Мама на фоне измены (СИ) - Евгения Мэйз

заграник и открывает его на странице с печатями виз. Он не врет. Буров действительно был в Африке и покинул ее в октябре.

— Тюремщики везде одинаковы, но с неграми было сложнее договориться отдать мне смартфон в постоянное пользование. Давали звонить со стационара.

— Зачем ты поехал туда? Ты говорил, что поедешь за мамой в Саратов. В Саратов!

Точнее не в этот город, а в область, в деревню, где со связью было не очень. О чем он честно предупредил меня и потому до самого последнего я почти не беспокоилась ни о чем.

— Я поехал за Яной Смородиной. Она попала в тюрьму и позвонила оттуда с просьбой помочь ей.

Я отворачиваюсь. Огонёк надежды, то вспыхивает, то вновь гаснет, как сейчас.

Яна Смородина бывшая подружка Пашки. У него были отношения с ней до меня с долгими и мучительными расставаниями, воссоединениями, скандалами и вновь расставаниями.

— Кать, это не то о чем ты думаешь.

— О чем я думаю? Скажи о чем я должна думать, кроме как о том, что ты вместо того, чтобы жениться на мне, бросился спасать свою бывшую девушку? Спас? Вытащил? А что не женился?

Буров поглаживает костяшки мои пальцев, а я, опомнившись, отдергиваю из.

— Мама просила за нее и я не смог отказать ей. Ты знаешь, как я отношусь к ней. Тебе ничего не сказал, потому что понимал, что увижу и наткнусь на тоже, что и сейчас. Тем более, я верил в то, что успею справиться со всем, а потом, когда уже все случилось я просил Образцова объяснить тебе всё.

Глава 7

Пожалуйста, посмотри так на меня вновь. Пожалуйста, произнеси мое имя ещё раз. Пожалуйста, пусть все это будет кошмарным сном.

Пусть я открою глаза и увижу, что все, что было в течении этих двух лет лишь дурацкий морок.

Пусть ты заворчишь на меня, что я захапал себе все подушки. Улыбнёшься и скажешь, что я храпел под утро. Поцелуешь меня, а я сгребу тебя в объятия, радуясь, что жизнь удалась.

— Тебе придется начать говорить и задавать свои вопросы уже сейчас, Буров. Между состоянием "терпеть тебя рядом с собой" и "ненавидеть ещё больше" я выбираю последнее.

Катька останавливается рядом со мной, обжигая своим теплом и окутывая запахом в котором слышится аромат персиков.

— Мне все равно, как ты будешь чувствовать себя весь остаток пути, потому что тебе было также индифферентно на меня все это время.

Она говорит, что ей плевать, а я все ещё молюсь и прошу, чтобы это все закончилось.

Я хочу быть с ней, целовать ее и ловить дыхание. Мне не все равно. Никогда не было так. И слова, что я говорю ей правда. Только сейчас я понимаю, что все эти вопросы, что были в моей голове заменяли одну фразу "я ужасно скучал и тосковал по тебе, Катюш". Но правда такова — она не станет моей до конца пока я не расскажу ей всё, пока не обрисую ей реальность, в которой живу и не поведаю о тех ошибках, которые совершил.

— О чем я думаю? Скажи о чем я должна думать, кроме как о том, что ты вместо того, чтобы жениться на мне, бросился спасать свою бывшую девушку? Спас? Вытащил? А что не женился?

Я смотрю на бледную и в тоже время разъяренную Катьку. Ей должно быть все равно, как думалось все это время. Но это не так.

— Мама просила за Янку и я не смог отказать ей, — говорю я, ощущая стыд. — Тебе ничего не сказал, потому что знал, что увижу то, что наблюдаю сейчас.

Впервые, мне стало неловко за все то, что являлось мной долгие годы.

Зачем нужно было слушать родительницу в тот день, а потом и делать то, что не касалось ее напрямую?

Незачем, но есть это и ещё кое-что, что я уже не могу выкинуть из этого уравнения.

— Ты, Буров, сволочь, — говорит Катька, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза. — Ни одна причина не могла быть такой же достойной, как эта.

Она делает глубокий вдох, выдыхает ртом и молчит какое-то время.

— Ты хотел спросить у меня что-то? — спрашивает Ветрова, приоткрыв глаза.

Всё-таки она изменилась за прошедшие годы. Похорошела, но стала другой — менее беззаботной, чем прежде.

— Нет. Это уже не важно.

— Почему?

К нам подходит стюардесса и просит занять свои места.

— Я уже получил все ответы, — произношу я, занимая место Ветровой возле любопытной тетки.

Терпеть не могу, когда суют свой нос в чужие дела даже если интерес праздный. Жизнь так устроена, что никогда не знаешь откуда прилетит очередная оплеуха.

— Больше не хочешь знать ответ на вопрос: а почему же я такая дрянь? — спрашивает Ветрова, повернувшись ко мне лицом. — Больше не нужно знать тебе, как мне удалось обвести тебя вокруг пальца?

Смеётся надо мной. Провоцирует. Зачем?

— Нет, — бросаю я, злясь на себя. — Разобрался уже.

— Скажешь кто подтолкнул тебя в правильном направлении?

Я кошусь на Катьку, уже догадавшись, что она связалась с сестрой. В ее вопросе слышится эхо слов Александры. Она сказала нечто похожее.

— Списалась с сестрой?

— Нет, Буров, — вздыхает она, перевернувшись на бок. — Я просто немного знаю тебя.

Катька прячет лицо в лацкане моего пиджака, что так и висит на спинке кресла, на котором она сидит.

— Ты веришь в то, что знаешь людей, плохо относишься к тем, кто предал тебя и обязательно мстишь им.

Она знает, что в моих правилах есть исключения — это дети, женщины и старики. Напрашивается на признание? Серьезно? Так просто?

— А ты, можно подумать, хорошо относишься к моральным уродцам? — усмехаюсь я, повернувшись к ней.

— Плохо, но я и не приезжаю к ним, чтобы шантажировать записями там, где они без одежды.

Я достаю смартфон, открываю галерею и удаляю запись, перед этим дотронувшись до пальцев Ветровой, чтобы она открыла глаза и проследила за моими манипуляциями с видеозаписями.

— И уж тем более не вынуждаю их тереться лицом у меня между ног, — говорит Ветрова, больше никак не прокомментировав мои действия.

Почему я думаю о сексе именно сейчас, а не тогда, когда для этого были все условия? Я бы заставил ее стонать, довел бы до такого состояния, что она уже бы не могла злиться и говорить гадости, я бы спросил и получил ответы от нее, а если бы не поверил, то смог бы убедиться во всем позже, вновь