… – Я научилась рассказывать эту одной из первых, потому что портреты Чудовища в книгах всегда меня раздражали, и я не хотела, чтобы какие-либо дети под моим влиянием составили неверное впечатление о нем. Я спрашивала себя, пытался ли когда-либо хоть один даже-более-корявый-чем-обычно иллюстратор сделать его похожим на вампира. – Ну, жил да был купец, – послушно начала я. – Был он очень богат, и было у него три дочери…

Похоже, все вернулось ко мне: как рассказывать историю – как растянуть ее, чтобы заполнить время, как самой заинтересоваться ею, чтобы было интересно и слушателям, или слушателю. Проверить было невозможно – но, вероятно, вампиры тяготели к другим историям, нежели маленькие мальчики. Я вспомнила, как мы выезжали по праздникам на машине к океану, и я рассказывала истории до хрипоты. С историей Красавицы и Чудовища много чего можно было сделать; тогда я сделала почти все, и сейчас делала снова. Я наблюдала за высотой солнца через левое плечо. Прямоугольник света перемещался по полу, и вампиру приходилось отодвигаться с его пути. Поначалу ему приходилось двигаться в одном направлении, скользя по полу, как будто все его суставы болели (как ему удавалось выглядеть таким агонизирующим, и в то же время сохранять нечеловечески текучую ловкость?), а затем ему пришлось скользить обратно – на прежнее место и дальше, ближе ко мне. Я передвигалась, чтобы оставаться на солнце, как он избегал его. Я продолжала рассказывать историю. На полу не было такого участка, который мог бы укрыть его от солнца на весь день. Вампиры, если верить мифам и ООД, спят днем, как люди спят ночью. Нужен ли вампирам сон так же, как и нам? Значит, Бо лишал пленника не только пищи и свободы?

Он сказал, что не голод сломит его. А солнечный свет.

Я отрешенно подумала, могу ли я получить солнечные ожоги. Но я все равно сгорала редко, да и при текущем положении дел это было все равно, что переживать из-за заусеницы, когда за тобой гоняется убийца с топором – слишком нелепо, чтобы беспокоиться.

Солнце клонилось к горизонту, и мой голос сдавал. Я выпила еще несколько глотков воды за время рассказа. (Если вы не видели, как губы вампира касаются горлышка бутылки, нужно ли его вытирать?) Я завершила яркой – чтобы не сказать радужной – сценой всеобщего праздника, и воцарилась тишина.

– Спасибо, – сказал он.

Моя усталость вернулась с десятикратной, со стократной силой. Я была не в состоянии держать глаза открытыми. Я должна не смыкать глаз – это же вампир. Может – это у него один из способов заболтать жертву? Собирался ли он, так сказать, убить сразу двух зайцев? Скоротать день и сделать жертву более податливой? Я ничего не могла с этим поделать. Я клевала носом, глаза продолжали закрываться, и я одергивала себя только тогда, когда подбородок падал на грудь и шея от резкого движения начинала болеть.

– Иди спать, – сказал его голос. – Худшее позади… для меня… на сегодня. До заката пять часов. До тех пор я… безвреден. Ни единый вампир не может… убивать в свете дня. Спи. Ты захочешь бодрствовать… сегодня ночью.

Я вспомнила, что в мешке есть одеяло. Я подползла к мешку, вытащила одеяло, положила голову на мешок и оставшуюся буханку хлеба и заснула, прежде чем успела задуматься, говорит Кон правду или нет.

Я спала. Спала, как будто сон ждал меня, ждал, пока я усну. Мне снилась бабушка – будто мы с нею гуляем у озера. Вначале сон больше походил на воспоминание. Я снова была маленькой, а она держала меня за руку, и время от времени мне приходилось ускорять шаг, чтобы не отстать. Я гордилась, что у меня такая бабушка, и жалела только, что одна вижусь с нею здесь, возле озера. Мне хотелось, чтобы мои школьные друзья познакомились с ней. Их бабушки были все такими обычными. Одни милые, другие – не очень, но все какие-то… мягкотелые. Это ощущение я не могла сформулировать даже для самой себя. Моя бабушка не была ни жесткой, ни резкой, но ничего неопределенного в ней не было. Она была только собой. Я ее просто обожала. У нее были длинные волосы, и когда с озера дул ветер, они жутко спутывались, и иногда она позволяла мне расчесывать их потом, в домике. Она обычно носила длинные свободные юбки и мягкие туфли, которые гасили звук шагов, где бы она ни шла.