Хроника царствования Николя I - Патрик Рамбо

Шумиха вокруг этого государственного дела продлилась больше двух дней.

ГЛАВА IV

Вулфборо, или Жизнь в лесу. — Хот-дог, ангина и фантазия. — Культ собственного «Я». — Ускорение выпечки законов и сдобного печенья. — Терзания баронессы д’Ати. — Заложники или гаранты? — Неисправимая злобность иностранцев — Чернь зашевелилась.

В начале августа газетчики остались не у дел, поскольку Его Величество решил отдать дань глупейшей и бесполезнейшей традиции и уйти в отпуск, из почтения к обычаю предавшись лени, что так претила его душе. И вот целых две недели самые осведомленные издания не могли потчевать нас лапшой, настриженной из его слов и жестов, а о чем ином стоит рассказывать, если публика так привыкла к ежедневным подвигам Нашего Героического Лидера, что не способна обойтись без сведений о Нем, о Его Августейшем семействе и о жизни двора? Что еще в силах так ее разогревать? Конечно, тотчас извлекли из забвения некоторых министров, коих все давно почитали усопшими, но это же так, семечки! И пусть маркиза де Сен-Жан-де-Люз, чем-то ведавшая в правительстве (кое-кто даже полагал, что Министерством внутренних дел), сократила свой отпуск и вернулась с побережья, чтобы с чрезвычайно суровым видом высказаться по поводу несчастных случаев во время ярмарочных гуляний, пусть герцог Валансьенский принялся широковещательно оплакивать поляка-паломника, который, возвращаясь из Лурда, перевернулся на своем микроавтобусе, распевая «Я все ближе к тебе, о Господь!», и — какова ирония божества! — расшибся в лепешку, свалившись в кювет приальпийского шоссе, что, в свою очередь, дало герцогу повод проанализировать состояние всей дорожной сети на территории Франции, давая понять, будто его снедает страсть к проблемам чрезмерно крутых поворотов, ограничения скорости для грузовиков, сигнальных мостиков и неразборчивых дорожных указателей, лишь бы хоть немного отвлечься от глобального потепления, надзор за каковым в правительстве был возложен лично на него, как заместителя герцога Бордосского, коему, после официального вынесения благодарности, предписано оставаться в границах его резиденции в Жиронде. Но летние события давали мало пищи воображению, а чтобы мы вконец приуныли, солнце отвратило свой лик от пляжей, где отпускники ежились под порывами холодного ветра или теснились под зонтами. К счастью, императорское семейство не отправилось в свой брегансонский замок, где наши газетчики принялись бы его выслеживать, подстерегая, не мелькнет ли знакомый силуэт на какой-нибудь сторожевой башне, хотя в таком появлении не было бы должной внезапности и величия. Нет, Наш Неистовый Повелитель, как пылкий приверженец деяний лихих и символических, со своими приближенными и друзьями Ее Величества устремился за океан, он там облюбовал массивное строение в восточноамериканском стиле на берегу озера Уиннипесоки, славившегося тем, что его вода в любое время года оставалась ледяной. Наш Венценосец так объяснил свой выбор: «Я отправился на поиски подлинной американской глубинки с ее лесами и озерами…» Однако отнюдь не с людьми. Императорское семейство и свита не желали якшаться с красномордыми ковбоями, которые чрезвычайно точно посылали смачные плевки в медную плевательницу салуна, потягивая из бутылки отдающее клопами пойло. О, только не это! Весьма обеспеченная родня подарила им этот краткий отдых в Вулфборо, в пансионате старой постройки под веселенькой зеленой крышей, где обычно наслаждались досугом белокожие богачи-консерваторы, сплошь знаменитости; вокруг не водилось ни одного черного, ни единого индейца-сиу, никакой глупой лавчонки даже из тех, что торгуют гамбургерами, — только пешие прогулки в подлеске, ловля форели на удочку, моторные лодки и телевизор с включенным каналом «Фокс ньюс». Его Величество бродил кругами по этой резиденции для толстосумов площадью в две тысячи квадратных метров. По нескромности мы позволили себе тайком раздобыть детальные фотоизображения тамошней обстановки: столовая в стиле Людовика XIII, восстановленная по подлинным чертежам, только чуток подправленным в духе декораций студии «Парамаунт», гостиная с высоченным потолком, где кресла выглядят вовсе миниатюрными, и целый набор ванных комнат. Его Величество чувствовал себя заточенным в этих апартаментах, хоть там и пахло долларами, а потому не отрывал мобильника от уха, дабы неистощимый источник его нервной энергии не истощался уж совсем впустую. Даже отделенный от нас водными просторами Атлантического океана, Повелитель незримо присутствовал среди своих подданных, и газеты не забывали об этом ни на миг.

Вот он стоит в лодке, которую берет на абордаж арендованная местным печатным агентством шлюпчонка, а два фоторепортера стрекочут камерами, расстреливая, как из пулемета, его мирное житье и с виду безмятежный досуг. Выведенный из себя, Наш Предводитель хотел было пошвырять в воду их фотокамеры и бранился весьма нелицеприятно, но на своем языке, так что эти иностранцы не понимали его слов — лишь жесты, впрочем красноречивые. Он же, побагровев от ярости, кричал: «Идите к черту! Отвяжитесь от меня! Понятно?! Андестенд, что я сказал?» А то еще в другой день, когда он спокойно катал в каноэ юного принца Людовика, его опять щелкнули, и хотя потом ретушеры искусно замазали жировые складки, выпирающие над плавками, но в столице обо всем проведали, и это наделало немало шуму.

Что понадобилось Его Величеству в такой дыре? Как найти себе полезное занятие, когда томишься от безделья, пусть изысканного, но отчасти навязанного Императрицей, при том, что вокруг близкие друзья, тоже малость сдвинутые по фазе и уж точно готовые, чуть что, тряхнуть ради тебя мошной? Заурядный путешественник воспользовался бы этим, чтобы осмотреть окрестности, культуры поднабраться, но Наш Легконогий Предводитель, если вы обмолвитесь при нем о культуре, вспомнит только о полях, засеянных кукурузой или горохом. А между тем оттуда было рукой подать до Бостона, города с богатым прошлым, а на его окраине притулилась старая деревенька Конкорд, куда Нашему Величеству неплохо бы заглянуть хоть из уважения к былому, ведь именно там в 1775 году раздался первый выстрел, от которого ведет свой отсчет Война за независимость, оттуда же началось Покорение Дикого Запада, распространение телеграфа и железнодорожного сообщения, там же возникло то, что потом стали называть Новым Светом, целый мир, в центре которого царили философ Эмерсон и тот самый упрямый нормандец Генри Дэвид Торо, чья тоненькая брошюрка «Гражданское неповиновение» вдохновила господ Ганди и Мартина Лютера Кинга. И где, как не в Конкорде, впервые наметился не преодоленный до наших дней раскол страны на две Америки, противоположные одна другой, как правая и левая рука, о чем снята «Ночь охотника» с Робертом Митчемом: в одной все решает денежная выгода, в другой правят чистая созерцательность и почтение к цветам, откуда берут начало хиппи из Сан-Франциско и все сочиненное Бобом Диланом.

В этом селении, где некогда обитало столько великих теней, Наш Блистательный Предводитель мог бы, если б знал, как это проделывают без фраз и жестов, предаться медитации по поводу тех мыслей, что мсье Эмерсон запускает, как осветительные ракеты, например: «Муха столь же мало поддается приручению, как и гиена», «Неспособность к самосовершенствованию — единственная смертельно опасная болезнь» или: «Подлинное действие совершается в тишине». Наш Абсолютный Монарх мог бы с равным успехом проглядеть и заметки мсье Торо, каковой сурово изобличал благодушное самодовольство обожателей золотого тельца: «Люди столь закоснели в вечных подсчетах, попали в такое рабство к делопроизводству, что мне почти не удается отыскать тетради без подведенной красными или синими чернилами черты для долларов и центов…» Ну, положим, тут Наш Повелитель и не смог бы уловить смысла: для чего же еще тетрадь, изумился бы он, если не для записей прихода и расхода? Тем паче вкривь и вкось он истолковал бы замечание того же мсье Торо, утверждавшего, доводя до крайности ход мысли президента Джефферсона, что самое лучшее правительство — то, которое не правит вообще. Его Величество, пожалуй, пришел бы к заключению, что эта похвала как нельзя лучше применима к его правительству, ибо от кабинета герцога де Сабле, да и от самого герцога толку не было никакого.

Как нетрудно убедиться, Наш Неуемный Повелитель был не чета обычному визитеру, возможность поразмыслить на досуге под сенью аккуратно подстриженных деревьев Вулфборо его не прельщала, он и здесь намеревался явить миру свою полнокровную витальность. Выйдя из бостонского аэропорта, куда он прилетел регулярным рейсом, но в сопровождении специального самолета, доставившего сюда его охрану, его врача и секретарей, он не удосужился свериться с компьютером, сообщавшим местным жителям, сколько им еще осталось выносить пребывание у власти Джонни Уолкера Буша, в конце следующего года обязанного к великой радости подданных освободить престол: местного государя презирали уже все, вплоть до собственной обслуги; на его воробьиную головку градом сыпались упреки, ибо ему удалось лишить свою страну уважения всей планеты. Война на Востоке, оказавшись разорительной, полной лжи и несправедливостей, грозила безопасности его державы: слишком много спеси, презрения, глупости, а главное — гробов; вместо истребления террористов, нападавших на все и вся, он позволил им рекрутировать пополнение, теперь они прямо-таки кишмя кишели. Но вопреки всему Наш Чувствительный Лидер демонстрировал ребяческую тягу к незадачливому государю, ведь народ уже дважды избирал его своим руководителем, а он-то мечтал о подобном жребии для себя, потому и принял это приглашение, ведь летний домик местного правителя в Уолкерс-Пойнт, где тот ловил рыбу в кругу семейства, находился всего в двух часах езды на бронированном автомобиле от Вулфборо. Именно этим обстоятельством объяснялся двухмесячный отпуск Нашего Монарха в кошмарном пансионате на востоке Америки.