Крушение лабиринта - Ярослав Астахов

Она красавица. Большие широко расставленные зеленые глаза смотрят, не отрываясь, на изумленных гостей. И улыбается она им… даже нет – смеется переливчатым тихим горловым смехом!

Она стремительно становится ближе. И, замедляя бег, она раскинула руки. Приобнимает за плечи сразу и Тессия, и Селия – и остановилась, замерла между ними.

Затем отскакивает назад и присаживается на плоский камень, скрестивши тонкие щиколотки. И взглядывает на друзей теперь снизу вверх, немного проказливо.

А у нее совсем сухая ладонь. И теплые, почти горячие пальцы. А я почему-то думал, что ее прикосновение будет чувствоваться, как ледяное и влажное.

– Кто-то произнес мое имя, – звучит мелодичный голос. – И сразу мне захотелось безудержно танцевать для гостей! Ну и… как?

Летучий бог разводит руками в порыве искреннего восторга. Друзьям не надо ничего говорить – все говорят их глаза, сияющие.

– А как там у вас в Долине? Что нового?

– Как видишь, – улыбается Селий, – родился новый бог!

– И кто же это из вас?

Летучий, слыша такое, непроизвольно всплескивает руками и отступает. И разражается хохотом. И тут же вторит ему, словно переливчатое звонкое эхо, колокольчик смеха Элейны.

– Ты как всегда ничего не помнишь, богиня! – становится, наконец, способен хоть что-то произнести Селий.

– Я не запоминаю многое из того, что происходит в Долине, верно. Но ведь у вас там и не случается ничего особенно интересного. Кроме, конечно же, – глаза Элейны с выражением искренней благодарности устремляются на мужчин, – пылающих танцев Круга!

– Да и вообще ты погорячился со словом «ничего», вышний, – продолжает богиня. – Я просто помню иное, нежели то, что обыкновенно принято помнить. В моем сознании запечатлено расположенье каждого камешка вот на этом уступе. Спорим? Я помню все ощущения, которые возникают, когда течёшь вокруг любого из них. Еще – зеленые глаза устремляются к далекому горизонту – я бы могла нарисовать подробную схему морских течений, пролегающих вблизи Острова. И перечислить многие доказательства, что не случайные это перемешивания водной толщи. А это… продолжение великого Лабиринта!

– И наконец, – прибавляет еще Элейна, задумавшись на мгновение, – я очень хорошо помню, как обрела во Глубинах свое Искусство… И я могла б рассказать об этом, как будто это было вчера. А ведь обыкновенно боги затрудняются описать подобное… верно, вышний?

– Не любят воскрешать в памяти, – уточняет летучий бог. Его улыбка слегка тускнеет. – Мы все, похоже, платили за свою зрелость переживаньями смертельного ужаса. И не жалеем о сделке… но ведь кому охота все это проходить заново? Пусть даже и хотя бы только в качестве тени – воспоминания…

– Расскажи! – вдруг произносит горячо Тессий. – Но только если это и вправду не будет тебе мучительно, – прибавляет он, смутившись и упрекая себя в несдержанности.

Как мне еще далеко до бесстрастья новых моих собратьев!

– Не будет, – заверяет его Элейна. – Я вообще не переживаю с того момента, как мне открылось Искусство: я, наконец, живу! Наверное, это потому что мне повезло и Искусство мое особенное. Как велико это счастье: течь – подобно воде и времени! Я перестала воспринимать прошлое и будущее раздельно. И сразу разучилась бояться – будь то чего-либо в будущем или в прошлом. И даже мне удивительно, как это вы все время не забываете разграничить единое живое Течение на до – после?

– Помню… – вдруг произносит еще богиня, и делается ее лицо старше. – До зрелости моей ничего такого я, конечно, не знала. Но я хотела узнать, и я отправилась в Лабиринт. И забралась в такие его подвалы, где, кажется, меня ожидала смерть. Там каменные стены бесконечного темного коридора встречались, соударяясь. Не знаю, чем это явление было вызвано. Происходило это все ближе к месту, где была я. Как если бы гигантские ленивые ладони хлопали друг о друга. Они производили то клацающий, а то какой-то скрежещущий и хрустящий звук. А я пятилась, я отступала туда, где выщербленные стены оставались еще, пока, неподвижны. И вдруг моя спина уперлась во что-то. Я оборачиваюсь и вижу – весь коридор перекрывает каменная решетка!… Ее там не было! Или, может быть, это от страха я перестала ориентироваться и, отступая, выбрала не тот ход. Сквозь эту решетку можно было просунуть руку, коридор продолжался, без всякого сомнения, и по ту ее сторону, но нечего было даже и думать пытаться это каменное сито сломать! А стены схлопывались все ближе, ближе… Вдруг на меня снизошло… ну, как бы это сказать… НАИТИЕ: а ведь я могу – течь!…Решетка и соударяющиеся стены остались далеко позади! И вся я была поток… вольности! Ликованья! Блаженства! Я чувствовала бессмертие… И все это потому, я скажу, что я… я словно вдруг припомнила нечто ПЕРВОЕ. Позабытое. Казалось бы, позабытое навсегда при моем рождении человеком. Все сущее вдруг предстало передо мной как единое и единственное Кольцо. И это было кольцо-поток… и я вдруг поняла, что такое есть Сама Истина! Но только исповедовать эту Истину невозможно, боги! Ее стремительное, как молния, нападение оставило меня столь же быстро, как и наитствовало. И сохранилось вот только это Искусство течь и… живая радость. Я вроде бы уже и не знаю, но хорошо помню, что я узнала. И это словно обетование! Уверенность не покинет меня теперь. Она возгорается во мгновение от одного только вспоминания Того Мига…

Друзья молчат, как очарованные этим рассказом, кратким и сбивчивым.

Исповедью души богини.

Трепет сокровенного знания, близости его передается сердцам: задумчивые тихие улыбки светят на лицах… Селий, наконец, произносит:

– А ты, похоже… летаешь и повыше меня, Элейна!

Часть четвертая

НАШЕСТВИЕ

Тяжелые мерные волны стучатся в борт. И рушатся с корабля в них воины, закованные в медные латы, и бредут к берегу. И белый бегучий гребень скрывает их иногда по плечи. Стрельцы вздымают над головами тулы и налучи, стремясь уберечь тетивы от влаги брызг.

Находники обнажают клинки, как только из воды показываются их поножи. И молодые из них несут прямо перед собой блеск лезвий; бывалые ж опустили руку и чертит острие след, рассекая волны.

Перестроение в боевой порядок начинается сразу же, как только позади осталась пенная кромка. По береговому склону стремится вверх, медленно, смертоносный веер. Сверкающий, он приближается к полису.

Воинственные пришельцы замечены жителями его и, вероятно, уже давно. Кто выглянул из дверей и замер; кто бежит к площади, привыкнув поступать так при любом событии, которое не укладывается в размеренное течение повседневной жизни. Подобно тому, как огонь перекидывается при пожаре с кровли на кровлю, бежит со двора на двор заполошный крик:

– Микайны!

У древнего обломка скалы, что напоминает вскинутую ладонь, стремительно увеличивается толпа.

Враги близятся. Высокое солнце шлет блики с блях и чеканных панцирей, с круглых шлемов. И кажется, будто б отделился от волн и неумолимо накатывает, двигаясь по береговому откосу вверх, морской блеск.

И выдыхаются крики. Безмолвие накрывает площадь, и оно нестерпимо… Все жаждут услышать голос, отдающий распоряжения, хоть какие-то. Никто не в состоянии даже думать о том, чтобы заговорить самому.

Люди на площади становятся поближе друг к другу, непроизвольно, хотя и не замечают этого. И многие бросают взгляды назад и вверх. Туда, где высятся в отдалении, в легкой прозрачной дымке, скалы Неприступного плоскогорья.

И в этих взглядах надежда… раненная… и бьется в этих взглядах немой призыв.

Толпа похожа на плод, павший с дерева, и размягчаемый жаром беспощадного солнца. Есть в этом плоде и косточка, которая не поддается так уж легко. Высокий худой старик, и его в толпе выделяет поза, уверенная и даже почти спокойная. Лишь узловатые пальцы взметываются иногда вверх и оправляют без надобности на груди сверкающую пластинку. На золоте чеканена одна руна, и у нее три смысла: ГОЛОВА, СОЛНЦЕ, ДЕСЯТЬ.

Около старика стоит юноша, и страха у него в глазах нет. Ни явного, как у всех, ни спрятанного и укрощаемого уздою воли, каков у старца. Эти глаза под нахмуренными бровями не мечутся и они глядят, неотступно, в упор на приближающихся врагов.

Внезапно юноша оборачивается и говорит громко, и голос его срывается:

– Декан! Позволь мне взять меч!

Стоящие вокруг вздрагивают.

– Я верю, что я герой. И значит, я сумею защитить полис, каким бы ни было боевое превосходство наших врагов. Потому что ведь они только люди. А я… Декан, я видел наших богов, я подсмотрел Игры! В ту ночь, после которой они казнили моего друга, а твоего сына. И я почувствовал: боги родные мои по крови! Знаешь, почему они медлят? Потому что полагаются на меня! Защиту нашего полиса они доверили мне, их сыну! Декан, позволь мне взять меч!