Портрет дамы - Диана Стаккарт

Со скоростью, которой позавидовал бы и пес графини Пио, я пронеслась мимо ворот кладбища. Задыхаясь и вытирая потное и запылившееся лицо рукавом рубашки, я проскользнула в часовню и упала на скамью в самом дальнем углу.

Мне пришлось сощуриться и поморгать немного, прежде чем мои глаза привыкли к темноте часовни. За исключением тусклых солнечных лучей, с трудом пробивавшихся сквозь витражи, единственным источником света были потрескивающие свечи у алтаря. Поэтому одетое в саван тело Беланки, лежащее перед ним, казалось, парило над полом.

В отличие от похорон графа Феррара, эти похороны не отличались многолюдием, да и службу вел не архиепископ Миланский. На самом деле, не было даже мессы как таковой, поскольку некому было за нее заплатить. Вместо этого одетый в коричневую сутану монах бормотал молитвы на латыни над телом, а присутствующие, — судя по бедной одежде, слуги и подмастерья, — преклонив колени, повторяли за ним.

Вспомнив про свой мужской костюм, я почтительно стянула берет и опустилась на колени на каменный пол, опустив голову и сложив руки в подобие молитвы. Но сквозь опущенные ресницы я внимательно наблюдала за теми, кто пришел отдать Беланке последнюю дань уважения. Поскольку я находилась позади всех, было сложно рассмотреть выражение их лиц. Все присутствующие, за исключением двоих, были женщины, одна из которых громко рыдала.

Даже самый искусный льстец вряд ли сумел бы сделать комплимент этой женщине. Единственное, что было в ней красивого — это толстая черная коса, нетронутая сединой. В остальном она была совершенно невзрачна и ничем не привлекала внимания, кроме бурного выражения горя. Хотя она была достаточно стара, чтобы приходиться Беланке матерью, я решила, что это тоже одна из служанок. Судя по очень бедному коричневому платью и платку на голове, она занимала более низкое положение, чем покойная.

«Может быть, это та самая женщина, которая опознала тело Беланки и которой стало нехорошо в хирургической?»

Я напряглась, чтобы вспомнить, как называл ее учитель, и наконец мне это удалось: Лидия. Я еще некоторое время смотрела на нее, затем перевела взгляд на трех ее товарок, сидевших на той же скамье.

Они были одеты почти так же, как и Беланка в день смерти; напрашивается вывод, что они тоже служанки Катерины. За то время, что я наблюдала за ними, они смахнули несколько слезинок. Их выражение скорби носило более светский характер по сравнению с отчаянием старой женщины.

Как и Беланка, все трое являлись обладательницами волос соломенного цвета, заплетенных в косу и украшенных модными лентами, на головах — плотно прилегающие чепцы. И все хрупкого телосложения, с тонкими изящными шеями. Юные девушки, только-только перешагнувшие порог детства, без сомнения, не старше, чем сама Катерина. Окружение из подобных бледных дев удачно оттеняло южную экзотическую красоту графини, которая выглядела словно пантера среди беспомощных котят.

Удовлетворенная своими наблюдениями, я переключилась на других прихожан. Кроме брата-послушника, мужчин было всего двое. Они сидели в противоположной стороне церкви и выглядели всего на несколько лет старше меня. Их глаза были сухи, а на лицах застыла по-мужски сдержанная скорбь, подобную которой я часто видела у героев фресок учителя.

Поклонники Беланки? Возможно, между собой соперники?

На одном из них была красивая желто-коричневая ливрея пажа, а на втором — столь знакомая мне бело-голубая туника разносчика. Оба молодых человека являлись равными ей по положению и вполне могли рассчитывать на ее благосклонность. Терзала ли одного из них ревность? Могли один из них оставить на ее теле синяки, обнаруженные Леонардо при осмотре, или даже совершить убийство?

Я попыталась отыскать на их исполненных печали лицах какой-нибудь намек на чувство вины или угрызения совести, но без особого успеха. И все же я решила не исключать их из списка возможных подозреваемых. Памятуя о наказе учителя изучить каждого присутствующего, я вновь устремила взгляд на других женщин.

Они были самого разного возраста: от девочки не более десяти лет с опухшими от слез глазами и темными кудряшками до сгорбленной старухи в платье няньки, которая кивала в такт молитвам монаха. Преисполненная рвения, я мысленно отметила разницу в их положении и поведении. Никто из них не вызвал у меня подозрений.

Я уже начала сомневаться в том, что мое присутствие здесь принесет какие-либо плоды, когда дверь часовни со скрипом открылась и кто-то тихо проскользнул внутрь и сел на скамью позади меня. С любопытством оглянувшись, чтобы посмотреть на опоздавшего, я неожиданно для себя утонула во взгляде самого привлекательного мужчины из всех, кого когда-либо видела в своей жизни.

5

ИЕРОФАНТ

Определение души я оставляю мудрости монахов.

— Дино, мальчик мой, вот письмо, которое я написал Моро, послушай и скажи, что ты думаешь.

Следуя указаниям учителя, вернувшись с похорон Беланки, я поспешила к нему, чтобы рассказать об увиденном. Он был занят составлением письма. Указав мне кресло напротив, он взял верхний лист бумаги и принялся читать.

«Мой достопочтимый господин, — начал он, — я испытываю великую печаль, обращаясь к вам относительно моего финансового положения. Вы даруете мне свое покровительство вот уже почти год, в течение которого я имел честь выполнять все ваши пожелания. К моему великому сожалению, я должен напомнить, что мне было выплачено вознаграждение лишь за некоторые из многочисленных заказов, выполненных мною по вашему поручению».

Он сделал паузу и поднял взгляд, словно ища моего одобрения. После моего осторожного кивка он продолжил: «Боюсь, ваша светлость, что затянувшиеся работы по отливке статуи бронзового коня вызвали ваше негодование. И, должно быть, именно оно заставило вас забыть о нашей договоренности. Мой достопочтимый господин, я искренне сожалею, что стал причиной вашего гнева и прошу вашего прощения и снисходительности…»

Он продолжал в том же духе еще несколько параграфов, каждый последующий более униженный и раболепный, чем предыдущий. Пока я слушала, мои чувства варьировались от легкого удивления до полного замешательства. Как мог великий Леонардо — человек невероятно гордый, страстный и гениальный — так пресмыкаться перед герцогом?

Когда дело дошло до второй страницы, я уже внутренне съеживалась при каждом раболепном слове, испытывая стыд за Леонардо. Лодовико был всего лишь грубым и неотесанным неучем! Он обладал значительной властью и коварством, но не глубиной ума и широтой души. Он добился своего положения с помощью силы и обмана, а не заслужил его своими добродетелями и подвигами. Я не понимала, как этот самоуничижительный бред, обращенный к столь недостойному человеку, мог выйти из-под пера того учителя, которым я так восхищалась.

«Ваша светлость, — наконец закончил он, дойдя до третьей страницы, — я глубоко раскаиваюсь, что тратил свое время на других покровителей, дабы заработать на кусок хлеба. Знайте, что скромная сумма, не более ста дукатов, позволит мне продолжить работу над бронзовой лошадью и другими вашими заказами. Я всегда нахожусь в вашем распоряжении и готов исполнить любое ваше желание. Засим откланиваюсь, ваша светлость. Ваш смиренный и преданный слуга, Леонардо».

Он закончил письмо росчерком пера и выжидательно посмотрел на меня.

— Ну скажи мне, Дино, как ты находишь тон этого письма? Прошу тебя, не стесняйся, — настоял он, поскольку я несколько раз открыла и закрыла рот, не произнеся ни слова. — Скажи мне, что ты думаешь.

— Хорошо, учитель, — осторожно сказала я. — Если вы хотите знать мое мнение, я скажу вам его. Я нахожу тон этого письма невероятно льстивым и подхалимским. Он вызвал у меня ассоциации с тоном лакея, выпрашивающим милость, которую он не заслужил.

Поскольку Леонардо не рассердился на мои дерзкие слова, я осмелилась добавить:

— По моему мнению, это письмо не достойно вас.

Леонардо некоторое время сохранял молчание, затем довольно улыбнулся.

— Очень хорошо. Я боялся, что был недостаточно раболепен, — удовлетворенно ответил он и принялся собирать страницы.

В ответ на мой полный замешательства взгляд, он сказал:

— Мой мальчик, ты же понимаешь, что подобное подхалимство с моей стороны было намеренным, не так ли?

Когда я робко покачала головой, он наклонился и утешительно похлопал меня по плечу.

— Позволь мне дать тебе совет, Дино, на случай, если тебе когда-нибудь придется искать покровительства сильных мира сего, чтобы заработать себе на хлеб. Все эти поклоны и расшаркивания перед богачами, которые готовы платить за привилегию обладания произведением искусства, созданного нами, — всего лишь игра.