Тмутараканский лекарь - Алексей Роговой

Шаруканово. Оно так и называется — Шарукань, и уже, в отличие от Сакзевой вежи, больше похоже на наши городки. Говорят, там есть даже стены и глиняные дома, которые не переносят несколько раз в год. Я там еще не был, хотя и слышал от других пленников, что в Шарукани сосредоточена вся сила половецкая, и там живут самые лучшие и сильные их воины. А дорогу туда, как я слышал, конные за три дня проезжают, а нам со всем обозом почти неделю шагать.

— Да уж, путь неблизкий… — согласился Сергей, и они пошли вслед за остальными путниками.

Вначале их маршрут пролегал по левому берегу Северского Донца, который Никола упрямо называл Великим Доном. (Ха, то он настоящий Дон-батюшку не видел!) В течение двух дней процессия двигалась вдоль заросшего камышом и осокой берега этой широкой реки и большого количества безымянных озер. Донец был похож и не похож сам на себя: течение было такое же, как и почти тысячу лет спустя; изгибы реки тоже не сильно отличались от привычных нам. Но все-таки что-то было совсем иное… Как по более возвышенному и крутому, правому, так и по более низменному, левому, берегу росли вековые дубравы. Эти могучие дубы наверняка прожили не один десяток, а то и сотню лет и помнили времена дохристианской Руси и хазарского владычества. Кроме того, в реке было полно рыбы, а в окрестных лесах и лугах водилась самая разнообразная дичь. Для Серёги это была прекрасная возможность насладиться видом родного края, еще не тронутого цивилизацией.

Он наблюдал, как в Донце плавают утки-кряквы со своими выводками, плещутся выдры, по берегам бобры строят свои жилища. А в одном из озер Матвеев увидел две пары прекрасных белоснежных лебедей. С утра с противоположного берега к водопою спускались кабаны, сайгаки и дикие лошади — тарпаны, которые вымерли за сто лет до рождения Сергея. В мелких озерах и речных заводях стояли на одной ноге цапли и, потревоженные шумом повозок, взмывали в воздух белые аисты и журавли-красавки.

В пути половцы питались в основном припасенными на дорогу кусками вяленой конины и еще ели подстреленную дичь — диких гусей, уток, иногда — косуль. По вечерам возле костров кочевники собирались в круг, Сакзь вызывал Сергея и тот исполнял песни из своего репертуара, постепенно дополняя его новымикомпозициями из далеких XXи XXIвеков. Уже на втором привале некоторые половцы стали подпевать слова «Черного ворона» и радостно приветствовать Матвеева, когда он появлялся в круге костров. Иногда до его ушей долетали восхищенные возгласы:

— Теперь и в нашей веже появился голос, достойный самого акына Кури!

— Да что там твой Куря? Он нашему монаху и в подметки не годится!

— То-то Шарукан будет завидовать! А может, мы ему выгодно продадим этого раба — пусть в его стане вместе с Курей поют.

Серега даже не знал, радоваться ему или нет, что половцы называют его «нашим», но, по крайней мере, он был доволен тем, что удавалось услышать.

Спали они недолго, и уже с первыми проблесками зари снова отправлялись в путь, потому что пройти предстояло еще немало.

* * *

Чтобы отвлечься от долгой дороги, Никола предложил загадывать друг другу загадки и сам воплотил в жизнь свою инициативу:

— На всякий зов даю ответ, а ни души, ни тела нет.

— Эхо, — ответил Серёга, почти не раздумывая. — Теперь моя очередь. Кто говорит молча?

Никола наморщил лоб, подумал пару минут и изрек ответ: «Мысль».

— Нет, брат, не угадал, — улыбнулся Матвеев. — Правильный ответ — книга. Давай попробуем еще раз… Зимою греет, весною тлеет, летом умирает, осенью оживает. Что это?

— Ну это, я мыслю, снег, — промолвил Никола. — Если бы он зимой не грел землю-матушку, то и урожая бы не было.

— Вот теперь ты прав, молодец, — похвалил друга Сергей. — А будь добр, поведай мне про ханов Тарха и Шарукана, к которым мы идем — что они за люди?

— Про хана Тарха скажу немного — он уже старый и славится своей мудростью среди половцев. У него есть три взрослых сына — бека, один из которых как раз и есть Сакзь. У хана Тарха большая орда, больше силы половецкой только у хана Шарукана, который сейчас считается главным половецким ханом, во всяком случае, его слово на совете решающее. Насколько мне известно, Шарукан добился такой чести лета три-четыре назад. Тогда он отправился со своим родственником ханом Болушем на охоту. Это был тот самый Болуш, который привел половцев впервые на землю Русскую и даже заключил мирный договор с нашим князем Всеволодом Ярославичем. Но это было давно — на следующее лето после смерти великого князя Ярослава Владимировича. А тогда на охоте, по Божьей воле или на счастье Шарукана, разъяренный раненый кабан распорол своими клыками бок Болуша и поиграл его потрохами. Кабана, конечно, пристрелили, но и хан Болуш не прожил и трех дней после этого. А поскольку его ближайшим родственником оказался Шарукан, то он и возглавил его орду после смерти Болуша. Ну и так получилось, что орда хана Шарукана стала самой большой в половецких степях, а у кого сила больше, тот и главнее…

— Да уж, выходит, этот Шарукан весьма хитер и коварен. Никола, откуда ты столько всего знаешь? — поразился его осведомленности Сергей.

— Я просто слушаю, о чем половцы между собой разговоры ведут — должна же быть у меня хоть какая-то забава — и запоминаю услышанное — авось пригодится. Посему и тебе советую учить их язык, и тогда можно будет все новости узнать. Ведь до твоего появления я только с половцами и с прочими кочевниками и общался…

Так за разговорами и созерцанием красот берегов Донца и прошли два дня пути. К исходу второго дня половецкая вежа переправилась через еще одну крупную реку — Оскол и подошла к излучине Северского Донца. В этом месте река делала изгиб и круто поворачивала на запад. Но половцы ушли от Донца и теперь держали путь на северо-запад. Здесь стало попадаться все больше лесных массивов, и Никола сказал, что скоро они приблизятся к границе Леса и Великой Степи.

Солнце с каждым днем стало припекать все сильней, и поэтому в полдень старались день привал на пару часов. На третий день Никола, с улыбкой до ушей похлопал по плечу Серегу и весело сказал:

— Радуйся, брат, по моим расчетам, сегодня наступило лето красное — пришел червень!

Матвееву, с детского садика учившему украинский язык, объяснять, что такое «червень» не было надобности. В