Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей - Ле Корбюзье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марокко, творение, современное Нью-Йорку, лишено знака нового времени. Франция обосновалась посреди ослабевшей цивилизации: мусульманской.
Свидетельства славных времен дремлют там под солнцем: Фес, пышный город, и по всей стране мечети, дворцы султанов и калифов, восточные рынки, где еще теплится жизнь. Разочарованное поколение – и всё же поразительное, благородное, достойное. Франция хорошо справилась: она принесла благосостояние, образование, а главное – порядочность и правосудие. Блага в какой-то степени навязанные – однако их почитают непременными символами цивилизации. Армия – армия солдат «по призванию» – вызвала уважение. Страну покрыла прекрасная сеть дорог «на французский манер». Возвели города. Увы, время не изменилось, вопросы не были решены. Люди всегда подчиняются диктату текущих идей. В то время как Нью-Йорк тянулся ввысь, Лондон и города Германии воплощали идею города-сада: сельское население, уютно устроившееся в коттеджах, ежедневно пользующееся транспортными сетями. Люди с каждым днем всё глубже погружались в парадокс. И Нью-Йорк тоже, и Чикаго, потому что так было принято в то самое время, когда смутное чувство подсказывало им, что пора готовить почву для нового времени, ставить первые опоры, прямые и прочные, тянущиеся в небо. Потому-то Франция решила, что поступила верно: прелестные деревенские поселения были предложены восхищенному взору старой роскошной арабской цивилизации под покровительством армии нового времени.
Я думаю, что города, одушевленные новым сознанием, упорядоченные бесконечно больше, чем те, что были возведены некогда Людовиком Четырнадцатым или Наполеоном, построенные из стали и стекла, стоящие на берегу океана, в долинах или у подножия Атласских гор, вызвали бы у арабов такой восторг, восхищение, почтение именно благодаря великолепным средствам архитектуры и урбанизма. В них араб обрел бы своего воспитателя, своего наставника. Сомнение больше не омрачало бы его жизнь. От всей души, отбросив всякую неискренность, он полюбил и оценил бы это новое время, восхитился бы им и со всей уверенностью проникся бы уважением к Франции. Архитектура и урбанизм могут быть великим воспитателем. Франция пожелала быть милой. Сегодня такова ее репутация: она мила. Американцы полагают, что мы милые родственники. Они не боятся нас, им нравится наше общество. Когда соборы были белыми, подмастерья каменщиков не помышляли о том, чтобы выглядеть милыми. Преодолевая трудности, опасности, они в мощном порыве упорства и верности великой идее возвели или возводили достойные самого большого восхищения своды. Когда они создавали портики и капители собора Сен-Лазар в Отене, аббатства Сен-Пьер в Муассаке, братства бенедиктинцев в Везеле или Ангулемского собора, камнерезы не помышляли о том, чтобы быть приятными. Суровая участь людей, вступивших в схватку с силами природы или непостижимой неизвестностью, направляла их инструмент и сердце и вела их к простым и сильным, а значит, трагическим, чувствам. Время было мощное, это было новое время. Они созидали мир. И по мере того как архитектура становилась всё более смелой, переставали быть примитивными варварами – реальный знак знания, силы, совершенства в движении, в росте, в развитии. Так гегемонии врезаются вертикалью камня в небо и толкают развитие технологий. Единое чувство одушевляет начинания: вера.
В течение двадцати лет в утомительной суматохе возводится духом нового времени Буэнос-Айрес. Когда восторжествует порядок, этот город станет одной из самых заметных достопримечательностей в мире.
А вот и другие примеры. Запутавшаяся между недостаточной технической оснащенностью и противоречивыми намерениями Москва. Город, которому благодаря его географическому положению уготована новая судьба – Барселона, сотрясаемая революционными взрывами. Рим, отягощенный витиеватым декором под видом опасного воскрешения его прошлого, вместо того, чтобы выражать уверенность, пребывает в сомнении. Наконец, Алжир, лицо Северной Африки, поселение с молодыми жителями, готовое к смелым действиям, но сдерживаемое своими эдилами [28] и не отваживающееся первым пуститься в авантюру нового времени.
Где в этом разобщенном мире, в вихре бесчисленных конфликтов сегодняшние молодые люди смогут вдохнуть дух нового времени? Сомнений нет: с поверхности наших изумленных обществ отшелушивается короста. Появляется новая кожа! Весна! Возрождение! Молодым хочется сменить обстановку. Я тоже ощущаю себя молодым; у меня есть желание, прежде чем я умру, принять участие в каких-то живых изменениях. Я испытываю желание быть не милым, а сильным. Я не хочу неподвижности, я не хочу сохранять, я хочу действовать и созидать.
Я не могу забыть Нью-Йорк, вертикальный город, потому что я имел счастье видеть, как он тянется ввысь.
II
I am an American
1
I am an American
I am an American!
«Друг, любите нас, любите американцев. Вы можете полюбить их, они достойны любви. У нас в стране царит большое возбуждение, кипит активная деятельность, оживленная работа; это страна, где все дороги открыты и всё возможно. Взгляните на Нью-Йорк вокруг нас: этот тянущийся ввысь, вертикальный город занимает все самые недоступные пределы неба. Ваш разум порой протестует, пусть! Зато сердцем вы можете нас понять; сердцем вы можете ощутить, что мы молоды: пусть немного безумны или, скорей, немного ребячливы, но мы любим труд и великие дела и нам неведомо уныние. Мы великая страна, которая сделала нас великими; во всяком случае сделала великими наши начинания. Мы сильны. Мы в постоянном действии; здесь всё в постоянном движении; события происходят каждый день; у вас на это ушел бы целый век! Всё движется, всё преображается; завтра уже будет другим. Мы изумительно оснащены. Когда мы обнаружим, куда приведет наше рискованное предприятие, мы совершим то, что вам понравится.
Возвращайтесь в Америку, друг, Америка – это
