Охота на Бугимена - Ричард Чизмар

несет никакого сходства со случаем Наташи Галлахер. Смею заверить общественность, что все мои сотрудники круглосуточно трудятся над тем, чтобы раскрыть это чудовищное преступление».

Еще одна теория, витавшая в умах и обеспокоившая всех, связывала с убийством отца Наташи Галлахер. По сообщениям кое-кого из близких соседей, Рассел Галлахер продемонстрировал крайне странное поведение в первые дни после обнаружения тела дочери. Обычно мужественный и непоколебимый – некоторые считали, даже раздражающе маскулинный, – мистер Галлахер следующие двое суток практически не вставал с кровати.

– Он будто в трансе, – заявил один из соседей. – Проплакал все время, пока я у них был, и постоянно бормотал «Прости, прости». Глаза распухшие, едва открываются.

Поначалу миссис Галлахер пришлось одной сдерживать натиск полиции, следователей, соседей и прессы, которые сутки напролет вились вокруг дома. Затем Джош взял дело в свои руки и установил границы. А потом, чуть позже на той же неделе, из Орландо прилетела на помощь младшая сестра. По словам Роуз Эллиотт, жившей с Галлахерами по соседству, миссис Галлахер даже подумывала уложить мужа в больницу – вот как она отчаялась.

Большинство все-таки объясняло поведение мистера Галлахера очевидным фактом: единственную дочь жестоко убили. Он, ясное дело, помутился рассудком и невообразимо страдал. Вдобавок все считали, что мистер Галлахер возложил часть вины за Наташину гибель и на свои плечи: ведь это он не позволил ей включить кондиционер в доме. Из-за него ее окно оказалось открытым той ужасной ночью.

– Не существует ни единого разумного свидетельства, – заявил Фрэнк Логан, коллега Рассела Галлахера из страхового агентства, – указавшего бы на то, что Рассел имеет какое-то отношение к убийству дочери. Заявлять что-либо обратное – смехотворно и безответственно.

Впрочем, нашлись и те, кто утверждал, что и в дни, предшествовавшие Наташиной гибели, мистер Галлахер вел себя как-то странно.

– Мы на той неделе с ним поссорились, – поделился воспоминаниями один из местных жителей. – Ни с того ни с сего Рассел обвинил меня, что мои собаки делают свои дела у него во дворе. Я пятнадцать лет прожил на одной улице с Галлахерами и ни разу в жизни ни одной своей собачке не позволял гадить у них на газоне. А он, главное, по-серьезному разозлился. Ума не приложу, что на него нашло.

Сходную озабоченность высказал и другой сосед с Готорн-драйв:

– Он обычно спокоен и сдержан. Я хочу сказать, дружелюбный, всегда тебе рукой помашет, доброго дня пожелает и всякое такое. Но в последнее время стал каким-то нервным, будто витает где-то. И болтал необычно много, словно ему есть что скрывать.

Другие же горожане обрушили свои подозрения на голову Ленни Бакстера. Ленни, прославленный ветеран Вьетнама, теперь коротал деньки, собирая мусор на Эджвуд-роуд и трудясь поденщиком – если везло найти какую-нибудь работу. Ленни никогда не просил милостыни и не принимал подаяния. В былые дни жил с матерью на Перри-авеню недалеко от школы для старшеклассников, однако с тех пор как мать умерла в конце семидесятых, Ленни не смог выплачивать по закладной и дом потерял. Весной, летом и осенью жил в палатке в лесу, за зданием почты. Ходили слухи, что он наставил ловушек повсюду вокруг своего «лагеря», однако я в это не верил. С кем я только ни говорил, никто не мог сказать, где Ленни зимует.

На первый взгляд он выглядел достаточно сильным, чтобы задушить девушку, однако ходил, сильно хромая из-за застарелого ранения в бедро. Ленни был не только не способен поддерживать нормальный разговор, но и едва мог собеседнику в глаза смотреть. А еще от Ленни отвратительно попахивало, и зубов у него становилось все меньше и меньше. Мысль о том, что Ленни Бакстер умудрился выманить Наташу Галлахер из дома в лес, не очень-то укладывалась в голове. Ну и уж совсем невероятно представить, что ему удалось бы это сделать, не оставив никаких следов.

Ходили и другие слухи, правда, менее популярные. Согласно одной истории, в Наташиной спальне в обувной коробке обнаружился дневник, а в нем были описаны ее тайные встречи с парнем постарше. По другой версии, Наташа поссорилась с ревнивой подругой, и ссора переросла в безобразный конфликт. К этим доморощенным россказням не предлагалось ни доказательств, ни даже намека на таковые. Но, как всегда, люди продолжали судачить.

В ту первую неделю после возвращения в Эджвуд я поговорил со всеми и каждым, кто готов был говорить со мной об убийстве Наташи Галлахер – со старыми друзьями и знакомцами, с кассиром в банке и работницей на почте, с давними соседями и совсем уж незнакомыми людьми. Я также докатился до подслушивания чужих разговоров. Не горжусь этим, однако не мог же я просто так отгородиться от реальности и не замечать, что девушку, которую я знал – пусть даже и шапочно, – убили в нескольких шагах от дома, в котором я вырос. Я словно попал в кино. Попал в кошмар.

7

Похоронную службу отложили до следующей пятницы. Видимо, потому, что семье пришлось ждать, когда коронер закончит обследование трупа.

Похороны, на которых я до тех пор побывал, можно было пересчитать на пальцах одной руки: два моих дяди и мать хорошего друга, которой не стало из-за рака. Мы тогда учились в выпускном классе. Но и этого хватило, чтобы навсегда запомнить дух таких событий. Во-первых, говорят мало, а если и общаются, то приглушенным голосом и простыми жестами. А во-вторых, обстановка неизбежно соответствует настроению участников: все мрачно, погода отвратительная и давит. Практически гарантирован ледяной дождь.

Утро похорон Наташи Галлахер выдалось солнечным и приятным. По сияющему голубому небу рассыпались пушистые клочки белых облаков, они так и манили устроить пикник на пляже, покататься на лодке по реке или запустить воздушного змея. Все выглядело не так, как надо; выглядело все просто неприлично.

Служба проходила в церкви Христа на Уиллоуби-Бич-роуд, в той самой церкви, где я впервые увидел Наташу. Мессу служил отец Френсис. Думаю, он много чем пожертвовал, чтобы служба получилась насколько возможно короткой: боли и страдания в храме в тот день хватило бы и на десяток похорон.

Мы с родителями сидели ближе к алтарю с Джентилами, нашими соседями. Мама с Нормой всю проповедь передавали друг другу скомканные платки. Мистер и миссис Галлахер с Джошем сидели в нескольких рядах перед нами с какими-то людьми, которых я не узнал; очевидно, с родственниками. Несмотря на городские сплетни, которых я наслушался, мистер Галлахер выглядел собранным. Наверное, к тому времени он уже выплакался. Миссис Галлахер постоянно всхлипывала, хрупкие плечи подрагивали. В какой-то момент Джош обнял