Хочешь жить - не рыпайся - Росс Томас

— Я вас видела. Этим утром. Вы были на похоронах.

— Совершенно верно.

— Как вас зовут?

— Декатар Лукас.

— О, да. Вы же мне говорили. Забавное имя. И чем вы занимаетесь?

— Я историк.

— Ерунда.

— Я работаю на Френка Сайза.

— А-а-а. На него. — Я заметил, что многие именно так и реагировали при упоминании имени и фамилии моего нового работодателя. Я, кстати, тоже.

— Вода сойдет?

— Да, конечно.

Она кивнула и прошествовала через гостиную на кухню.

Квартирка у нее была чистенькая. Но мебель, похоже, подбиралась для другой, больших размеров. Диван я счел слишком длинным, низкий, из черного стекла, круглый кофейный столик — чересчур широким. Стульев было на два больше, так что в гостиной едва хватило место для секретарского стола из вишневого дерева и полок с книгами. Я подошел, прочитал названия некоторых. «Психология и ты», «Что хотел сказать Фрейд», «Я в порядке — ты в порядке», «Анормальная психология», «Игры, в которые играют люди», «Радуйся, что ты невротик». В остальном это были романы, за исключением «Руководство личного секретаря» и нескольких антологий поэзии. Я решил, что такая библиотека может принадлежать женщине, которая много времени проводит в одиночестве, причем ей это совсем не нравится.

Стены украшали репродукции. Главным образом, виды Парижа и большая черно-белая копия картины Пикассо «Дон Кихот и Санчо Панса». Я подумал, что, избавься она от пары стульев, купи второй кофейный столик и переставь мебель, гостиная могла бы получиться очень уютной. Мне нравилось мысленно переставлять мебель. Это занятие позволяло скоротать время, проведенное в ожидание людей, которые не испытывали тяги к общению со мной. За последний десяток лет таких набралось много, так что я стал крупным специалистом по перестановке мебели. Разумеется, мысленной.

Глория Пиплз вернулась с двумя высокими стаканами. Один протянула мне.

— Присядьте, пожалуйста.

Я выбрал диван. Она — кресло, куда и плюхнулась, подложив под себя правую ногу. Многим женщинам нравится так сидеть, и я никак не могу взять в толк, почему. Коричневый костюм сменил зеленый домашний халат, застегнутый на все пуговицы. Она, должно быть, умылась, потому что с губ исчезла помада. Глаза, что скрывались за черными очками, оказались огромными, карими и грустными. Впрочем, в больших карих глазах всегда читается грусть. Белки глаз чуть покраснели, кончик носа блестел. Губы, без помады, стали по-детски пухлыми.

— Так о чем вы хотите поговорить?

— Как я и сказал, о сенаторе Эймсе.

— Я не хочу говорить о нем.

— Хорошо, давайте поговорим о чем-нибудь еще.

Ее это удивило.

— Я-то думала, что вы хотите говорить о нем.

— Но вы-то — нет. Давайте для разнообразия поговорим о вас.

Тут я попал в точку. Это была ее любимая тема. Впрочем, как и для большинства людей.

— Вы работали у него, не так ли? Были его личным секретарем?

— Да, была его личным секретарем.

— Сколь долго?

— Не знаю. Долго.

— Чуть больше пяти лет, не так ли?

— Да, полагаю, что да. Пять лет.

— Вы начали у него работать до того, как он переехал в Вашингтон?

— Совершенно верно. Он нанял меня в Индианаполисе. После того, как… — она запнулась. — После того, как умер мой муж.

— Вы оставили это место, когда он ушел в отставку?

— Раньше.

— Когда же?

Она чуть отвернула голову, потом улыбнулась. Мягкой улыбкой, заставившей меня вспомнить о молоке и домашних булочках.

— Вы еще не видели моего главного постояльца.

Я проследил за ее взглядом. Большой, темный, абиссинский кот появился на пороге, сел, облизнулся и оглядел комнату, дабы убедиться, а нет ли тут кого лишних.

— Догадайтесь, как я его назвала?

— Здоровый образ жизни.

— Перестаньте, с чего мне так его называть?

— Вы же предложили мне догадаться.

— Я назвала его Везунчик.

— Мне нравится.

— Но с везением у него туго. Я про Везунчика. Я его кастрировала.

— Может, для него так и лучше.

— И у него вырвали когти. На передних лапах. Чтобы он не царапал мебель.

— Во всяком случае, ему оставили глаза.

— По большому счету, когти ему и не нужны. Они понадобились бы ему, если б за ним гналась собака и он захотел забраться на дерево. Но я не выпускаю его из квартиры.

— Он, несомненно, вас понимает.

— Не знаю. Может, и не стоило удалять ему когти. Пусть бы лазил по мебели, как по деревьям. Но это мой первый кот. Его подарил мне он. Если я заведу второго, то оставлю его таким, как он есть.

— Так он подарил вам кота, когда вы были его личным секретарем?

— Да, тогда я была его секретарем.

— А почему перестали быть им?

— Наверное, я ему надоела. Кто будет держать в секретарях старую тридцатидвухлетнюю каргу? Как-то он вызвал меня и сказал, что переводит меня секретарем к Кьюку.

— К кому?

— Мистеру Камберсу. Биллу Камберсу. Его административному помощнику. Все звали его Кьюк. Понимаете, Кьюк Камберс. Ему это не понравилось.

— Сенатор объяснил вам, чем вызван ваш перевод на другое место работы?

— Он сказал, что Кьюку нужен секретарь. Девушка, что работала у него, вышла замуж и уволилась.

— Когда это произошло?

— Не помню. Месяцев шесть тому назад. Может, семь.

— То есть в то время, когда он начал трахать Конни Майзель, не так ли? — Что ж, дорогая, вот тебе и первый барьер, подумал я. Интересно, как ты его возьмешь?

Глория Пиплз опустила глаза.

— Я не знаю, о чем вы говорите. Мне не нравятся ваши намеки.

— Он бросил вас ради нее, так?

— Я не хочу об этом говорить.

— Почему вы устроили скандал на похоронах? Причина в том, что Конни Майзель не подпускает вас к нему?

Вот тут Везунчик подошел к своей хозяйке. Она наклонилась, подняла его. Посадила на колени. Он положил передние, лишенные когтей лапы ей на грудь. И довольно замурлыкал.

— Я не хотела поднимать шума, — обращалась она, похоже, к коту. — Не хотела устраивать скандал. Я подумала, что теперь, после смерти Каролин, я ему нужна. Он всегда приходил ко мне в час беды. Я успокаивала его. Бывало, он приходил сюда в семь или восемь вечера, если ему удавалось вырваться так рано. Я готовила ему обед, а потом мы пропускали по рюмочке, а иногда и нет. Он садился в кресло. Мы смотрели телевизор или он рассказывал, как прошел день. Иногда мы ели воздушную кукурузу. Он один мог съесть большой пакет. Очень любил воздушную кукурузу. Он говорил о своих проблемах. Ему это нравилось. Мы никуда не ходили. Он никогда не появлялся со мной на людях. Мы просто сидели, разговаривали, смотрели телевизор. Это продолжалось пять с половиной лет, прямо таки семейная идиллия.

— И как все кончилось?

Она пожала плечами.

— Как обычно. Раз, и все. Как только он встретил ее. Я это знаю.

— Конни Майзель?

Она кивнула.

— Да. Он просто позвонил мне и сказал, что Кьюку нужен секретарь и я перехожу к нему. Я, спросила, почему, а он ответил: так надо. Я сказала, что это несправедливо, и получила ответ, что я могу уволиться, если полагаю, что со мной обходятся несправедливо. Я не уволилась. Работала у Кьюка, пока он не подал в отставку.

— А где вы работаете теперь?

— В министерстве сельского хозяйства. Когда работаю. Они меня уволят, если я не начну появляться на работе.

— А его жена?

— Луиза? Она-то тут причем?

— Она знала о ваших отношениях?

Вновь Глория пожала плечами.

— Теперь, я полагаю, знает. Она была на похоронах. Она видела, какую я сваляла дурочку. Но тогда она ничего не знала. Полагаю, даже не подозревала о нашей связи. Он же со мной нигде не бывал. Только в постели. Меня он использовал для одного: прийти, покувыркаться под одеялом и поесть воздушной кукурузы. Потом он ехал домой. Знаете, как он меня называл?

— Как?

— Мое маленькое прибежище. Любовниц обычно так не называют, не так ли?

— Не знаю. Может, он был другого мнения.

Глория отхлебнула виски.

— Нет, ласковые имена не для него, как и другие проявления любви. Может, с этой сучкой Майзель он менялся, но не со мной. Я думаю, за пять с половиной лет он раза два сказал мне «дорогая». И все. Только тискал меня. Впрочем, мне ничего более и не требовалось.

Не грусти, девочка, подумал я, другим также ничего другого не требуются, даже если они этого и не знают. Ты-то, по крайней мере, знала.

— А каким он стал после встречи с Конни Майзель?

— Что значит, каким?

— Изменился ли он? Стал по-другому говорить? Начал пить?

Глория покачала головой.

— Стал более спокойным. Собственно, видела я его только на работе. Он начал иначе одеваться. Раньше предпочитал консервативные костюмы, а тут купил себе новый гардероб. Яркие галстуки, широкие лацканы пиджаков. Вы понимаете.