Как это было у меня: 90-е - Сергей Васильев

Часть наличных доходила до «магнитогорских товарищей», и этого оказалось достаточно, чтобы огромный металлургический комбинат перевел весь свой оборот по валютной выручке на Тверьуниверсалбанк.

С этого момента ММК стал самым крупным нашим корпоративным клиентом. Инкомбанк и другие серьезные банки активно боролись с нами за него, они демпинговали по комиссиям, соблазняли кредитами, делали все, что могли. Но и мы воевали, отстаивая свое право иметь бизнес с ММК.

В 1993-м, когда мы только начали разворачивать свою вексельную программу, именно Магнитогорский металлургический комбинат стал первым и самым активным проводником этой программы в жизнь.

Ему тогда были очень нужны кредиты, комбинат задыхался от неплатежей, и наше предложение дать векселей на любую необходимую сумму оказалось беспроигрышным.

ММК сразу стал брать наши вексельные кредиты, рассчитываться векселями Тверьуниверсалбанка за электроэнергию, уголь и даже выплачивать ими налоги. Мы оказались для комбината основным банком-партнером.

Я в первый раз приехал тогда, чтобы познакомиться с тамошним руководством. Морозов, новый финансовый директор Магнитогорского комбината, повел меня к генеральному.

Стариков оказался настоящим «красным директором». Он принял меня в своем большом кабинете «сталинского» типа, на нем был костюм, а поверх него — простой холщовый халат и черные нарукавники.

Всем своим видом Стариков показывал, что он больше производственник, чем современный финансист. Его волновали вопросы выплавки, пересортицы, вагонов и т.п. Разными формальными «мелочами» — кредитами и деньгами — занимались его замы.

Тогда, в середине девяностых, таких замов у Старикова было три: Рашников, Морозов и Шарипов. Все трое начинали в одном сортопрокатном цехе, все прошли трудовую школу от простого металлурга и мастера участка до начальника цеха и далее наверх.

Морозов стал финансовым директором комбината, Рашников — директором торгового дома, а Шарипов сразу взялся курировать вопросы, связанные с акциями ММК.

Им было тогда лет по сорок.

Эти три заклятых друга из одного сортопрокатного цеха, их взаимные интриги и борьба и должны были определить в дальнейшем, кто же станет хозяином «Магнитки».

Тогда генеральным директором был еще Стариков, но «финансы» он доверил этим «молодым сталеварам» из сортопрокатного. Именно в свой родной цех и повел меня сразу Морозов — знакомить с комбинатом.

Брызги расплавленной стали, прокатный стан, километры производственных зданий — а затем сразу в баню. Тут же, в цеху. Это была лучшая баня на комбинате.

Парились все вместе: финансовый директор, начальник цеха, какие-то мастера и мы, банкиры из Москвы. Так было принято встречать важных столичных гостей, это считалось и знаком уважения, и настоящим комбинатовским шиком.

Во время следующего своего визита в Магнитогорск я попал уже на большое акционерное собрание.

Старикову нужны были инвесторы, и он решил создать ФПГ «Магнитогорская сталь», чтобы сложить все акции ММК вместе и пригласить инвесторов со всего мира.

Список «инвесторов» был недлинный: несколько банков (среди них выделялись наш и Инкомбанк), международный трейдер TransWorld и какая-то странная дама из фирмы «Гермес», обладательница большой пергидрольной шевелюры. На заседании присутствовало также много представителей разных автозаводов, комбинатов, партнеров и поставщиков «Магнитки», но у них денег не было. Потому роль инвесторов играла вышеперечисленная четверка.

Но всеобщее внимание почему-то привлекала именно дама из «Гермеса». Никто о ней ничего не знал, но все перешептывались, что у ее фонда есть какие-то огромные деньги в Швейцарии.

Другим предметом пересудов был Рашников, первый зам Старикова и директор торгового дома ММК. Все показывали на него и говорили, что это возможный преемник генерального директора, что все на комбинате сейчас решает именно он.

В те дни в Магнитогорске шли дожди, стояла нелетная погода, и наш обратный московский рейс все переносили и переносили.

Вместе с зампредом Инкомбанка мы одиноко бродили по переполненному провинциальному аэропорту без надежды выбраться в ближайшие пару дней. Вальяжный хозяин международного трейдера TransWorld, выходя из VIP-зала, увидел наше уныние и позвал к себе в бизнес-джет.

Тогда молодые московские банкиры еще не имели собственных самолетов, и я впервые попал на борт частного бизнес-джета. Там хозяина ждала белокурая подруга, она летела с ним из Казахстана, и через Москву они направлялись в Швейцарию.

Мы с инкомовцем сели на боковых сиденьях, а на большом диване устроился хозяин со своей блондинкой.

В этой забавной компании, разговаривая о торговле металлом, деньгах и плачевном состоянии комбината, мы долетели до Москвы.

Постепенно наши отношения с «Магниткой» шли в гору, но это все были обычные банковские дела: мы давали кредиты, а металлурги вели через нас свои расчеты. Серьезный разговор состоялся только через год.

Дима Невежин позвонил как-то вечером и попросил о срочной и очень важной встрече. Я позвал его в наш банковский ресторан в подвале отделения на улице Чаянова.

Невежин привез с собой Шарипова, и они изложили свой замысел. План был — купить контрольный пакет ММК.

Проект, хоть и многоходовый, казался вполне реализуемым — по крайней мере, по словам Шарипова и Невежина.

Нужно было дать им 30 миллионов долларов, половину деньгами, а другую — каким-нибудь бизнесом в Москве. Затем следовало по дешевке скупить акции у рабочих, Шарипов с Невежиным понимали, как организовать саму скупку быстро и эффективно. Этих двух шагов было достаточно, чтобы получить контроль.

В дальнейшем предстояло также выкупить госпакет, но не сразу, а по прошествии времени. «К тому моменту контроль уже будет в наших руках, и мы бы нашли, как это организовать», — продолжали объяснять свой «план» заговорщики.

Это был момент, когда Тверьуниверсалбанк оказался ближе всего к возможности купить крупный стратегический промышленный актив. Ни раньше, ни позже такой возможности у нас уже не было. Я чувствовал это, понимал, что предстоит принять важное решение и что, вероятно, такого шанса нам больше не представится.

Но, подумав, я ответил «нет».

В дальнейшем мы с друзьями много раз обсуждали, почему отказались от этого предложения. Основных причин было три.

Во-первых, в тот момент мы считали банковский бизнес более интересным и перспективным. У нас все время были деньги, мы раздавали их направо и налево, а у промышленных предприятий денег не было. Они погрязли в просрочках, в долгах по зарплате перед рабочими, перед налоговиками, банками, поставщиками — перед всеми.

Во-вторых, три года назад, став банкирами, мы выбрали себе этот бизнес и еще не устали от него. Менять его на что-то другое казалось нечестным, неправильным. Мы должны оставаться банкирами и не лезть в другие сферы бизнеса — так мы тогда считали.

В-третьих, нам не хотелось резко менять свои планы. Да, 30 миллионов долларов были для нас большими деньгами, но все-таки подъемными. Примерно столько же мы потратили на строительство офисов в Твери и Москве. Можно было бы сосредоточиться на «Магнитке», отменить или отложить другие проекты и ввязаться в этот, но принять решение следовало быстро.

И самое главное — пойти на это значило выстраивать какие-то новые отношения с новыми партнерами. «Шарипов, Рашников, Морозов, Невежин… Сможем ли мы с ними правильно разрулить дела? — думали мы. — У нас у самих, внутри московского филиала, и между Москвой и Тверью все было уже непросто». И новый клубок «отношений» показался уж слишком сложным.

Мы не решились и отказались.

Невежин с Шариповым обиделись и ушли договариваться об этом же с Инкомбанком.

С того момента мы потеряли «Магнитку» как стратегического партнера. Кое-какие совместные проекты у нас с комбинатом еще продолжались, но «настоящая любовь» у него уже была с Инкомбанком.

P.S.

В борьбе трех сталеваров из сортопрокатного цеха за контроль над ММК в результате победил Рашников. Шарипова посадили за махинации с акциями, а Морозов «почетно ушел» в депутаты Госдумы.

Пакет акций ММК, который Невежин с Шариповым предлагали нам, оказался у Инкомбанка. После дефолта 1998-го, в период банкротства Инкома, Рашников выкупил наконец этот пакет и стал полноправным хозяином «Магнитки».

Квартирный вопрос (1992–1997 годы)

Комната в общежитии МФТИ у нас с женой была довольно комфортная — двенадцать квадратных метров. Мы прожили в ней шесть лет, пока учились в институте, здесь мы начали воспитывать первого сына. Комната была, конечно, маленькая — но с кухней, точнее, с кухонным столом. Еще в ней имелся отдельный туалет — редкость для студенческих общежитий.

Мы были семейной парой, я был «комсомольский вожак», и потому после окончания института нас не выгнали сразу из общежития.