Тогда, в Багио - Александр Кикнадзе

В Багио одновременно идет невидимое состязание двух гостиниц. Карпов и его делегация живет в отеле «Террасы»; за городом снят коттедж, который помог подыскать и обставить всем необходимым полковник Брейли. Бывший личный пилот президента Эйзенхауэра женился на филиппинке, переселился в Багио и здесь стал одним из верных поклонников Карпова. К месту было бы добавить, что среди тех, кто явно симпатизировал Карпову, был и известный шахматный организатор США Эдмондсон — тоже полковник, человек дружелюбный, общительный, понимающий, что на шахматных полях человеку дано столь зримо показать все свое искусство, как ни на одном ином поле сражения. Но это небольшое отступление.

У входа в отель «Террасы» плакат: «Здесь живет чемпион мира Карпов и его команда». Примерно в полутора-двух километрах в отеле «Сосны» расположился со своим штабом Корчной. Когда Корчной выиграл одиннадцатую партию и сравнял счет, менеджер отеля «Сосны» установил в вестибюле огромный щит, на котором факсимильно воспроизвел увеличенную запись партии, обрамленную фотографиями претендента. Хроника сообщала о том, как проводит свободные часы Корчной, и о том, какие услуги предоставила ему компания «Сосны», а затем следовал далеко не риторический вопрос-обращение к гостям Багио: «Посмотрите, кто у нас живет, почему бы и вам не поселиться в отеле «Сосны»?»

Глава компании «Террасы» господин Антон не остался в долгу. Он повесил в вестибюле большую шахматную доску, на которой изображалась заключительная позиция каждой выигранной партии, а интерьер вестибюля пополнили многократно увеличенные записи партий Карпова.

К нашей группе прикреплена женщина, которой на роду было написано стать если не принцессой, то хотя бы министершей или генеральшей. Не в столь давние времена она была победительницей конкурса красоты, проведенного в филиппинской столице, и провозглашена «мисс Манила».

Наша «Манила» была красавицей из красавиц. А полюбила скромного и симпатичного клерка. И вышла за него замуж. И родила ему кучу детей. И взвалила на себя заботы, которыми живут все многодетные матери. Ее лицо согревается искренней, располагающей белозубой улыбкой. Когда она отдыхает, не знает никто. Она помогает нам за малый срок увидеть многое. Говорит: «Завтра — базар».

Теперь пора рассказать о том, как торгуются на Прекрасной Оранжевой рыночной улице (пересекающей Неподражаемую Зеленую рыночную улицу) и в зале конгрессов.

Рынок в Багио — зрелище. Что только не выкинула на его прилавки изощренная филиппинская фантазия, людская и природная! Чего только тут нет! Какие диковинные ароматы наполняют эти улицы со звучными поэтическими названиями: Прекрасная Оранжевая, Неподражаемая Зеленая, Великолепная Красная, Душистая Розовая.

Сцена на рынке: невысокая плосколицая дама лет сорока двух — сорока четырех покупает корзинку у пожилого солидного господина. Дама спрашивает, сколько стоит корзинка. Продавец отвечает: «Шестнадцать писос» (т. е. песо). Дама всплескивает руками, закатывает глаза и спрашивает: «Шестнадцать писос за эту корзину?», делая ударение на словах «шестнадцать» и «эту». Господин спокойно отвечает: «За углом такую вы купите за двадцать. А какова ваша цена?» Дама делает вид, что ее до глубины души задела услышанная цифра. Но она не уходит. Она хорошо понимает, что начинается только первый акт постановки, которая, на взгляд чужеземца, весьма разнообразит жизнь филиппинцев. Покупка на рынке — это мистерия. Невозможно отказать себе в удовольствии понаблюдать за ней со стороны. Итак, продавец спросил: «Какова ваша цена?» Дама флегматично отвечает: «Я бы, пожалуй, дала восемь писос». После этого настает черед всплескивать руками продавцу: «Посмотрите, какая крепкая, какая большая эта корзина и какой прекрасный на ней рисунок. Где вы возьмете такую корзину, ее так удобно нести, так много вещей можно в ней поместить». Дама повторяет: «Я бы дала восемь писос. А какова ваша цена, уважаемый?» Господин только из симпатии к покупательнице (чувствуется, что она понравилась ему так, как давно никто не нравился) говорит: «Ну хорошо, четырнадцать писос». Диалог продолжается пять, десять минут. Покупательница отходит, делая вид, что она лучше купит корзину «за углом». Господин не провожает ее глазами, он полон достоинства, он просто убежден, что нигде ни на этом рынке, ни в городе, ни вообще на Филиппинах невозможно купить такую красивую корзину. Дама идет по Неподражаемой Зеленой улице в сторону и лишь время от времени оборачивается назад. Ей понравилась корзина, ей не хочется упустить ее, но обычай не позволяет смириться с ценой. Торговать на Филиппинах — значит торговаться. Наконец минут через десять — пятнадцать покупательница возвращается. Эти минуты нужны были даме для того, чтобы дать возможность продавцу убедиться в том, что у него действительно хотят приобрести корзину. Теперь они встречаются как старые знакомые, еще нельзя сказать — как добрые знакомые, в глазах остатки былой настороженности, но, несомненно, дело идет к сближению позиций, примирению сторон. «Я дала бы двенадцать писос», — раздумчиво говорит покупательница. «Возможно, я уступил бы за тринадцать». Из-за одного несчастного песо разгорается новый спор. Уступить последний песо — значит уступить свои гражданские позиции, дать восторжествовать неправому делу, испортить себе настроение. Одно песо ничего не значит, но как же не показать свою принципиальность! В конце концов стороны сходятся на двенадцати с половиной песо. Покупательница складывает в корзину несколько свертков, продавец помогает ей, поддерживает корзину, и они расстаются как добрые знакомые.

Такие сцены ежечасно происходят на рынке.

Торгашеским же духом веяло от заявлений и высказываний представителей претендента.

— Если вы не уберете из зала вашего парапсихолога, то я буду настаивать на том, чтобы между сценой и зрительным залом был построен стеклянный занавес, — говорит Корчной.

— Если Карпову во время партий не перестанут подносить стакан с кефиром (я не знаю, что на самом деле в этом стакане), то Корчной перестанет играть, — говорит Лееверик.

— Если Карпов не перестанет бросать на меня взгляды, я вынужден буду сорвать матч, — говорит Корчной.

И так далее, и тому подобное.

К вопросу о гипнозе.

В четвертом номере журнала «Вопросы философии» за 1978 год была опубликована любопытная статья «Неосознанные проявления психики в глубоком гипнозе». В качестве одного из примеров гиппологического воздействия автор приводит шахматы. Но дело в том (запомним это!), что воздействовать гипнотически на человека и передавать ему задания можно лишь при одном обязательном условии: испытуемый должен находиться в состоянии глубокого сна. В. Райков пишет: «Психологическая деятельность человека во многом обусловлена неосознанными психическими проявлениями, служащими как бы глубинными и неявными звеньями в сложной цепи процессов мышления. Как раз в состоянии глубокого гипноза эти неосознанные проявления и обнаруживаются у испытуемого. Более того, гипнолог оказывается в состоянии влиять на эти процессы и управлять ими. Опыт показал, что в наиболее глубоких стадиях гипноза можно успешно выявлять и даже развивать способности к рисованию, музыке, игре в шахматы и т. п. При этом часто оказывается, что творческий потенциал испытуемого значительно выше, чем привык считать он сам и его окружение. Это удается зафиксировать не только субъективно».

Без сомнения, любопытный вывод. Одновременно подчеркивающий всю вздорность претензий Корчного. Установлено научно: чтобы воздействовать на человека, надо ввергнуть его в состояние глубокого сна.

Ни Карпов, ни Корчной за партиями не спали.

Перед открытием матча к доске, установленной на сцене Дворца конгрессов, подошли три человека, три нейтральных судьи, три члена апелляционного жюри. Сохранился снимок той группы. Вот стоит американский полковник Эдмонд Эдмондсон. Он закрыл уши и улыбнулся. Рядом с ним стоит Лим Кок Анн из Сингапура. Он закрыл обеими руками рот и улыбнулся. Около сингапурца представитель Болгарии судья международной категории Андрей Малчев. Он закрыл двумя руками глаза и улыбнулся. Трое напоминали знаменитую аллегорическую скульптуру, олицетворяющую беспристрастность судей. Я полагаю, все трое дали бы много, чтобы так вот, как Лим Кок Анн, без лишних слов и резких выражений провести соревнование с улыбкой. Ведь шахматы — игра, а такого рода матч — из тех, которые сохраняются в памяти не одного поколения.

Но был час, когда улыбки слетели с судейских уст. Невозмутимый Лим Кок Анн заявил Петре Лееверик:

— Я подаю на вас в суд за оскорбление. Суд приговорит вас к штрафу. Я подам протест Швейцарской шахматной федерации.

Его поддержали и Эдмондсон и Малчев…