Торговцы мечтами - Гарольд Роббинс

— В последнее время приходилось много работать, — попытался он успокоить ее. — Нелегко руководить одновременно двумя предприятиями.

Эстер улыбнулась сквозь слезы этой жалкой попытке утешить ее.

— Не надо, Джонни, — мягко произнесла она. — Я все знаю. После твоего возвращения он палец о палец не ударил в синематографе.

— Но ответственность-то все равно лежит на нем, — неуклюже ответил юноша и покраснел.

Продолжая улыбаться, Эстер взяла его за руку.

— Ты хороший парень. Спасибо, что пытаешься меня утешить, но тебе меня не провести.

Суп начал закипать. Эстер отпустила руку Джонни и встала. Она принялась снимать пенку ложкой и продолжала разговаривать с Джонни, стоя к нему спиной.

— Нет, работа здесь не при чем. У него что-то на уме, и я не знаю, что. — Эстер говорила расстроенным голосом, и у Джонни сложилось впечатление, что Петер сейчас очень далек от нее, так далек, как никогда раньше.

Она вспомнила день, когда Петер, настоящий увалень с руками, торчащими из коротких рукавов пиджака, пришел в магазин ее отца. Ей тогда было четырнадцать, а он — почти на год старше.

Он только что сошел с борта корабля и принес письмо от брата отца, живущего в Мюнхене. Отец дал ему работу в маленькой скобяной лавке на Ривингтон-стрит. Петер начал ходить в вечернюю школу, и Эстер помогала ему с английским.

В том, что они полюбили друг друга, не было ничего неестественного. Эстер вспомнила, как Петер просил у отца ее руки. Она тогда подглядывала в щелочку. Петер неловко переминался с ноги на ногу и смотрел на отца, сидящего на высоком стуле за прилавком. На затылке отца сидела маленькая черная ермолка, на глазах — небольшие очки. Он читал еврейскую газету.

После слишком затянувшейся паузы Петер наконец произнес:

— Мистер Гринберг.

Отец молча оторвался от газеты. Он никогда не отличался большой разговорчивостью.

— Я… уф, то есть мы — Эстер и я — хотим пожениться.

Отец так же молча вернулся к газете. Эстер на всю жизнь запомнила, как она боялась тогда, что они услышат стук ее сердца. Девушка затаила дыхание.

Петер опять заговорил напряженным прерывающимся голосом:

— Мистер Гринберг, вы слышали меня?

Отец отложил газету и ответил на идиш:

— А почему я не должен тебя слышать? Я не глухой.

— Но… но вы ничего не ответили, — заикаясь, проговорил Петер.

— Я же не сказал «нет», правда? Я еще не настолько глуп и слеп, чтобы не видеть, что тебе нужно. — Он опять принялся читать.

Петер не мог поверить своим ушам, затем бросился к Эстер. Она едва успела отойти от двери, когда юноша порвался в комнату.

После смерти отца магазин достался Петеру. Их маленькая Дорис родилась здесь же, в задней комнате. В три года она сильно болела, и доктор сказал, что единственный выход — уехать из Нью-Йорка. Так они очутились в Рочестере, где через несколько лет родился Марк.

Сейчас Петера что-то беспокоило, и Эстер не могла понять что. Она чувствовала, что он словно выбросил ее из головы, куда-то отдалился. Эстер ощущала тупую боль к сердце.

Открылась дверь, и в кухню вошел Петер, отряхивая снег. Джонни облегченно откашлялся. Молчание Эстер смущало его, и он обрадовался возвращению Петера.

— Плохая погода, — объявил молодой человек.

Кесслер угрюмо кивнул.

— Похоже, завтра мы тоже не откроемся, — раздраженно ответил он. — Снег и не собирается прекращаться.

Он бросил пальто на стул. Снег моментально начал таять, и с пальто закапала вода.

— Так я и думал, — сказал Джонни. — Я собирался съездить к Джо в Нью-Йорк. Поехали вместе.

— Не вижу смысла! — раздраженно ответил Петер. — Я же тебе говорил, что меня это не интересует.

Эстер быстро взглянула на мужа. По его голосу она интуитивно догадалась, что его беспокоит, и повернулась к Джонни.

— Что ты от него хочешь?

Джонни почувствовал в Эстер союзницу.

— Билл Борден скоро открывает в Бруклине новую студию и хочет избавиться от старой. Я прошу Петера съездить в Нью-Йорк и посмотреть на нее. Если ему понравится, мы втроем, Петер, я и Джо, купим ее.

— Ты хочешь снимать картины? — поинтересовалась женщина, краем глаза наблюдая за мужем.

— Да, — ответил Джонни. — Это очень прибыльное дело, и оно становится прибыльнее с каждым днем.

Он возбужденно начал рассказывать об открывающихся перспективах. Эстер внимательно слушала. Для нее все оказалось новостью, а Петер со скучающим видом опустился на стул. Но под маской напускного безразличия Эстер различила заинтересованность.

Джонни не закрывал рот весь ужин. На эту тему он мог говорить бесконечно. Когда молодой человек отправился спать, его слова все еще звучали в ушах Эстер. Петер хранил молчание, думая о чем-то своем.

Около девяти Кесслеры отправились спать. Снегопад не прекратился, и в спальне было холодно. Эстер легла в постель и принялась ждать Петера. Она хотела поговорить, но он пришел сонный.

— Почему ты не хочешь съездить и посмотреть? — спросила она.

Он фыркнул, повернулся на другой бок и пробормотал в подушку:

— Зачем? Парень вбил себе в голову совершенную чушь.

— Но он не ошибся в синематографе. И сейчас может быть прав.

— Студия — это тебе не синематограф, — сказал Петер, садясь на кровати. — Синематограф — новшество. Когда он надоест публике, мы его просто закроем и на этом ничего не потеряем, потому что купили дешево. Но съемки картин — дело большое и сложное. Для него необходимы немалые деньги. Да, оно тоже основывается на том же новшестве. Но когда синематографы закроются, что будет со студиями? Им придет конец. Синематограф делает нам деньги, и когда придется закрыть его, мы не потеряем аппетита и спать будем нормально.

— Но Джонни считает, что кинобизнес продолжает развиваться, — настаивала Эстер. — Он говорит, что сейчас в неделю открывается более двадцати синематографов.

— Чем больше их откроют, тем быстрее отомрет кино. — Он опять лег и вдруг спросил: — Почему ты так неожиданно заинтересовалась тем, что сказал Джонни?

— Из-за тебя, — откровенно ответила Эстер. — Почему ты не сознаешься, что трусишь?

Петер промолчал. «Она права, — думал он. — Я боюсь риска. Поэтому и не хочу связываться с Джонни».

Когда Петер начал дремать, Эстер заговорила вновь:

— Спишь?

— Нет, — напряженным голосом ответил он.

— Петер, Джонни придумал стоящее дело. Я чувствую это.

— Я тоже чувствую, что мне пора спать, — проворчал Кесслер.

— Нет, Петер. — Эстер села на кровати и посмотрела на мужа. — Я серьезно. Помнишь, что я говорила о Рочестере, когда доктор велел увезти Дорис из Нью-Йорка?

В темноте Петер смотрел на жену. Он не хотел признаваться в этом, но уважал интуицию Эстер. Время не раз