Казанова - Эндрю Миллер

На реке было холоднее, чем на набережной. Человек-тень решил согреться, взял у лодочника весло и, продемонстрировав мастерство вкупе с незаурядной силой, прокатил их вдоль прибрежных насыпей старого Лондона, гнилых свай и пришвартованных кораблей с мачтами, утонувшими в тумане. Лампы на Вестминстерском мосту роняли свой тусклый свет на воду. Казанова устроился у носа катера, вытянул ноги, закрыл глаза и прислушался к говору реки. Ее журчание, всплески и протяжное шипение не слишком отличались от лепета венецианских каналов, но здесь не было их главной прелести — неповторимого, какого-то задушевного эха. Увидит ли он когда-нибудь дом своего детства? Освободят ли его старики-инквизиторы, с их единственной страстью к служению государству, от постылого изгнания? Порой он представлял себе, что тайком проникнет в старый город, затаится в четырех стенах и никто не обратит на него внимания… Но это лишь фантазия. Любой страж порядка, прокурор или confidente узнает о его приезде через три часа. А еще через час его арестуют. Что бы он теперь ни делал, как бы ни изменился, в своде секретных документов против его имени навсегда останется позорный знак. Когда в 1755 году надзиратель Кавалли провел его по лестнице в камеру под крышей Дворца дожей, он увидел скамью-гаротту. В тот раз он избежал пыток. Но вряд ли ему представится еще одна счастливая возможность.

У Темпл-стэйрз Казанова отвлекся от мрачных воспоминаний и принялся размышлять о таинственных закоулках Лондона. Он уже собирался раскланяться со своим спутником, но человек-тень остановил его и поинтересовался, не согласится ли он посидеть часок-другой в каком-нибудь местном трактире, ну, например, в «Черном льве»; до него всего пять минут хода, если срезать дорогу через Темпл. Шевалье не хотелось отказываться от заманчивого предложения, и его растрогала доброта человека-тени. К тому же их знакомство обещало стать небезынтересным. Двое мужчин тихой, крадущейся походкой двинулись по темным аллеям. Спутник Казановы ни разу не оступился, он знал каждый камень на этом пути и мог бы пройти тут вслепую.

Несколько завсегдатаев-выпивох сидели во «Льве» с кружками и курили трубки. Воздух прогрелся от яркого огня в очаге. Рядом с этим пламенем разлеглась хромоногая собака. Она потянулась, зевнула и окинула пришедших усталым взглядом. Мальчишка провел их к угловому столику, и Казанова поблагодарил судьбу за внезапный поворот событий, суливший очередную ночь приятной беседы и спуск с крутой лестницы его невзгод и разочарований. Он воодушевился, заказал кружку эля и признался, что не смог бы не попробовать столь популярный напиток. Человек-тень наконец избавился от своей тени, материализовался, словно надворный флигель из тумана, и заговорил рокочущим басом. Он заказал лимонад:

— Ничего более крепкого я теперь не пью, мсье. В молодости я успел напиться за троих. Мало кто мог со мной тягаться. Рюмка за рюмкой, бутылка за бутылкой.

— Неужели, мсье?

Шевалье пристально оглядел нового знакомого. Наверное, тот был старше его лет на двадцать, но все в нем казалось прочным и рассчитанным на долгий срок — и коричневый камзол из старой, обтрепанной по краям, кое-где даже изодранной, но плотной, будто парусина, ткани, и парик, тоже отнюдь не новый, с выгоревшими буклями: по-видимому, человек-тень слишком близко держал свечу при чтении. Он грузно уселся, качнувшись на стуле. А потом чуть слышно просвистел или щелкнул языком и обвел трактир взором победителя.

Мужчины представились друг другу и с увлечением заговорили. Это была не пустопорожняя болтовня, а содержательный разговор, требующий истинного искусства. К счастью, оба владели им в совершенстве. Они так и сыпали эпиграммами, остротами и наперебой цитировали Горация. Казанова хорошо запоминал прочитанное, хотя, как правило, читал лишь в дороге, в душных или чересчур холодных каретах, проезжая ту или иную часть Европы. Или же в редкие часы дневного отдыха перелистывал томики Гомера и Монтескье, лежа на огромной кровати в палаццо, с ноющими суставами после бесовских постельных игр с хозяйкой дома. Многое ему удалось узнать из разговоров, и шевалье не без удовольствия думал, что успел переговорить не с одной тысячей людей. Чаще всего гордиться было нечем — так, банальный обмен репликами, но его разум превратился в настоящий склад, и зерна мудрости из миллионов бесед дали свои всходы.

Теология, история, геометрия Эвклида, архитектура Палладио. Поэзия, пенсии, политика. В руках его спутника была не шпага, а школьная указка. У Казановы загудело в голове, и он ощутил, что его сорочка промокла от пота. Человек-тень не только знал все на свете, но и обладал поразительным чутьем. Он улавливал любую ложь, похвальбу, даже невинное преувеличение. Шевалье устал и подумал, уж не прибегнуть ли к испытанной детской хитрости, вызвав обильное носовое кровотечение, дабы не быть разоблаченным (в чем? в чем же именно?), однако на помощь ему пришел мочевой пузырь собеседника. Они вышли из трактира и отправились к стене на Уотер-лейн.

— Вы, наверное, заметили, что я мочусь, как старая лошадь, — заметил ученый джентльмен, мгновение назад выискивавший ошибки у философов-идеалистов и критиковавший новейших авторов псалмов, забывших о великих образцах. — Мне то и дело хочется писать. Мой друг, доктор Леветт, говорит, что всему виной почки.

— Если позволите, я принесу вам одно снадобье, — отозвался шевалье, из которого выпитое вытекло довольно узкой струей. — Оно еще никогда не подводило.

Никакого снадобья у него, конечно, не было, но ему захотелось продолжить знакомство. К таким контактам нужно относиться бережно и стараться их культивировать. Он еще не до конца утратил веру в чудо, в дар судьбы или просто в счастливое стечение обстоятельств, даже в нежданное везение. Может быть, предложив это снадобье другому человеку, он и сам сумеет исцелиться? Может быть, искры энергии его спутника вспыхнут в нем, словно после долгого трения? И когда кто-то говорит, будто у него есть чудодейственное лекарство, то всегда добавляет: «Оно безотказно, оно вам поможет, оно вас спасет».

Они вернулись к берегу, взявшись за руки, пробрались между высокими влажными стенами и услыхали — то ли сзади, то ли где-то перед ними — шаркающие шаги или рычание собаки. Лодочник откликнулся на голос человека-тени, Казанова забрался в катер и, стоя во весь рост, отсалютовал новому приятелю. Он следил за ним до тех пор, пока туман не затянул набережную тяжелой пеленой и они потеряли друг друга из вида.

В особняке на Пэлл-Мэлл шевалье взял перо и записал в своем дневнике:

Сегодня ночью, в последний день сентября 1763 года, я познакомился с мистером Сэмюэлем Джонсоном. Он живет в доме номер один на Иннер-Темпл-лейн, и его смело можно назвать украшением его страны.