Сокровища Мельк-Тауза - А Чжимбэ

казались маленькими беленькими пятнышками.

В одной ложбине иезид остановил лошадей и предложил дать им отдохнуть.

— Зачем? — с неудовольствием спросил Бушуев, которому хотелось скорее добраться до таинственного места.

— Дальше дорога будет очень тяжелой, — ответил иезид и стал отпускать подпруги.

Бушуев хотел было протестовать, но потом раздумал и коротко спросил:

— Ты часто ездишь туда?

— Да, я знаю эту дорогу, — уклончиво ответил курд.

Бушуев неохотно слез с лошади. Утомленный тяжелой ездой, он решил отдохнуть и опустился на землю, но иезид испуганно подбежал к нему, с силой дернул за руку и отрывисто проговорил:

— Нельзя!

— Что за чепуха? — рассердился Бушуев: — Почему нельзя?

Иезид молча толкнул ногой камень, который Бушуев наметил в изголовье. Из-под него во все стороны побежали темно-желтые скорпионы. Они несли над своими спинами смертоносные хвосты, как будто боялись испачкать их о землю.

— Они скоро начнут чернеть, и тогда укусы их будут смертельными, — тихо проговорил иезид, наблюдая разбегающихся скорпионов.

Бушуев знал, чем угрожает укус этого небольшого насекомого, и питал к скорпионам паническое отвращение. Он отскочил в сторону, и молча смотрел на их бегство. Когда один из них направился к нему, то он схватил камень и собрался размозжить ядовитое насекомое. Но курд вырвал у него камень и снова проговорил:

— Нельзя.

Бушуев разозлился.

— Опять нельзя?.. Да почему же, наконец?

— Их много здесь, — ответил иезид: — Если ты убьешь одного, другие отомстят нам.

Бушуев перебрал в памяти все бранные слова, но ни одного не сказал вслух. Кто знает, может быть, и браниться в этом месте также нельзя, чтобы не вызвать какого-нибудь непредвиденного осложнения. И он терпеливо стал ожидать, пока кончится время лошадиного отдыха.

Лошади покорно стояли рядом, и отмахивались от наседавших на них мух. С гор тянуло прохладным ветерком. Воздух был чист и прозрачен, даль казалась необыкновенно близкой и четкой. Но Бушуев не любовался далью и смотрел только под ноги, остерегаясь появления какого-нибудь нового ядовитого пресмыкающегося или насекомого, убить которых нельзя только потому, что их здесь много. Вспомнились рассказы курдов о змеях, собиравшихся в отряды на бой со своими врагами; о насекомых, мстивших людям, о животных, одаренных человеческим разумом.

Было грустно слушать эти рассказы и не было возможности опровергнуть их. Темный ум верил не тому, что было, а тому, чего не было. Таинственным и непонятным для него законам природы он находил наивные объяснения. Он упрощал их для того, чтобы понять, и в то же время окружающий мир наделял чрезвычайными свойствами и делал его загадочным и непонятным.

Спустя полчаса молчаливый иезид, как будто уловив желание Бушуева, стал затягивать у лошадей подпруги.

— Когда будет страшно, закрой глаза и нагнись к седлу! — неожиданно проговорил он, и снова поехал первым.

Бушуев не понял его, хотел переспросить, но не было желания говорить с человеком, который не умеет, а может быть, и не желает отвечать и ограничивается малопонятными отрывистыми словами. Бушуев подумал, что его предостерегают на случай встреч с какими-нибудь гадами или мифическими чудовищами. Но когда он увидел из-за скалы узкую, в аршин шириной, тропинку, справа — отвесную гладкую скалу, а слева — бездонный обрыв, он почувствовал, как зашевелились волосы на голове.

Лошади робко замедлили шаг и вытянули шеи. Острые уши повернулись вперед и чутко ловили каждый шорох. Не отрываясь, смотрели на тропинку кроткие черные глаза,

и словно спрашивали: что там дальше?

Иезид безмолвно молился.

Клочья мрачных предположений всплывали в голове Бушуева. Падение в жуткую пропасть, хруст костей, брызги мозга, который до последней минуты будет работать и сознавать, — вот все, что можно было ожидать от поездки по этой страшной тропе.

— Отпусти повод, дай свободу лошади! — визгливо прокричал иезид.

Бледный, взволнованный Бушуев безвольно отпустил повод. Он заметил острый, режущий взгляд курда, тревожный блеск глаз, хотел сказать что-то и не мог.

Иезид быстро отвернулся, издал понукающий гортанный крик и двинулся вперед.

Лошади шли осторожно. Они опустили головы, широко раздувающимися нервными ноздрями втягивали воздух, и, не отрываясь, глядели на узкую тропинку, словно изучали каждую неровность и шероховатость.

Бушуев замер, застыл. Он не в состоянии был ни мыслить, ни рассуждать и только смотрел перед собой, вдоль отвесной скалы. Впереди извивалась узкая тропинка, и чем дальше, тем она казалась все уже и уже.

Черные полосы, перерезавшие эту тропу, приковали внимание Бушуева. Глаза остановились на них. И когда лошадь приблизилась к ним, новый приступ ужаса охватил Бушуева. Путь был страшнее, чем казался вначале. Черные полосы оказались трещинами, в которые свободно мог провалиться всадник. А лошади медленно и неуклонно продолжали приближаться к ним. Им придется прыгать через эти страшные отверстия. Прыгать на каменистой тропинке, на краю обрыва, над пропастью, до дна которой будет не меньше версты.

Холодная дрожь пробежала по телу Бушуева. Сжались легкие, и горло само по себе издало хриплый воющий звук. Сердце напрягалось, наполнило кровью все жилы и расширило их так, что стало больно, а потом — перестало биться. Кружилась голова. Пропасть тянула к себе. Хотелось броситься в нее и прекратить невыносимое испытание.

— Нагнись и закрой глаза!.. — пронзительно закричал иезид, но повернуться к Бушуеву не решился, так как каждое движение могло вывести из равновесия лошадь и свалить ее в бездну.

Бушуев ясно расслышал крик курда, понял его, но сознание его не прояснялось. В голове был туман. Мысль бездействовала. Он в изнеможении опустился на шею лошади. И как будто погрузился в тяжелое забытье. И от того, что он не видел ни пропасти, ни тропинки, как будто менее мучителен стал страх, только попрежнему обрывалось дыхание в те моменты, когда он ощущал скачки и храп лошади.

Какое время потребовалось на небывалую переправу, Бушуев не знал и не мог представить себе. Ему казалось, что на это ушла делая вечность. Когда до него долетел возбужденный крик иезида, он с изумлением раскрыл глаза.

— Слезай, дай отдохнуть лошади!.. — кричал курд, и в этом крике услышалась радость.

Бушуев поднял голову и с удивлением огляделся кругом. Кошмарной тропинки не было видно. Кругом зеленели пологие склоны каких-то вершин. Слышалось пение птиц и несмолкающие трели насекомых. Бушуев с благодарностью взглянул на лошадь. Она была мокрая от перенесенного напряжения, тяжело дышала и стояла неподвижно. Тело лошади моментами сотрясала дрожь. Он хотел освободить лошадь и спрыгнуть на землю, до вдруг почувствовал, что не может сделать этого. Пережитый страх настолько парализовал ноги, что они как будто врезались в тело животного. Бушуев еще раз попробовал двинуть ими — и не мог. Он тревожно взглянул на своего спутника и взглядом передал ему свой испуг. Иезид без слов понял его, быстро подбежал, высвободил из стремян ноги Бушуева, стал растирать их руками, а потом одну из них перекинул через лошадь. Как мешок с мукой свалился Бушуев на землю и не мог двинуться. Он пережил самое страшное в жизни.