Куда глядят глаза василиска - Наталия Ипатова

Вопреки ожиданию, он не стал бурно протестовать и размахивать своим боевым топором в ответ на предложение принести вассальную присягу. За его спиной, тесно, плечом к плечу, стояла многочисленная свита из длинноруких плосконосых воинов его породы, и, чувствуя их поддержку и окинув равнодушным взглядом разношерстную толпу обитателей Черного Замка, он сказал Рэю:

— Хай! У тебя меньше народа, чем у меня, и мои — опытные воины. Почему я должен подчиняться тебе, а не ты — мне?

Рэй поднял перед собой руку и разжал кулак.

— Поэтому, — коротко ответил он. — Согласен?

На смуглой мозолистой ладони бывшего кондотьера белел маленький кусочек мела. Рэй приглашающе улыбнулся.

У него никогда не было открытой располагающей улыбки, хотя прекрасным его зубам мог позавидовать любой хищник. Он мало кого уважал и почти никому не доверял. Он был не добрым, но честным. Улыбка для него означала сознание собственной силы, демонстрацию собственной уверенности, приглашение к состязанию, и выглядела она ожидающе, составляя пару с его холодными, настороженными глазами. Словом, это была именно та улыбка, какой можно расположить к себе гоблина.

— Хай! Согласен, — кивнул гоблин, блеснув красноватыми глазами.

Рэй не стал на него обижаться, в конце концов у него тоже могли быть амбиции, и ему тоже стоило дать попробовать. В сопровождении толпы заинтересованных болельщиков принц и Король прошествовали к украшавшему двор исполинскому пню. На языке Черного Замка кусочек мела означал приглашение к армрестлингу, и это было то, что надо, когда ищешь сильнейшего и желаешь обойтись без кровопролития.

Рэй мелом прочертил линию, противники веско уселись на услужливо подставленные им чурбачки, утвердили на гладкой поверхности локти, расположив их строго на черте, и соединили ладони, крепко переплетя пальцы.

Сразу стало ясно, что гоблин собирается воспользоваться наиболее очевидным из своих преимуществ, а именно — весом, и внешне у Рэя не было против него шансов. Но опыт Рэя в Школе Меча тоже дорогого стоил. Он не привык уступать никому. Для него попросту не существовало такой вещи как изначальное превосходство противника. Еще в детстве он безрассудно кидался на обидчиков, и ни их численность, ни вес, ни возраст никогда не рассматривались им как преимущество. Это продолжалось до тех пор, пока они не стали с ним считаться. Уже в тринадцать лет Барнби Готорн обнаружил у доверенного его попечению волчонка исключительную способность загонять себя в «красный коридор», способность заставлять себя делать то, что ты должен делать, невзирая ни на какие условия, в полнейшей отключке от диктата разума, не зная «не могу» и концентрируя на сиюминутном действии запас не только настоящих, но и будущих сил. Рыцарь Готорн по доброте душевной старался вразумить воспитанника, стращая его, что во время одного из подобных развлечений Рэй свалится с разрывом сердца, но искушение побеждать ВСЕГДА было для мальчика, а позднее — юноши, слишком сильно.

Его рука стояла неподвижно, как вбитый в пень стальной прут, смять который не в силах даже могучая гоблинская хватка. Не сказать, чтобы это было легко, но Рэй попросту заставил себя ничего не чувствовать. Обнаженная до плеча гоблинская лапа вздулась от усилия почти вдвое и мелко тряслась от напряжения: сказать, что Король был потрясен — это ничего не сказать. Он пытался давить еще и еще, все туже стискивая кисть, в которой тонкие твердые пальцы Рэя утопали, как в подушке. Находясь на пределе своих физических возможностей, Рэй, тем не менее, полагал, что способен это выдержать. Быть на пределе — это ведь совсем не то, что перешагнуть предел. Если гоблин не смял его в первую же минуту, то дальнейшее уже работало на него. Предоставив сопернику атакующую позицию, Рэй как бы со стороны наблюдал, как тот пыхтит, дуется и тратит огромные силы на выдавливание из себя же новых сил. Это было все равно, что, не пробив с первого удара головою каменную стену, попытаться ради пущей эффективности сделать это с разбегу. Хватка гоблина не причиняла ему физической боли: величина лапы и ее мясистая мягкость оказались для гоблина врагами. Изумленный Король гоблинов перевел взгляд с кисти своего противника, представлявшей для него практический интерес, на его глаза, чтбы убедиться, что в деле нет никакого подвоха, что против него сидит молодой принц из породы людей, а не подставленное в последний момент и специально выведенное для подобных забав чудовище.

Ему не стоило этого делать. Встретившись с Рэем глазами, он попался. Зеленые тигриные глаза смотрели на него холодно и спокойно, как на букашку в увеличительное стекло, пронзая насквозь всю его подернувшуюся излишним жирком тушу, рассматривая и отбрасывая, как ничтожные, мысли, гулко, как мухи, носящиеся в его пустом черепе. Этот человек его превосходил! И в тот же миг стальные тонкие пальцы, бывшие до того неподвижными, впились в его плоть. Плоть гоблинов малочувствительна к боли, но все же не в том случае, когда ее скручивают железные тиски, а именно это, как показалось Королю, и происходило с ним. Его мышцы внезапно стали ватными, рука дрогнула и поползла вниз. И все это время он находился в плену этих равнодушных жестоких глаз. В которых полыхнула молния торжества лишь в тот момент, когда его, Короля, рука была звонко припечатана к пню. Он с воплем вскочил, его обвисшая лапа была почти парализована, и другой, левой, он шарил на поясе, пытаясь быстро достать неудобно теперь подвешенный топор, а в глаза его уставились три клинка: два ярких, зеленых и колючих, бывших глазами Хозяина, а третий — с солнечным зайчиком на лезвии — длинный нодати, выхваченный с редкостной даже для опытных бойцов быстротой.

— Эй, парень, — сказал Хозяин, — я выиграл честно?

И гул голосов за спиною падшего Короля ответил утвердительно.

— Как твое имя? — спросил Рэй.

— Удылгуб, — отвечал тот, сломленный и посрамленный.

— Не вешай нос. Ты будешь командовать своими людьми, я же буду приказывать только тебе. Без обид?

Тонкий и острый, принц протягивал ему руку. Раскрытую ладонь той руки, в силе которой ему позволили убедиться. Удылгуб протянул левую, не в силах заставить подняться правую, повисшую, как плеть.

«В одном мизинце его, — угрюмо рассказывал он потом своим у походного костра, — сила десяти таких, каким ему, судя по взгляду, следует быть. / Что было, кстати сказать, чистейшей воды преувеличением, но ведь должен же он оправдаться! / Но это — не главное. Главная сила у него во взгляде. Зеленоглазый, черт, и такой от него исходил пронзительный холод, что я, клянусь всеми духами земли и неба, уже чувствовал, что каменею. Он не то что руку мою повалил, он на лопатки меня этим своим взглядом положил. Смотрит он на меня и сквозь меня, и куда, черти его знают, направлен этот взгляд? Право слово, сущий он василиск, этот наш новый принц.»