Очищение - Роберт Харрис

— Помпей защищает нашу Республику на внешних рубежах, а мы должны выполнять свой долг здесь, в Риме, — продолжил Цицерон. — Мы должны стоять на страже ее чести, мудро управляя ее движением вперед по пути достижения высшей гармонии. — Он на мгновение остановился. — Все вы знаете, что сегодня, еще до восхода солнца, закон, предложенный трибуном Сервилием Руллом, который все мы так долго ждали, был размещен на Форуме. Едва услышав об этом, я послал несколько переписчиков, чтобы они принесли мне копию этого закона. — Консул протянул руку, и я вложил в нее три восковые таблички. Моя рука дрожала, но у него, казалось, были канаты вместо нервов. — Вот этот закон, и я заверяю вас, что изучил его со всей тщательностью, на которую только был способен, принимая во внимание обстоятельства сегодняшнего дня. И я пришел к твердому мнению…

Он замолчал и внимательно посмотрел на сидящих в зале — на Цезаря, сидящего на второй скамье и смотрящего на консула безо всякого выражения, и на Катулла и других бывших консулов из патрициев, сидящих на скамье напротив.

— Что это не что иное, как меч, который нам предлагают вонзить в самое сердце нашей Республики!

Его слова вызвали мгновенный взрыв эмоций: крики гнева и отрицающие жесты со стороны популяров и низкий мощный гул одобрения со стороны патрициев.

— Меч, — повторил Цицерон. — С длинным лезвием. — Он открыл первую табличку. — Глава первая, страница первая, строка первая. Выборы десяти комиссаров…

Этими словами он перешагнул через все сантименты и рассусоливания и перешел сразу же к существу дискуссии, которая, как всегда, сводилась к вопросу о власти.

— Кто предлагает кандидатов в члены комиссии? — спросил он. — Рулл. Кто определяет, кто их будет выбирать? Рулл. Кто собирает ассамблею для выборов? Рулл…

Сенаторы из числа патрициев подхватили и стали скандировать имя несчастного трибуна после каждого вопроса Цицерона.

— Кто объявляет результаты?

— Рулл! — разнеслось под крышей храма.

— Кому единственному гарантировано место в комиссии?

— Руллу!

— Кто написал этот закон?

— Рулл!

И Сенат захлебнулся смехом в восторге от своего собственного остроумия, в то время как бедняга Рулл покраснел и вертел головой по сторонам, как будто кого-то искал. Цицерон продолжал в том же духе около получаса, разбирая закон по статьям, цитируя его и высмеивая, и уничтожая его с такой яростью, что сенаторы на скамье рядом с Цезарем и на скамье трибунов становились все мрачнее и мрачнее.

Невозможно было представить себе, что у Цицерона был только час, чтобы собраться с мыслями. Он представил закон как атаку на Помпея, который не мог участвовать в выборах в комиссию in absentia[17], и как попытку восстановления монархии, когда будущих царей хотят замаскировать под членов комиссии. Он свободно цитировал закон:

— Десять членов комиссии будут иметь возможность размещать колонистов в любых городах и районах по своему усмотрению и передавать им земли по своему выбору. — В его устах этот грубый текст звучал как призыв к тирании. — А что потом? Какие поселения появятся в этих местах? Как все это будет работать? Рулл говорит: «В этих местах будут созданы колонии». Но где именно? И какие люди будут там жить? Ты что думаешь, Рулл, мы отдадим тебе в руки — и в руки тех, кто придумал всю эту схему, — тут он указал на Цезаря и Красса, — всю Италию беззащитной, чтобы вы могли укрепить ее военными гарнизонами, оккупировать ее своими колониями и управлять ею, скованной по рукам и ногам?

Послышались крики «нет!», «ни за что!», которые раздавались со стороны патрициев. Цицерон вытянул руку и отвел от нее глаза в классическом жесте отрицания.

— Я буду постоянно и безжалостно бороться с подобными проявлениями. И я не позволю, пока я консул, чтобы люди претворили в жизнь планы против Республики, которые они давно вынашивают. Я решил, что проведу свой консульский год в той единственной манере, которая позволит мне сохранить достоинство и свободу. Я никогда не использую свое нынешнее положение для того, чтобы получить какую-нибудь личную выгоду в виде провинций, почестей или каких-либо других преимуществ, которые не будут одобрены народом Рима.

Он замолчал, чтобы усилить впечатление от этих слов. Я писал, наклонив голову, но, услышав такое, быстро взглянул на него. «Я никогда не попытаюсь получить провинцию в свое распоряжение». Он действительно это сказал? Я не мог поверить, что не ослышался. Когда до них дошел смысл этих слов, сенаторы стали перешептываться.

— Да, — сказал Цицерон. — Ваш консул, сегодня, первого января, в переполненном Сенате объявляет о том, что, если Республика останется неизменной и если не возникнет какой-то непреодолимой причины, он никогда не станет губернатором провинции.

Я посмотрел через проход туда, где сидел Квинт. У него был вид человека, проглотившего осу. Македония — это олицетворение богатства и роскоши, избавления от необходимости до конца жизни выступать в судах — исчезла, как сон.

— У нашей Республики есть множество невидимых ран, — заявил Цицерон торжественным голосом, который всегда использовал в своих выступлениях. — Формируются различные опасные заговоры недостойных людей. Однако нам не угрожает никакая опасность извне. Нам не надо бояться никакого царя, или племени, или нации. Зло находится в наших с вами стенах. Это внутреннее, домашнее зло. И каждый из нас должен бороться с ним всеми своими силами. Если вы обещаете мне свою поддержку в моей борьбе за достоинство нашей страны, я осуществлю самую большую мечту Республики, — чтобы то достоинство, которое было завоевано нашими предками, вернулось, после многих лет отсутствия, в нашу жизнь и политику.

С этими словами он сел.

Да, это было выдающееся выступление, построенное в соответствии с первым законом риторики, сформулированным Цицероном, — в каждом выступлении должен содержаться хотя бы один сюрприз. Но шок еще не закончился. По традиции, после окончания своего выступления первый консул давал слово своему коллеге, чтобы тот высказал свое мнение.

Аплодисменты со стороны большинства и улюлюканье со стороны сторонников Цезаря и Катилины еще не утихли, когда Цицерон выкрикнул:

— Перед Сенатом выступит Антоний Гибрида!

Гибрида, который сидел на передней скамье, ближайшей к Цицерону, боязливо посмотрел на Цезаря и встал.

— Этот закон, который предложил Рулл, основываясь на том, что я успел прочитать, с точки зрения Республики вещь не очень хорошая. — Он пару раз молча открыл и закрыл рот. — Поэтому я против него, — закончил он и резко сел.