Сожженые мосты ч.4 - Александр Маркьянов

Русский захватил рукой горсть уже подостывшего риса с изюмом, закинул его в рот, прожевал. Афганцы ждали его решения.

— Хоп! — наконец сказал он — договорились.

Змарай, торговец и воин Сулейманхейль тоже повеселел, забросил в рот горсть риса, отложив в сторону большую ложку, которой ел до этого.

— Тогда, русский, мы заберем свой товар сейчас и дадим тебе плату за него как договорились.

Русский поднял руку

— Э, нет… А как насчет товара, который нужен мне?

Афганцы переглянулись.

— Базар сейчас не работает, русский, но клянусь Аллахом утром, как встанет солнце, ты получишь свой товар.

— Тогда утром мы и завершим сделку — отрезал русский.

— Но у нас есть деньги сейчас, русский, зачем ждать рассвета. Это настоящие деньги, утром ты за них купишь товар, что у нас, что у других людей — сказал Змарай

— Нет. Я договаривался купить товар у вас, со скидкой. Если вы утром не продадите мне товар, как мы договорились — то и мне нет смысла соблюдать то, о чем мы сейчас договорились. Я пойду и продам свой товар на базаре, и куплю что мне нужно тоже на базаре. Кроме того — пачку денег украсть гораздо легче, чем целый кузов товара, и я не хочу рисковать даже одну ночь. Я продам вам сейчас только тот товар, что есть у меня с собой и что я принес вам на пробу.

Змарай снова помрачнел

— Ты не доверяешь нам, русский?

— Нет. И никому здесь я не доверяю. Пока я не увижу товара, который нужен мне — я не отдам товар, который нужен вам.

Некоторое время, русский и афганец смотрели в глаза друг другу

— Поклянись, русский — сказал он — что ты не продашь товар другим людям. Я знаю, что среди вас, русских, мало клятвоотступников.

— Среди нас нет клятвоотступников. Поклянитесь и вы, что дадите мне товар, который нужен мне по хорошей цене.

Змарай взглянул на Гульбеддин-хана, и по этому взгляду, Араб внезапно понял, что Гульбеддин-хан не более чем слуга здесь, и то что он называет себя ханом никак это не меняет. Хан же здесь другой, а Змарай по положению выше Гульбеддина.

— Клянусь — сказал Гульбеддин-хан

— Поклянись на Коране, как положено — сказал русский.

Гульбеддин-хан что-то недовольно крикнул, объяснил подбежавшему баче что ему нужно. Через некоторое время принесли священную книгу в дорогом, тисненом настоящим золотом переплете. Положив руку на нее, Гульбеддин-хан поклялся вторично.

— Клянусь и я в том, что не продам товар другим людям помимо нашей договоренности, какую бы цену за него они мне не сказали — сказал русский. Если не вникать в суть — клятву он и не собирался нарушать, ведь он собирался не продать, а отдать оружие бесплатно дружественным пуштунским племенам, за то, что те проведут его к границе. Продать и отдать — разные вещи, не так ли? Среди русских и впрямь не уважались клятвоотступники.

Змарай снова повеселел, крикнул бачу и велел принести кишмишовки. Достал из кармана пачку афганей и расплатился за те два автомата, которые были перед ним. Русский отказался пригубить и попросил чая. Чай принесли на всех…

Не так давно — несколько лет назад — по экранам страны прошел фильм, даже не фильм — а целый сериал на пятьсот серий. О жизни русского дворянства, а назывался… "Под сенью орла"… или как то в этом духе, не могу поручиться за память. Там было много чего интересного — но настоящие дворяне только сплюнули, посмотрев этот фильм. Да, там были изображены дворяне — но ненастоящие, те, кто выслужил дворянство на гражданской службе и те, кто получил по наследству титул вместе с солидной суммой денег. Вот если про этих говорить — все правильно. И Изотта-Франскини на день ангела, и кабаки всю ночь напролет и экзамены в Царскосельском лицее, сданные за солидные взятки. И милые барышни с Бестужевских курсов, которых не нужно долго уговаривать весело провести время с солидным, с титулом, красивой машиной и платиновой кредитной карточкой молодым человеком. Милые барышни с Бестужевских кстати тоже разные бывают — самые красивые как раз таким вот хлыщам от ворот поворот дают, это я вам истину говорю. И дворяне — тоже разные бывают.

Пока что государство держалось на том, что первую скрипку все же играло военное дворянство и дворянство купеческое, в основном происходящее из староверов или породнившееся со староверами. В том, что дворянство занималось коммерцией не было ничего плохого: бесчестны не те, кто занимается коммерцией, бесчестны те, кто вольно проматывает состояние, накопленное отцами и дедами, сегодня такой вот хлыщ промотает свое состояние, завтра он промотает всю Россию, только дай. Особняком стояло и военное дворянство — те, кто выслужил личное, а кое-кто и потомственное дворянство на военной службе. Наконец то, Российской Империи удалось создать настоящую элиту — класс военных, жестких и правильных, всегда делающих не то что хочется — а то, что должен делать дворянин и офицер. Долг был для них альфой и омегой, долг определял их жизнь даже в мелочах, долг заставлял их всегда вызываться на самые трудные и опасные дела, долг сопровождал их жизнь с младенческой колыбели и до смертного одра. Для этих дворян Царскосельский лицей или Московский университет не значили ничего рядом с Академией Генерального штаба или Академией Морского генерального штаба, которые в этой среде почитались вершинами воинской карьеры. Надо сказать, что самые красивые девушки с Бестужевских курсов почему то любили именно таких вот дворян — дворян шпаги.

Но особое, стоящее особняком от всех образование получал наследник Престола. Чтобы управлять огромным государством — нужно было образование высочайшего уровня, к этому нужно было готовить с детства. Наследник должен был понимать и уметь управлять как военной — так и экономической мощью государства. Более того — он должен был понимать нужды своих подданных, нужды всей огромной страны — и едино жить к их удовлетворению. Каждый Император должен был внести свой вклад в дело усиления и расширения огромной Империи — иначе он не был достоин благодарной памяти потомков.

В отличие от своего деда, Александра Четвертого Великого, который не имел военного образования, не имел ни малейшего желания его получать, и так и проправил сорок с лишним лет, отдав военные вопросы — военным, в отличие от своего отца Александра Пятого, который равно интересовался как экономикой, так и военным искусством, Цесаревич Николай с детства проявлял интерес именно к войне. История сохранила фотографию смотра войск, когда цесаревичу было пять лет. По протоколу, Государь Император должен был принимать войсковой смотр, находясь на коне, императрица с детьми должна была находиться в старинной карете, окруженной казаками из Собственного, Его Императорского Величества Конвоя. Как раз к пятилетию наследнику подарили пони, и он — уже тогда был упрямым, непослушным и настойчивым — настоял на том, чтобы принимать смотр даже не сидя перед отцом на его лошади — а на своем пони, отдельно от отца и в своем седле. Фотограф и запечатлел это вопиющее нарушение протокола — рядом с рысаком Императора стоял пони Цесаревича и сам он, в пошитом специально для него мундире Конной Казачьей Стражи, принимал смотр войск вместе со своим отцом. Потом, кстати, эта фотография появилась во многих войсковых гарнизонах необъятной России — никто не заставлял ее покупать, сами офицеры скидывались, покупали и вешали как портрет на видном месте.

Когда цесаревич подрос — он доказал, что желает стать военным, обычные уроки он учил из-под палки, зато все свободное время проводил с казаками и с частями лейб-гвардии, все его друзья-сверстники тоже происходили из военных, за исключением Бориса, наследника польского трона с которым Цесаревич подружился потому что так сказал отец. Отец не объяснял, зачем это надо, он сказал коротко и просто: это нужно России. И все.

Но те, кто представляли цесаревича этаким армейским дуболомом — они ошибались и сильно. Отслужив положенное в частях разведки воздушного десанта, цесаревич научился главному — он научился вести за собой людей и отвечать за каждого из них. Он научился ответственности — потому что каждое решение, принимаемое им, могло означать смерть для его подчиненных, ибо служил он в местах весьма неспокойных. Он научился быстро и жестко принимать решения, он понимал смысл слова "незамедлительно" — потому, что в бою нет времени на раздумья, либо ты опередил противника, либо он опередил тебя. Он научился принимать, не оттягивая, неприятные решения — потому что в бою приятных решений не бывает. Он научился смотреть на мир без розовых очков, потому что на вражеской территории ты должен видеть то, что есть на самом деле — а не то, что тебе хотелось бы видеть. Он научился не рассчитывать ни на кого, кроме себя самого и своих боевых товарищей, потому что в бою больше рассчитывать не на кого. Армия многое дала ему — и даже в гражданской жизни, когда он сказав себе "надо" садился за "трактаты о скудости и богатстве" — уроки армии не проходили даром.