Рыжий Орм. Путь викинга - Франц Бенгтссон

– Вот теперь моя удача исправилась!

После чего упал и умер; и у всех невольников, видевших это, родился великий крик радости оттого, что они видели такой конец надсмотрщика. Но люди Крока почувствовали еще и печаль, и потом долго говорилось между ними о подвиге Крока и последних его словах. Они сходились в том, что погиб он как хёвдинг, и надеялись, что надсмотрщик прожил в чане еще достаточно долго и успел прочувствовать смолу как следует.

Токе сложил вису в честь Крока:

Плоше плети вышлоплеточнику – глоткойв Ран коней корыторухнул в жаркой кухне;Кроку жребий крут был,к рабу у арабов, —в час вернуло счастьечесть, и месть свершил он.

Когда они опять вышли в море, у них уже был новый надсмотрщик, но все, похоже, заметили, что этот кое-чему научился и был с бичом куда осторожнее.

Глава 6. Об иудее Соломине и владычице Субайде и о том, как Орм получил меч Синий Язык

Безъязыкий, что сидел на одном весле с Ормом, становился все слабее и под конец сделался мало к чему пригоден; и когда корабль стоял в одной из южных гаваней страны халифа, под названием Малага, его отвели на берег, а на его место решили посадить другого. Орму последнее время приходилось одному выполнять большую часть работы, и он весьма хотел бы знать, не достанется ли ему товарищ получше; тот появился на другое утро. Его волокли на корабль четверо воинов, которым стоило немалого труда затащить его на сходни, и уж очень скоро стало ясно, что язык у новичка имеется. Это был красивый молодой человек, безбородый, изящного сложения; но таких воплей и брани на галере прежде не слыхивали.

Его посадили к веслу и крепко держали, пока заковывали в кандалы; и в тот час несколько слез скатилось по его щекам, хотя казалось, что они скорее рождены яростью. Оба, и капитан, и надсмотрщик, пошли поглядеть на него; он тут же принялся осыпать их угрозами и оскорблениями, среди которых были и такие, каких Орму прежде слышать не доводилось; и все гребцы ждали, что его вот-вот накажут бичом. Но и капитан, и надсмотрщик лишь задумчиво поглаживали свои бороды и читали какое-то послание, принесенное воинами; они то кивали, то покачивали головами, и задумчиво переговаривались между собой, пока вновь прибывший кричал на них и называл сыновьями блудницы, свиноедами и любителями совокупляться с ослицами. Наконец, пригрозив новичку бичом и сказав, чтобы тот держался поспокойнее, надсмотрщик удалился вместе с капитаном; и тут незнакомец по-настоящему разрыдался, содрогаясь всем телом.

Орм нашел все это примечательным и решил, что вряд ли будет ему большая помощь от новенького, ежели того не будут сечь; но был все же рад получить говорящего напарника взамен безъязыкого. Поначалу тот не очень-то обращал на Орма внимание, несмотря на его дружеские речи, а что до гребли, то с ней и вовсе было худо; незнакомец никак не мог приноровиться к веслу и поначалу сильно сердился из-за еды, что им давали; хотя, на взгляд норманнов, еда была всегда хорошая, только ее сильно не хватало. Но Орм терпеливо сносил от него все это и греб за двоих и старался подбодрить новичка как мог и не раз спрашивал, кто он и как сюда угодил. Но тот глядел на него высокомерно и пожимал плечами; и в конце концов ответил, что не привык отвечать рабам, которые к тому же не умеют толком говорить. На что Орм ответствовал:

– За то, что ты сейчас говорил, я мог бы дать тебе по шее так, что ты бы почувствовал, но лучше нам сохранить мир и познакомиться. Рабы тут мы все, и ты такой же раб, как и я; тут на борту немало людей хорошего рода, и я в их числе. Ормом зовусь, я – сын хёвдинга. И понятно, что я не владею твоим языком, но ты еще меньше владеешь моим, из которого не знаешь вообще ни слова. Оттого мне сдается, что мы с тобой одинаково хороши; а если кто малость получше, то вряд ли это ты.

– Говоришь ты плохо, – отвечал новичок, – но кажешься мне разумным. Может быть, ты и вправду хорош для своего племени, но со мною тебе нечего и равняться; ибо по матери я происхожу из племени Пророка, да будет мир ему! И ты должен знать, что мой язык – это язык самого Аллаха, в то время как дьяволы выдумали все другие, противясь истинной вере. Поэтому мы вовсе не сходны с тобой. Халидом зовусь я, сыном Язида; мой отец занимал высокую должность у халифа, а мои богатства так велики, что занимаюсь я только своим дворцом и пирами, стихами и музыкой. Ясно, что теперь мне придется заниматься совсем иным, но продлится это недолго, да пожрут черви глаза того, кто меня сюда отправил. Мои песни пела вся Малага, и немного найдется ныне живущих стихотворцев, равных мне!

Орм сказал, что, видимо, в стране халифа со скальдами не худо, потому что он уже встречал одного раньше. Халид сказал, что их могло бы стать несчетное количество, потому что многие пробуют себя в этом деле; но настоящих скальдов у них мало.

Постепенно они подружились, хоть Халид был плохим гребцом и порой от него вообще не было проку, поскольку с непривычки у новичков всегда с ладоней клочьями слезала кожа. Вскоре он рассказал Орму, как угодил на галеру. Многое приходилось ему повторять по нескольку раз или объяснять другими словами, потому что понять его было трудно; но под конец Орм большую часть все-таки уяснил.

Халид сказал, что его несчастье произошло из-за прекраснейшей во всей Малаге девицы, дочери наместника халифа, чья красота была столь велика, что ни один поэт не мог бы выдумать ничего более прекрасного, и ее случилось однажды увидеть Халиду на празднике сбора урожая. С тех пор он полюбил ее больше всех женщин и слагал в ее честь песни, которые таяли во рту, словно мед; находясь на крыше поблизости от ее жилища, он сумел увидеть ее, когда она была одна у себя на крыше. Тогда он горячо приветил ее и простер к ней руки и умолил ее вновь откинуть покрывало. То был знак, что и она любит его; и ее великая красота повергла его в трепет.

Уверившись, что он девушке желанен, Халид поднес богатые дары ее служанке и через нее смог теперь передавать послания. Вскоре наместник отправился к халифу, чтобы дать ему отчет в своей службе, и девушка послала Халиду алый цветок. Тогда Халид переоделся старухой и с помощью прислужницы вошел к девушке и насладился любовью с ней несколько раз. Но однажды в городе ее брат набросился на него с мечом и в этой стычке был ранен, ибо Халид хорошо владел оружием. Тут наместник вернулся, Халида схватили и привели к нему.

В этом месте рассказа Халид потемнел от гнева; злобно сплюнув, он выкрикнул проклятия злобному наместнику, который к тому же был низкого происхождения. Потом продолжал:

– По закону ему не в чем было меня обвинить. Разумеется, я наслаждался любовью его дочери; но наградой ей были мои прекрасные песни; а что человек моего происхождения не может жениться на дочери низкорожденного бербера, мог понять даже ее отец. Его сына я ранил; но тот сам на меня напал, и лишь мое мягкосердечие сохранило ему жизнь. За это наместнику следовало быть мне благодарным, будь он справедливым человеком; но вместо того он послушался совета своей злобы, величайшей во всей Малаге, и вот что выдумал. Слушай, о язычник, и изумляйся!

Орм охотно слушал, хотя многие слова были ему незнакомы; и сидевшие на ближайших скамьях слушали тоже, потому что Халид рассказывал свою историю громким голосом.

– Он велел прочесть одни из моих лучших стихов и спросил меня, не я ли их сложил. И я отвечал, что любой в Малаге знает эти стихи и знает также, что сложил их я, ибо они сложены в честь Малаги, лучшие из всех, что когда-либо слагались. И были там такие строки:

Одно скажу: когда бы соку наших лозОтведал сам Пророк по окончанье лета,То никогда, клянусь, в неведенье не внесВ святую книгу он на кровь лозы запрета.Нет, с пьяной бородой и чашею в рукеОн славил бы вино в благих строках завета.

Произнеся это, Халид разразился рыданиями, сказав, что за эти-то стихи его и отправили на галеру. Ибо халиф, который есть защитник истинной веры и посланец Пророка на земле, определил, что всякого, кто оскорбит Пророка или исказит его учение, ждет строгая кара; озлобленный наместник понял, что лучше всего ему свести счеты под видом правосудия.

– Но я надеюсь, что все это продлится недолго; ибо моя родня могущественнее, чем его, и в милости у халифа, и потому близко мое освобождение. Оттого тут никто на корабле не смеет коснуться меня бичом; они знают, что нельзя безнаказанно подымать руку на того, кто в родстве с самим Пророком.

Орм спросил, когда жил Пророк, и Халид сказал, что было это больше чем триста пятьдесят лет тому назад. Орм сказал тогда, что этот Пророк и в самом деле, видно, был могущественный, если все еще в силах защитить своих родичей и до сих пор решает, что пить его народу. Ни один человек у них в Сконе не имел такой власти, даже сам конунг Ивар Широкие Объятия, который был самым могущественным человеком из всех, кто там жил.