Креолка. Тайна аристократки - Шерил Сойер

с ним на публике и в домах парижан всех классов, восхищавшихся живостью ума Дидро. Сегодня они громко разговаривали, время от времени останавливаясь, чтобы приветствовать вновь прибывших.

— Рад снова видеть вас в городе, — сказал Дидро. — У меня есть одна или две статьи для «Энциклопедии», и я хотел бы прочитать их вам. Было бы глупо посылать их по почте. Они касаются щекотливых предметов, и если уж топору суждено упасть, то лучше предсказать, где это произойдет.

Ги де Ришмон с сожалением улыбнулся:

— Для этого нужен более точный глаз, чем мой. Я не могу предсказать и того, какая из моих идей скандализирует цензора.

— Все потому, что вы гораздо ближе к этому, чем я в моих эссе. Будьте любезны, проглядите их, если найдете время. Когда вы снова отправитесь в Орлеан?

— Как только улажу свои дела с Жувером.

Дидро кивнул. Его молодой друг получал доход от многих парижских книготорговцев, но из-за перепродаж деньги поступали нерегулярно. Книготорговцы находили причины не платить в срок.

— Я помогу тебе в этом. Мы навестим завтра старого мошенника, а затем тебе придется по меньшей мере неделю провести в обществе. У мадам Жофре послезавтра состоится ужин, вероятно, очень забавный. Она будет рада, если я введу вас в ее маленький кружок.

Ги согласился остаться в Париже и мысленно просчитал свои будущие издержки. Потом кивнул. Когда бы Ги ни оставался в городе, он всегда тратил слишком много денег. Он не мог не проявить щедрости, но при этом долги приводили его в ужас. Ги знал лишь один способ избежать подобного зла: сократить пребывание в столице и в нужный момент вернуться к не слишком дорогой жизни в Орлеане. Недавно он обнаружил новый источник дохода, который казался многообещающим, и у него появились надежды на более легкую жизнь. Словно угадав мысли друга, Дидро спросил:

— Как идет последний манускрипт? Я знаю нескольких людей, уже прочитавших его.

— Я и сам это обнаружил. Мне только что предложили его на улице за такую цену, которую я не мог бы позволить себе. Я полюбопытствовал, какой процент получают торговцы, но этим лишь напугал своего собеседника, и он побежал от меня со всех ног.

— Я не стал бы придираться к цене. Все, что продается хорошо, можно считать прекрасным. Мы обсудим детали с Жувером завтра.

Красивые темные брови Ги де Ришмона сошлись на переносице.

— Мне хотелось бы иметь настоящий контракт с издателем, чтобы мои книги продавались на прилавке и я забыл бы об этой утомительной секретности. Книги не так уж плохи. Мне неприятно, что их печатают в Швейцарии. Я не успеваю вовремя просмотреть гранки, копии из-за границы полны ошибок, и нет ни одного спокойного момента до тех пор, пока они не приземляются в безопасности в запасных комнатах книготорговцев.

— Что ж, жалуйся, — промолвил Дидро, — но не позволяй Жуверу одурачить тебя своими стонами. Он любит интриги и ссоры с типографиями, но больше всего — прибыль. Ему нравится продавать запрещенные книги, черт побери. Он просит за них ту цену, которую захочет, а что касается ошибок, то единственный путь избежать их — сидеть рядом, когда странички выходят из-под пресса. Даже если не удается проконтролировать напечатанное, исправишь ошибки чернилами, а затем, когда сравнишь с первой напечатанной копией, обнаружишь, что они сделали еще кучу ошибок. Как полагаешь, захочет Жувер напечатать твое последнее произведение?

— Оно слишком злободневно, писалось слишком быстро и со слишком большой злостью, чтобы иметь литературную ценность.

— Чепуха! — Дидро хлопнул по столу. — Это твое лучшее произведение.

— Оно не так совершенно, чтобы завещать его потомкам.

Дидро считал, что аристократы, даже такие гениальные, как Монтескье, никогда достаточно серьезно не относились к тому, что пишут. Он уже собирался прочитать своему молодому другу лекцию на эту тему, когда их прервал не заслуживающий доверия человек такого же склада ума. Он подошел к их столу, покинув группу, расположившуюся поблизости.

Шарль-Женевьев д’Эон де Бомон, молодой аристократ, обладал разнообразными талантами, впечатлявшими философа. Однако часто шевалье раздражал Дидро, несмотря на свое очарование. Хорошо знающий право, шевалье д’Эон писал стихи по случаю, был любимцем салонов и одним из самых искусных фехтовальщиков Франции. Именно о фехтовании он и заговорил, поздоровавшись с Ги де Ришмоном.

— Ты именно тот, кого мне хотелось увидеть. Несколько недель назад ты пообещал сразиться со мной на рапирах, но стоило мне отвернуться, как ты уже снова похоронил себя в Орлеане. Я должен был вчера удовлетвориться схваткой с Сен-Фуа, а у него кисть руки похожа на кусок сыра. Давай встретимся сегодня днем. Мне нужен достойный противник.

Ги де Ришмон рассмеялся:

— Я совсем не в форме, д’Эон. На меня и рассчитывать-то особо не стоит.

— Неужели все так плохо? Как-то мы вместе участвовали в кампании. — Д’Эон обратился к Дидро: — Полк обычно заключал пари, когда мы фехтовали. Признаюсь, те, кто ставил на него, получили целое состояние. — Он взглянул на Ги с вызовом.

У шевалье, светловолосого, стройного, была тонкая талия, как у девушки. Все это восполнялось удивительной силой рук и блестящей храбростью, проявленной им на поле сражения. Ему везло во всем, но он не умел ухаживать за женщинами. Пока молодые люди разговаривали, Дидро откинулся назад и думал о том, как разителен контраст между ними.

Маленький шевалье, с его острым умом и утонченными манерами, горячим энтузиазмом к литературе и военному искусству, в свои двадцать три года краснел, как ребенок, когда задевали его чувствительные струны. Шевалье еще не выбрал свое направление в жизни, временами он казался несформировавшимся и несколько хрупким. Ги де Ришмон был значительно выше д’Эона. Его темные кудрявые волосы часто выбивались из-под ленты, когда он быстро двигался. Как и его друг, Ги любил общество и легко очаровывал тех, кто находился с ним, но, споря, энергично аргументировал, а не острил, в отличие от шевалье. Глаза Ги горели, красивые губы часто расплывались в удовлетворенной улыбке, и его собеседники ощущали силу воинственного интеллекта де Ришмона. Пылкий, прекрасный собеседник, общительный, Ги любил компанию женщин и так же свободно обсуждал с ними свои взгляды, как и с друзьями-мужчинами. Шевалье слушал женщин, говоря с ними, он не отличался находчивостью. Ги, исключительно учтивый, был вместе с тем чрезвычайно откровенен. Иных женщин порой настораживала такая страсть и оригинальность, но в изысканном обществе де Ришмона всегда принимали благодаря его титулу, воспитанию и связям. Те же, кто видел его истинную сущность, неизменно откликались на обаяние Ги.

Дидро не удивляло, что д’Эон до сих пор