Кто взял фальшивую ноту? - Григорий Владимирович Абрамян

это не так дорого? — сказал я. — Давай спросим у дяди Стёпы.

Пошли мы к дяде Стёпе, а он заявил:

— Такое стёклышко ни в магазине, ни с рук не купишь. Его только организациям с завода выдают. Да и овал на такой толщине не всяким алмазом вырежешь. Что касается денег — думаю, не меньше десятки стоит.

Женька окончательно пал духом.

— Ну, не будем учиться в музыкальной школе! — воскликнул Гриша. — Сами убежим и Женьку спрячем, правда, Вась?

Мы и не посмотрели на Гришу. Но действительно, как же быть? Ведь завтра к трём часам нужно идти к директору!

— Может, на самом деле никуда не ходить? — предложил Васька. — Ну его, оркестр…

— Ни в коем случае! — воскликнул Женька. — Разве вы виноваты, что я разбил стекло? Вы должны учиться, а я… я что-нибудь придумаю…

— А кто первый пойдёт к директору? — спросил Костя.

— Кто? Конечно, Федя, — сказал Васька.

— Что ты, что ты! — замахал я руками. — Геннадий Максимилианович меня в окно видел. Из-за меня никого не примут.

— Ничего, — решил Васька. — Сними очки, и не узнает.

Васька прав. Когда я снимаю очки, глаза у меня становятся гораздо больше, а нос почему-то вытягивается вперёд. Я становлюсь похож на таксу.

— Нет, — сказал я упрямо. — Хоть режьте, не пойду! Почему всё я да я? Пусть Серёжка идёт!

Но Серёжка скорчил такую физиономию, что Женька сразу посоветовал:

— Итак, жребий!

Теперь я точно знал, кто первым пойдёт к директору! Можно было и не тянуть этот самый жребий. Когда четыре руки нырнули в Женькину кепку — Женька и Гриша в этом не участвовали, — моя рука была самой последней.

Серёжка на радостях подпрыгнул:

— Я — нет!

— И я — нет! — воскликнул Костя.

Молчали двое. Я и Васька. На наших бумажках стояли роковые крестики.

— Подумаешь! — сказал Васька. — Ничего особенного. Даже интересно!

На лицах остальных ребят промелькнула зависть. Да, они завидовали — мне и Ваське. Иногда такое случается: кажется, тебе не повезло, а другие начинают тебе завидовать, и ты успокаиваешься и думаешь, что жить на свете не так уж плохо!

Я снял очки и спросил у ребят:

— Кто я, Федя или не Федя?

— Федот, да не тот! — засмеялся Костя. — Ты похож на ворону.

— Ну, что я тебе говорил? — сказал Васька и хлопнул меня по плечу.

— Прекрасно! — воскликнул я. — Ты, Женька, не горюй. Мы поступим в школу, научимся играть, и ты обязательно будешь нашим дирижёром. Вот посмотришь!

Таинственный коридор и баба-яга

Как и договорились, мы собрались на следующий день. Каждый принёс с собой музыкальный инструмент.

Серёжка был со скрипкой, но под конвоем деда. Тот удивлённо уставился на контрабас Уточкина, который притащил с собой Костя.

— М-мда, — шевельнул дед седыми усами. — Занятную вещицу вы приобрели.

— Дедушка, ну ты уходи, — сказал Серёжка. — Мы здесь сами управимся. Нас, знаешь, с руками и ногами возьмут в школу!

— Всё это вполне вероятно, но что за фантазия — таскать с собой инструменты? В этом нет никакой необходимости.

— Дедушка!

— Ну ладно, ладно, только ты, ради бога, поосторожней со скрипкой!

И Серёжкин дед нехотя покинул «Площадку встреч».

Мы посовещались немного и решили так: в школу войдут все, а к Геннадию Максимилиановичу, согласно жребию, отправимся я да Васька. Женька останется на «Площадке» и будет нас ждать.

Едва мы появились в вестибюле, как услышали сердитый голос Марии Ивановны:

— Куда это вы?

— Тётенька, — вежливо сказал я, — нам велели сегодня…

Мария Ивановна пристально посмотрела на меня.

— Что-то личность твоя мне знакомая, — сказала она.

Это было очень некстати, и я сорвал с носа очки.

Мария Ивановна склонила голову набок и промолвила:

— Нет, кажись, обозналась…

— Мы хотим записаться в школу, — вмешался в разговор Серёжка. — Видите, у меня уже скрипка есть.

Серёжка был одет с иголочки: новый бархатный костюм, пышный чёрный бант, белый крахмальный воротничок — ни дать ни взять Паганини!

— Ишь ведь, чего захотели: «записаться»! Да у нас, дорогуши, сперва экзамен отстрадать нужно. А потом то ли примут, то ли нет. Это уж как решит комиссия. Одним словом — приём!

— Мы хотим приняться, — вступил в беседу Гриша. — Нам сам директор велел прийти…

— Всех к Геннадию Максимилиановичу не пущу! — отрезала Мария Ивановна. — Давай делегацию.

— Мы так и хотим, — поспешно сказал я. — К Геннадию Максимилиановичу пойдём я и Вася.

— Вот и хорошо. А остальные — стоять у меня смирно!

Кабинет директора школы находился в самом начале коридора, но Васька вдруг предложил прогуляться по всей школе и посмотреть, что где находится.

Я хотел возразить ему: какие могут быть прогулки, когда нас послали по делу?

Но сказал:

— Давай.

Со мной иногда случается: думаю одно, а язык говорит совершенно другое.

А коридору конца не было. Он то и дело поворачивал то в одну сторону, то в другую. С виду всё было самое обыкновенное: стены, потолки, двери. Нет, пожалуй, двери были не совсем обычные. Каждая обита голубым дерматином. А на уровне глаз чёрные стеклянные дощечки: «КЛАСС ПЕДАГОГА» — и вставлен кусочек картона с фамилией учителя. А больше всего меня удивило, что нигде не указано, какой тут класс: первый, второй или третий? И нет привычных букв — как это принято в обычных школах — ни «А», ни «Б». Попробуй угадай, кто занимается в этих классах — то ли первоклассники, то ли старшеклассники.

И чем дальше мы шли, тем яснее мне становилось, что коридор музыкальной школы отличается от всех других школьных коридоров: он был полон звуков.

У каждой двери — свой собственный голос. Вот у этой — голос баяна. Я даже узнал песню, которую играл невидимый баянист: «Эй, ухнем!»

— Здорово ухает, — сказал Васька.

Мы немного постояли, послушали и двинулись дальше.

Из-за другой двери раздавались короткие тяжёлые возгласы, словно пароходные гудки.

Васька осторожно приоткрыл дверь. За ней оказалась ещё одна, и между ними просторный тамбур, где спокойно могли бы уместиться два человека. Конечно, если один из них не был бы Васькой.